Возвращаясь в своё крыло дворца, королева облегчённо вздохнула: ещё одна тяжёлая страница перевёрнута. Вслух все эти месяцы никто из знати не сказал ей ни слова. Но на то она и королева, чтобы знать, о чём думают её подданные. И соответствующие секретные службы постоянно информировали её о растерянности, унынии, а то и панике, царящей в самых аристократических семьях и связанную с магическими таблетками. А когда Георг стал терять силу, а следом за ним потерю ощутили все обладатели магии в империи, позитива их мыслям это точно не добавило. Назначение «официальных наследников » решало проблему: через месяц или даже раньше, все подданные, а особенно высший слой дворянства, начнут получать прирост магической силы от двух провозглашенных наследников. Но по пути к этому результату пришлось решать ещё одну проблему: старший сын Ричарда, – Кристофер, – как оказалось, тоже подсел на эту таблеточную дрянь, и на роль второго наследника он больше не годился. Пришлось ломать его через колено, так как нормальные объяснения он не воспринимал. Согласись он сразу и добровольно подписать декларацию – ему бы были благодарны. А так – пришлось напрягать секретную службу, чтобы они продемонстрировали ему некоторые фото… Сам себе сделал хуже, безвольный дурачок!
Глава 16
Бурятия.
Крепко, но быстро обнявшись с нами, Семён Окинов распределил прибывшее «пополнение от Перловых» по палаткам и выдал нам пакеты с формой.
– Переодевайся, застилай кровать, я скоро подойду, – бросил он коротко и умчался.
Пришёл он и в самом деле быстро. Я рассказал ему о путешествии и отдыхе в Москве, Питере и Крыму. От него услышал, как всё устроено в лагере и как организованы занятия: уже завтра мы будем в строю, и знать по какой команде куда бежать – это было не лишним.
Перед уходом он протянул мне листок: – Выучи к утру; поём, идя в столовую и на полигон. И на вечерней прогулке тоже.
Мы – буряты! Мы – буряты!
Мы – хорошие солдаты!
Есть у каждого гранаты.
Очень любим автоматы.
И у каждого патронов
Приблизительно с полтонны.
И у каждого штык-нож –
Нас так просто не возьмёшь!
Припев:
Знает каждый бурят –
Не воюют без лопат.
Мы с лопатой в обороне,
В наступлении и в схроне!
Нашу лучшую подружку
Сберегаем под подушкой.
Знает каждый бурят –
Не воюют без лопат.
Я немного посмеялся над незатейливым текстом строевой песни, но учил старательно – в чужой батальон со своим уставом не ходят. Тем более что текст запоминался очень легко.
Первый день меня разочаровал – отделение, в которое меня включили, оказалось подготовительным, где тусовалась мелкота – от семи до двенадцати лет. После завтрака с нами позанимались в классе, потом мы погоняли в футбол, а перед обедом отправились купаться. В «старших отделениях» за эту половину дня прошли стрельбы и состоялся выход на полигон, где они отрабатывали практику.
Уже вечером, взяв с собой Царена, тоже попавшего в четвёртое отделение, мы пошли разыскивать Семёна, который был заместителем командира взвода.
– Дурными инициативами голову не забиваем, действуем по-военному: тупо и решительно – идёте к командиру отделения, докладываете, пишете рапорта. Дальше движ я беру на себя, не сомневайтесь, разрулим проблему, – резюмировал Семён, выслушав наш рассказ.
***
– Докладывать буду я; я сержанта знаю, мы три дня уже здесь находимся, я как раз тебя ждал, чтобы вместе переводиться, – на предложение Царена я согласно кивнул: ему и в самом деле проще докладывать, тем более – он кадет, поднатаскали в суворовском училище общаться с командирами.
– Товарищ сержант, разрешите войти?
– Входите, Окинов, Перлов, блин, – Первозванов!
– Товарищ сержант, разрешите обратиться?
– Разрешаю!
– Товарищ сержант, разрешите перевестись из Вашего отделения в третье – в этом одни малолетки, обучение ведётся как для детей, нагрузки тоже детские. У них и занятия сокращённые, и проводятся только в первой половине дня. Детский сад: штаны на лямках. Мы мало чему сможем научиться по такой облегчённой программе. Нам даже автоматы не выдали. Ходим на стрельбы без автоматов, как придурки.
– Да, свой автомат – это серьёзно. Особенно, если у соседа – пулемёт! – выдал армейскую мудрость сержант; – Хорошо, сделаем вам перевод. Садитесь, листки берите, «шапку» пишем сразу правильно, вот как на этом образце. Дальше: по центру строчки – слово «Рапорт». Ниже: В связи с моей способностью принести большую пользу подразделению при выполнении службы в более напряженных условиях, приближенных к боевым…Первозванов, что ты застыл? Ты не думай тут, тут армия, – пиши давай! … прошу Вашего ходатайства перед вышестоящим командованием о переводе меня, рядового Окинова, а ты – пиши – «Первозванова», и инициалы, из четвёртого в третье отделение взвода.
Вечером, забрав свои матрасы, мы переместились в другую палатку. Разницу ощутили сразу: если в нашей бывшей палатке вечером мелкота смотрела мультики на смартфонах или тупо листала ленту новостей и переписывалась с родителями, то здесь пацаны были погружены в конспекты, приводили форму в порядок или что-то переписывали из учебников в личные тетради.
***
Всё, чем ты пренебрёг в жизни, рано или поздно постарается воздать тебе по заслугам. Так было с пением и рисованием – не получалось у меня в детстве, да и тратить время на бесполезные открывания рта и каляки-маляки было жаль. А потом начался китайский, с его тонами и каллиграфией…
И вот теперь – лопата. Как мне рассказывали в монастыре, детскую лопатку я невзлюбил, едва меня попытались усадить в песочницу. Я возмущался, пытался объяснить, что вокруг полно всего интересного, и это надо срочно исследовать прямо сейчас, и копаться в песке и однообразно лепить куличики – это не для меня. Мир вокруг был огромным, интересным и загадочным. Тогда, в моей вселенной, ограниченной монастырскими воротами, меня мучал вопрос: откуда берутся люди на церковной службе и куда они исчезают потом? Что там – за воротами? Объяснения меня не особенно интересовали – мне хотелось самому убедиться в том, что мир за оградой монастыря существует… А ещё – в монастырской теплице созревали помидоры, и из зелёных превращались в красные, и мне никак не удавалось увидеть этот процесс – даже если долго стоять рядом, созревание не видно. Хотя «на долго» меня не хватало… Корова молоко приносит в вымени; вымя – это как большие бутыли, только перевёрнутые, и молоко оттуда вытекает. А как курица приносит яйца? У курицы где-то должна быть маленькая корзиночка, в которой она несёт яйца и кладёт их в гнездо, и увидеть эту корзинку собственными глазами – что может быть нужнее для ребёнка? Сестра Татьяна позже мне со смехом рассказывала, что я вначале уговаривал курицу: «Кулоцка, я тебя не обизу», потом исправно насыпал ей зёрен, которые курица с аппетитом склевала, но подпускать меня так и не стала. Именно тогда я получил первое представление о женском коварстве, – когда девушка с удовольствием примет твоё угощение, а потом отошьёт. Слова и понятия «Динамо» я тогда не знал, так что возмущён был до глубины детской души. Так и не добившись взаимности, я полчаса охотился на курицу, осторожно приближаясь, и когда, наконец, поймал, стал проверять – не спрятала ли она «корзинку» под крыльями. Курица такого отношения к себе не потерпела и больно клюнула меня в руку. Зарёванный и обиженный в лучших стремлениях по познанию окружающего мира, я прибежал к Татьяне жаловаться «на нехолосую кулоцку, котолая сплятала колзинку»… Татьяна долго не могла понять, зачем я гонялся за курицей и о какой корзинке идёт речь, а когда поняла, смеялась до слёз.
Так что из-за неимоверного обилия важных и срочных дел, детская лопатка была отброшена почти сразу же, как попала в мои руки. И лопатка обиделась, что ею так пренебрегли. Я рос, она росла тоже. Я радовался жизни и изучал её, освоил чтение и засел за языки, увлёкся луком и мечом, полюбил конную езду, гулял у реки, собирая травы, и даже путешествовал по городу, ездил на реконструкции… Моя жизнь била ключом, искрилась эмоциями и радовала каждодневными открытиями. У лопатки ничего этого не было: забытая и заброшенная в кладовку, она все эти годы злилась на меня и готовила план мести. Она выросла до малой сапёрной лопаты, завела себе подружек – штыковую и совковую, и когда подвернулась подходящая ситуация, приступила к выполнению выстраданного плана, в деталях разрабатывавшегося долгие годы моего взросления.
У других пацанов во взводе лопатки оказались как лопатки – настоящие помощницы бойца в обороне и рукопашной схватке: они с помощью своих лопат буквально за десять минут копали окопы для стрельбы лёжа, потом быстро углубляли их, чтобы стрелять в полный рост; в случае необходимости рубили кустарники для маскировки. Моя лопатка отрывалась на мне по полной: через полчаса работы, когда всё отделение давно окопалось, а я только заканчивал вырубать дёрн, не смотря на перчатки и специальный крем, наносимый на руки, на моих ладонях появлялись мозоли, а чуть позже они прорывались и дальше я копал через боль, понимая, что вечером не смогу держать в руках не то, что автомат – а даже ложку. Руки горели и ныли, и я с трудом сжимал сапёрную лопатку, боясь, что она выскользнет из ослабевших рук. А если для маскировки были нужны ветки или трава, я, в отличие от всего взвода, предпочитал их добывать руками, не прибегая к помощи мстительной лопаты.
Вернувшись в лагерь, я проходил осмотр санитаром, который заливал мои ладони кремом и закрывал места, где содралась кожа, специальным лейкопластырем и вручал мне очередной «пакет самопомощи», чтобы в поле я самостоятельно мог обрабатывать руки. Предложить мне на несколько дней «освобождение» санитар не мог – предложение дворянину «отступиться», тем более от простолюдина, могло быть расценено как оскорбление, а не простое «умаление чести». Каждое утро, просыпаясь, я думал, что не смогу поднять руки и согнуть пальцы. Но за пару часов после подъёма, до начала занятий в поле, мне удавалось немного оклематься… По прибытии на полигон пытка лопатой повторялась вновь. Иногда, вгрызаясь в особенно упрямый грунт, я малодушно думал о том, чтобы воспользоваться даром и подлечить руки, или вообще – нарастить несколько слоёв кожи и подкачать нужные группы мышц, но гнал от себя эти мысли как недостойные.