Водитель фургона кивает.
– П-простите, мистер Бермудес, – заикается он. – Извините, пожалуйста.
Алекс смотрит на маму, наблюдающую за этой сюрреалистической сценой из окна.
– У вас остались какие-то ваши вещи в его доме, которые вам нужны? – спрашивает он маму.
Мама кивает. Алекс кивает понимающе и оглядывается на водителя, засовывая пистолет обратно за пояс.
– Водила, завтра до захода солнца ты доставишь сюда все вещи этой леди и сложишь их на этом крыльце у парадной двери, усек?
– Да-да, конечно, – кивает водитель фургона, уже волоча Тедди по траве прочь из переднего двора. Оба громилы грузят Тедди в синий фургон и стартуют, спеша поскорей убраться подальше от Ланселот-стрит. Водитель уважительно кивает Алексу на прощание, и Алекс кивает в ответ. Он поворачивается к нам, наблюдающим из окна.
– Я всегда говорил своей маме, что это самое худшее, что есть в нашей стране, – говорит он, качая головой. – Хулиганье, блин!
Алекс пьет чай за кухонным столом.
– Красивая чашка, мистер Белл, – говорит он.
– Зови меня Роб, – откликается отец.
Алекс улыбается маме.
– Вы вырастили двух прекрасных сыновей, миссис Белл.
– Зови меня Фрэнки, – говорит она. – Ага, эммм… они парни что надо, Алекс.
Алекс поворачивается ко мне.
– У меня были некоторые темные периоды в тюрьме, – произносит он. – Все просто предполагают, что важный человек такой организации, как моя, будет засыпан письмами от друзей с воли. Но в реальности дела обстоят полностью противоположным образом. Ни один ублюдок не пишет тебе, поскольку думает, что каждый второй ублюдок пишет тебе. Но никакой человек не может жить в совершенной изоляции, ни премьер-министр Австралии, ни гребаный Майкл Джексон, ни квинслендский оружейник мотоциклетной банды «Повстанцы». – Он оглядывается на маму. – Письма Илая были, пожалуй, самым лучшим за все время моего срока. Этот парень делал меня счастливым. Он немного научил меня, как важно быть человеком, знаете ли. Он не осуждал. Он не знал меня лично, но принимал все мои беды близко к сердцу.
Алекс смотрит на маму и папу.
– Наверно, это вы, ребята, его такому научили? – спрашивает он.
Мама и папа неловко пожимают плечами. Я заполняю паузу:
– Прости, что я внезапно перестал писать. Я сам был немного не в себе.
– Я знаю, – говорит он. – Мне очень жаль Дрища. Ты успел попрощаться с ним?
– Вроде того.
Он подталкивает ко мне через стол подарок, который принес.
– Это тебе, – говорит он. – Извини за упаковку. Нам, байкерам, неизвестны все эти ваши навыки оформления подарков.
Я открываю грубо склеенный и криво сложенный красный целлофан с обоих концов и вытягиваю коробку. Это диктофон «ЭкзекТолк», черного цвета.
– Это для твоей журналистики, – поясняет Алекс.
И я плачу. Я плачу, как семнадцатилетний младенец перед бывшим заключенным, очень влиятельным старшим членом запрещенной организации «Повстанцы».
– Что не так, приятель? – спрашивает он.
Я не знаю. Это мои слабые слезные протоки. У меня нет никакого контроля над ними.
– Ничего, – отвечаю я. – Превосходный подарок, Алекс. Спасибо.
Я достаю диктофон из коробки.
– Ты все еще собираешься стать журналистом, верно? – говорит он.
Я пожимаю плечами:
– Возможно.
– Но ведь это твоя мечта, не так ли? – спрашивает он.
– Да, это так, – говорю я, внезапно помрачнев. Ох уж эта его вера в меня. Мне больше нравилось, когда в меня никто не верил. Это было проще. От тебя ничего не ждут. Нет планки – «достиг – не достиг».
– Так в чем проблема, Мистер Сенсация? – спрашивает он бодро.
В коробке есть и батарейки. Я вставляю их в диктофон. Проверяю кнопки.
– Проникнуть в журналистику оказалось не так просто, как я думал поначалу, – отвечаю я.
Алекс кивает.
– Могу я чем-то помочь? – спрашивает он. – Я кое-что знаю о взломе и проникновении.
Отец нервно смеется.
– А что в этом такого сложного? – интересуется Алекс.
– Не знаю, – говорю я. – Ты должен найти способ выделиться среди всех остальных.
– Ну и что тебе нужно, чтобы выделиться из всех остальных?
Я задумываюсь на мгновение.
– Статья на первой странице.
Алекс смеется. Он наклоняется над кухонным столом и нажимает красную кнопку записи на моем новом диктофоне.
– Ну что ж, – говорит он, – а как насчет эксклюзивного интервью с квинслендским оружейником мотоциклетной банды «Повстанцы»? Из этого должна получиться отличная статья.
Такова жизнь.
Мальчик заливает море
Видишь ли ты нас, Дрищ? Как улыбается Август. Как улыбается мама. Как я замедляю время в свой девятнадцатый год на Земле. Помоги мне, Дрищ. Спасибо. Позволь мне остаться в этом году. Позволь мне остаться в этом моменте возле папиного дивана, глядя в яркие и удивительные глаза Августа, когда мы стоим вокруг него, читающего машинописное письмо из канцелярии квинслендского премьер-министра.
Я знаю, Дрищ. Я знаю, что больше не спрашивал отца про Лунный пруд. Я знаю, что это счастье зависит от меня и Августа и мамы, забывающей плохие старые времена. Мы лжем себе, я знаю, но разве нет маленькой белой лжи в любых актах прощения? Возможно, отец не хотел уронить нас с дамбы в ту ночь. Но возможно – хотел. Может быть, ты не убивал того таксиста. Но возможно – ты это сделал.
Ты отбыл за это свой срок. Ты отбыл свой срок, а затем еще сколько-то. Возможно, в случае с отцом то же самое.
Возможно, маме нужно, чтобы он отбыл свой срок, и тогда она сможет вернуться к нему. Возможно, она даст ему второй шанс.
Она во благо для него, Дрищ. Она делает его человечней. Они не любовники или что-то в этом роде, но они друзья, и это хорошо, поскольку он послал подальше всех своих остальных друзей со всей их выпивкой и прочим саморазрушением.
Возможно, все мужчины иногда плохие, а иногда хорошие. Это просто вопрос времени. Ты был прав насчет Августа. У него есть ответы на все вопросы. Он продолжает твердить мне, что он так и говорил. Он продолжает говорить мне, что предвидел что-то, поскольку уже бывал в этом месте раньше. Он все время говорит мне, что вернулся откуда-то. Мы оба вернулись. И он имеет в виду Лунный пруд. Мы вернулись из Лунного пруда.
Он продолжает писать пальцем в воздухе. Я же говорил тебе, Илай. Я же говорил тебе.
Все становится лучше, – говорит он. Все становится по-настоящему хорошо.
Уважаемый мистер Август Белл!
6 июня жители Квинсленда все как один будут радостно отмечать День Квинсленда, беспрецедентное празднование официального отделения нашего великого штата от Нового Южного Уэльса 6 июня 1859 года. В рамках торжеств состоится признание пятиста выдающихся жителей нашего штата «Чемпионами Квинсленда» за неустанный вклад в его развитие. Мы очень рады пригласить вас принять участие в церемонии инаугурации «Чемпионов Квинсленда» 7 июня 1991 года в мэрии Брисбена, где вы будете признаны Чемпионом в номинации «Общественная деятельность» за ваши непревзойденные усилия по сбору средств для Ассоциации поддержки больных мышечной дистрофией Юго-Восточного Квинсленда.
Алекс Бермудес провел четыре часа на нашей кухне, рассказывая мне историю своей жизни. Когда мы закончили, он повернулся к Августу.
– А как насчет тебя, Гус? – поинтересовался он.
Что? – написал Август в воздухе.
– Он говорит: «Что?» – перевел я.
– Есть что-то, в чем я могу тебе помочь? – спросил Алекс.
Именно в тот момент, пока Август на диване смотрел вполглаза «Соседей» по телевизору, почесывая подбородок, брату и пришла в голову мысль насчет Криминальных Пожертвований, первой подпольной благотворительной организации Австралии, финансируемой сетью ведущих криминальных деятелей Юго-Восточного Квинсленда. Он сунул Алексу под нос свое ведро для пожертвований в фонд поддержки больных мышечной дистрофией. Алекс бросил туда двести долларов, а затем Август двинулся дальше. С моей старательной помощью по переводу его воздушных каракулей Август подал Алексу идею постоянных благотворительных пожертвований как от запрещенной организации мотоциклистов «Повстанцы», так и от других богатых преступников в окружении Алекса, которые, возможно, всегда хотели вернуть обществу часть того, что они с такой охотой грабили и разрушали. Огромный преступный мир штата Квинсленд, сказал Август, представляет собой столь же огромный благотворительный ресурс, просто умоляющий им воспользоваться. Даже в гнилом и темном подземном мире, населенном убийцами, душителями и людьми, которые зарезали и ограбили собственных бабушек, чтобы выкопать себе плавательный бассейн в летнюю жару, могло бы найтись несколько людей с большим сердцем, которые хотели бы что-то дать тем, кому повезло меньше, чем им. Август увидел весь спектр особых потребностей и образовательных услуг, которые можно улучшить с помощью доброй воли местных преступников. Они могли бы, например, поддерживать молодых женщин и мужчин из неблагополучных районов, организовав при университете медицинские курсы. Они могли бы, например, заботиться о финансировании стипендиальной программы для детей удалившихся от дел или опустившихся на дно бывших преступников, у которых имеются особые потребности. В этом есть что-то от деятельности Робина Гуда, сказал Август. То, что преступники потеряют в карманах, они получат в своих душах; это дало бы им какой-то маленький лоскуток смысла, чтобы помахать им великому Судье на небесах, когда они позвонят в колокол возле Жемчужных Врат.
Я видел, к чему клонит Август, и прибавил свой собственный экзистенциальный взгляд к его точке зрения.
– Я думаю, Гус хочет донести: неужели ты сам никогда не задумывался, Алекс – для чего все это? – сказал я. – Представь, что когда-то придет время повесить пистолет и кастет на гвоздь, и в свой последний день работы ты оглядываешься на все эти мутные дела, а все, что у тебя есть показать, – это гора наличных и коллекция из надгробий.