Мистер Карсон подхватил тогда Пенна в охапку и побежал к своему грузовику. В спешке он вместо того, чтобы повезти его в больницу в Нью-Карпентере, привез его домой в горы по размытым дорогам. Дяди недоумевали: то ли мистер Карсон просто забыл о том, что есть больница, то ли он доверял исключительно врачу, который жил в горах.
Джим сидел на кухне, на придвинутом к окну стуле, опершись руками о подоконник. Смотреть практически было не на что. Никто не шел по улице ни в ту, ни в другую сторону, не заезжал во двор лавки, не прибывал в гостиницу и не выезжал из нее, равно как и в депо. И все же ждать, когда ты умрешь, было на удивление интересно. Пролетевшая по небу птица уже была событием, которое стоило запомнить. Джим смотрел на трех собак, спящих посреди улицы, и ему казалось, что до этого он никогда собак не видел. Когда собаки поднялись и направились к лавке, он удивился, как это они решили, что им нужно пойти именно туда и встать именно в это время. Он частенько поднимался и разминал колени, выпрыгивал вверх и приседал, будто готовился к большому прыжку.
Единственная мысль, от которой Джиму становилось плохо, была мысль о Пенне. Воспоминание о том, как эгоистично он себя вел в тот день, когда Пенн неожиданно упал, захлестывало его, и ему становилось трудно дышать. А потом он вспоминал, как ударил Пенна мячом по спине, ликовал, когда выиграл соревнование на том скользком столбе, – вспоминал все то плохое, что он когда-либо сказал или подумал о своем друге. Больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы Пенн смог воспользоваться его перчаткой. Он шептал: «Пожалуйста, пожалуйста… Пожалуйста!» – что одновременно становилось и молитвой за Пенна, и мольбой о том, чтобы эти ужасные воспоминания ушли и оставили его в покое.
Когда Джим открыл глаза, на улице у окна стоял Авраам.
– Привет, Ави, – сказал Джим, привстав со стула.
– Здравствуйте, мистер Гласс, – ответил Авраам, – я не хотел вас будить.
– Я не спал, – сказал Джим, – я просто сидел.
– А я просто проходил мимо, – сказал Авраам.
Джим задумался, почему это Авраам проходил через двор лавки, а не по улице.
Авраам улыбнулся, Джим не понял, чему именно, – потянулся и широко зевнул.
– Я бы и сам не прочь прикорнуть, – заметил он. – Слишком много съел за обедом.
– Ох… – вздохнул Джим.
Авраам полез в карман куртки и вытащил оттуда маленький сверток, завернутый в замасленную коричневую бумагу.
– Вот вспомнил, – сказал он. – Я уж слишком наелся, чтобы съесть еще и этот жареный пирожок с яблоками. Ты не хочешь?
Джим посмотрел на пирожок. Только сейчас он понял, что этот жареный пирожок – именно то, чего ему сейчас хочется. Джим только не знал, что скажет мама, если он его возьмет.
– Придется его выбросить, – добавил Авраам. – Я бы и сам его съел, да уж некуда, наелся под завязку.
Джим вспомнил о своем желании дожидаться, когда придет смерть, и решил, что имеет право съесть последний пирожок.
– Хорошо, – сказал он. – Но это только для того, чтобы ты его не выбросил.
Джим взял сверток и положил его под кровать, намереваясь съесть потом.
– Ну и ладно, – сказал Авраам. – Думаю, мне пора возвращаться. Приятно было с вами поговорить.
– Спасибо за пирожок, – поблагодарил Джим.
Авраам кивнул и сделал шаг назад, но не развернулся и не ушел. Вдруг кожа у него на лбу опустилась ниже, прямо к глазам; под ее тяжестью брови сдвинулись вниз; он нахмурился и как-то сразу показался очень старым.
– Вы в руках божиих, мистер Гласс, – сказал Авраам. – Даже когда вам кажется, что это не так. И мистер Карсон, он тоже в руках божиих.
– Он мой лучший друг, – сказал Джим.
– Так что ж, лучшего места нет, чем быть в руках божиих.
– Но у него полиомиелит.
– Ну и что, – сказал Авраам. – Полиомиелит – дело земное. Для бога дела земные значения не имеют. Постарайтесь это запомнить.
– Постараюсь, – ответил Джим.
– Все будет хорошо, – сказал Авраам.
– Да, – сказал Джим. – Я постараюсь.
Пит нес в бумажном мешке что-то очень тяжелое на вид.
– Привет, Пит, – сказал Джим.
– А, Джим, – сказал Пит.
Что еще сказать, Джим не знал. Его разговоры с Питом Хантом редко заходили дальше приветствий. Пит протянул мешок Джиму.
– Я тут разгребал у угольной кучи на днях и нашел вот это, – сказал он. – У меня и места нет, негде хранить. Если хочешь, оставь себе. У меня полно такого добра.
В мешке был большой плоский кусок угля, весь покрытый тонкими отпечатками листьев. Джим не верил своим глазам. Этот образец Пит хранил в своем письменном столе на станции. Пит отказывался даже за деньги отдать его, и не раз.
– Боже, Пит, – сказал Джим. – Спасибо! Почему ты отдаешь его мне?
– Да я просто подумал, нужно расчистить место. Только и всего. Если не тебе, то пришлось бы сжечь его в печи.
Джим провел пальцем по контурам древних отпечатков.
– Здесь их сорок один. Сорок один листик. Все разные. Я их все сосчитал, – сказал Пит. – Если ты рассмотришь их, то увидишь, что они похожи на папоротники.
Джим кивнул, соглашаясь. В летнее время поросшие лесом берега реки манили прохладой от пышно разросшегося папоротника.
– Его загрузили в поезд в Блюфилде, в Западной Виргинии, а здесь сбросили. Как ни подумаю о нем, так удивляюсь.
– Почему?
– Мы ж можем подержать в руках то, что миллионы лет назад было живым! И какой-то угледобытчик его выкопал в Западной Виргинии, и он оказался здесь, в Северной Каролине, у нас, и мы можем его рассмотреть!
Джим поднес кусок угля ближе к лицу и на какой-то миг увидел эти листья зелеными и яркими, растущими на берегу незнакомой реки.
– Когда думаешь о солнце, что оно вот так заходило и вставало сотни миллионов раз, так начинаешь думать, разве то, что происходит сейчас, так уж важно?
– Думаю, что важно.
– Ясное дело, – ответил Пит. – А все ж ты подумай об этом.
– Хорошо, – ответил Джим.
– Тогда ладно. Я пошел.
Джим не знал, что еще сказать. То, что происходило сегодня, казалось ему очень важным. Он сделал вид, что снова рассматривает ископаемое.
– Как мама? – спросил Пит.
– Нормально, – ответил Джим. Подняв глаза на Пита, он увидел, что тот краснеет.
– Передай ей от меня привет.
– Передам.
– Я о ней очень высокого мнения.
Джим кивнул, потому что не знал, что ответить.
Не глядя на Джима, Пит пошел по двору к выходу.
– И про тебя я тоже думаю. Ты – хороший. Но не очень-то об этом рассказывай.
– Не буду.
– Подумай, что я тебе сказал про уголь, – добавил Пит.
– Я подумаю.
– То, что сегодня происходит, – не так уж важно.
– Хорошо.
– Все уладится.
– Хорошо.
– Не волнуйся из-за этого.
– Не буду.
– И не играй в бейсбол, как Кобб. Он – чистоплюй.
– А вы правда думаете, что Тай Кобб был в поезде? – спросил Джим.
– Не исключено, – отозвался Пит. – Но что теперь из-за этого переживать? Где бы он ни был, сейчас-то его нет.
– Думаю, что так.
– Ни и хорошо. Пока, – сказал Пит.
– Пока, – отозвался Джим.
– Ох, – сказал Уайти, – едва не забыл. Это тебе.
Он протянул Джиму кусочек свинца с желобками на одном конце и бесформенно расплющенный на другом.
– Что это? – спросил Джим.
– Это пуля времен Гражданской войны[16], – сказал Уайти. – Ее достали из ноги моего деда.
Джим смотрел на кусок свинца, лежавший в его руке, и не мог поверить.
– Вашему дедушке попали в ногу?
– В битве при Франклине, – ответил Уайти. – Ногу пришлось отрезать. Вот это плоское место здесь то самое, которым она вошла в кость. Раздробила ее на мелкие части.
– Вашему дедушке отрезали ногу?
– Да, – ответил Уайти. – До войны он был фермером. Но после того, как остался без ноги, стал проповедником.
– Ох…
– Из него получился хороший проповедник и с одной ногой. Он отдал мне эту пулю, когда я был твоего возраста. И я хочу, чтобы теперь она была у тебя.
– Спасибо, – сказал Джим. – Я обещаю ее не потерять.
Уайти снял шляпу, почесал затылок и опять надел шляпу.
– Знаешь, Джим, – сказал он, – может, мы с тобой больше и не увидимся.
– Как это?
– Я остался без работы, пояснил Уайти. – Дела не идут. Корм и семена не очень-то сейчас покупают, поэтому компания дала мне отставку. Больше я не буду ездить по этому маршруту, а значит, и в Элисвилл не попаду.
Джим сглотнул слюну и кивнул.
– Мне самому это очень не нравится, – сказал Уайти. – Я и так разрывался на части, чтоб что-то сделать, но здесь уж ничего не поделаешь…
– Я уверен, что дяди найдут для вас работу.
Уайти еле заметно улыбнулся.
– Мы об этом думали, но решили, что это не самый лучший вариант.
Джим вспомнил про ночь в старом доме. Мама никогда об этом не говорила. И Джим тоже ни словом не обмолвился.
– Думаю, да, – сказал Джим. – А что вы собираетесь делать?
– Не знаю, – признался Уайти. – Возможно, поеду на север, а может – на запад. Где нужны будут коммивояжеры – туда и поеду.
– Хорошая идея, – сказал Джим.
– Я только хотел, чтобы ты знал, что мне было очень приятно быть твоим другом. Я думаю, что ты хороший парень.
Уайти протянул Джиму руку.
– У меня может быть полиомиелит, – сказал Джим.
– Я это учту.
Уайти сжал руку Джима двумя руками.
– Джим Гласс, – сказал он. – Мне очень бы хотелось, чтобы все сложилось по-другому.
– Я знаю, – ответил Джим.
Уайти наклонил голову вперед и поднял брови.
– Я видел в ту ночь, как ты разговаривал с мамой в лесу.
– Правда?
– Да.
– Ну вот, твоя мама говорила, будто боится, что кто-то нас увидит. Теперь ясно, что она была права.
– Вы хотели жениться на маме?
Уайти засмеялся грустным, идущим откуда-то из живота, утробным смехом.
– Я сделал попытку, – сказал он, – но она не согласилась.