— Что ж ты, Костя, предлагаешь? — спросила Катя.
— Надо к нам войска на помощь позвать! Кто-то один должен выбраться из лагеря. Кто это сделает?
— Я! — вдруг решительно встал с кровати Мишка.
— А как?
— Я знаю как!
— Ребята! — прошептал лопоухий мальчишка от дверей и юркнул в постель.
Все бесшумно бросились к своим кроватям. Катя — под кровать.
В спальню вошел солдат в каске и с автоматом, оглядел спящих и, не найдя ничего подозрительного, хлопнул дверью и снова закрыл ее на ключ.
IV
На другой день пионерский лагерь стал уже концентрационным — с охраной у корпусов, с часовыми и вышками, с собаками.
Ребята сидели взаперти. Только кухонная команда рубила дрова и готовила в котлах под навесом летней кухни нехитрую еду. Тут же кое-кто из ребят пришивал к немецким кителям пуговицы, драил мелом пряжки на ремнях, чистил сапоги. Эта работа была несложной. Плюнет мальчишка на сапог, проведет по нему щеткой, полюбуется на глянец, а потом плюнет в сапог — и в сторонку. Прошу! Можете натягивать!
Солдат в коротком кителе и в сморщенных сапогах, держа на коленях автомат, выезжал из лагеря на телеге с водовозной бочкой. На ее днище белела полустертая надпись, сделанная детской рукой: «Мишка + Катька = любовь».
Сидя на корточках перед топкой и подкладывая в нее дрова, Костя и Катя, да и все остальные из «комбината бытового обслуживания» с тревогой следили за телегой. За спиной немца в квадратном отверстии бочки торчал чей-то хохолок.
У ворот телегу остановил часовой:
— Отто, дай зажигалку!
Овчарка на поводке, принюхавшись, вдруг оскалилась и бешено залаяла.
Катя даже зажмурилась от страха.
Но часовой на этот лай не обратил внимания. Закурил, пососал сигаретку и, благодарно кивнув, вернул ездовому зажигалку. Фашист тронул лошадь. Выехав за ворота, телега легко покатилась по узкой лесной дорожке.
Костя радостно с размаху бросил в топку огромное полено, и из-под котлов, стоящих на плите, вырвался сноп искр и дохнуло пламя. У ездового было хорошее настроение. В лесу пели птицы. Беспечно чмокая губами и, видно, вспоминая о чем-то хорошем, немец добродушно охлопывал лошадь вожжами.
Остановив телегу у ручья, он положил автомат на передок и, подхватив ведро, зашагал к мостику над водой.
Из бочки высунулась Мишкина голова. Оценивая обстановку, мальчишка глянул на солдата, потом на автомат и снова юркнул в свое убежище.
Ездовой опрокинул ведро в бочку и опять зашагал к мостику. Зачерпнул воду, обернулся, и… челюсть у него отвисла.
Выскочив из бочки, Мишка — мокрый с головы до ног — цапнул автомат.
— Попался, гадюка?! — срывающимся голосом крикнул он.
Ездовой поднял трясущиеся руки и выпустил ведро.
Оно ударило его по носку сапога, и он от боли завертелся волчком.
— Вот так вы все у нас затанцуете! — зло усмехнулся Мишка и, держа под прицелом солдата, медленно пятясь, нырнул в кусты.
Мишка галопом мчался по лесу. Продирался сквозь плотный кустарник и бурелом, перепрыгивая через ручьи. Провалившись по колено, брел по болоту, падал от усталости. Но, вскочив на ноги, снова бежал и бежал.
И вот он упал в душистую траву. Устал окончательно.
В горьком раздумье пожевал стебелек и машинально провел пальцем по автомату. Заинтересовался им. Нажал на курок. Автомат не стрелял. Мишка случайно повернул предохранитель и нажал на спусковой крючок. Длинная дробная очередь оглушила мальчика. Он отбросил оружие и в испуге вскочил на ноги.
Словно в ответ на Мишкины выстрелы, в гулком лесу прогремели чьи-то автоматные очереди и заливисто залаяла собака.
Трое фашистов во главе с ездовым бежали по Мишкиному следу. Впереди них — осатанелая овчарка.
И еще один человек, кроме Мишки, слышал выстрелы, лай собак, выкрики немцев. В промасленном комбинезоне, с забинтованной правой рукой, он сидел в глубоком овраге, притаившись в кустах, и затравленно озирался. Лицо у него было небрито, с кровоподтеками и ссадинами. В его левой руке тускло поблескивал пистолет. Мишка схватил автомат, метнулся вдоль крутого песчаного обрыва, на краю которого росли сосны и кустарники, перепрыгнул через оголенные корни и вдруг, споткнувшись, полетел в овраг. Разбрасывая ноги и руки, он кубарем летел вниз. Пытался ухватиться за кустарник, задержать падение, но все было тщетно. Пробив своим телом заросли орешника, Мишка свалился на человека в комбинезоне. Тот быстро сбросил с себя неизвестного, заткнул ему перебинтованной рукой рот и нацелил на него пистолет. Так он и застыл, задрав голову.
Потом, убедившись по удаляющемуся лаю, что немцы уходят, человек в комбинезоне посмотрел на своего полузадушенного пленника и только тут понял, что перед ним мальчик.
— Уф, черт собачий! — выдохнул он шепотом. — Перепугал! Откуда ты взялся?
— Я к маме иду… — соврав на всякий случай, жалобно захныкал Мишка.
— Ты не из этого села? — Человек кивнул в сторону.
— Из Гайдамаков?… Ага! Из этого!.. Из этого! — поспешно согласился Мишка.
— Немцы там есть?
У человека было широкое, добродушное лицо с голубыми глазами и льняными волосами, спадающими на лоб.
— Пустите меня, дяденька! — попросил Мишка.
Человек освободил его из своих железных объятий.
Мишка жадно глотал воздух. И вдруг, случайно глянув в кусты, он вздрогнул… Там сквозь листья ясно различалась побитая, обгоревшая махина с пушкой — танк Т-34! На башне — звезда и номер «43».
Глаза у мальчика округлились. Он не знал, на кого смотреть: то ли на танк, то ли на танкиста, коренастого, широкоплечего красавца, уже поднявшего с земли гаечный ключ и склонившегося над гусеницей.
— Дядь, — смущенно сказал Мишка, — а вы ругаться не будете?
— Ну? — Танкист удивленно посмотрел на Мишку и попросил: — Подержи-ка этот болт…
Мишка вставил болт в отверстие на броне и сделал два витка. Танкист наложил гаечный ключ на болт и стал его завинчивать.
— Я… Я наврал, — признался Мишка. — Я не из Гайдамаков, а из Хмельницкого. Там у меня сестра…
— А зачем врал? Давай вместе нажмем!
Они вдвоем навалились на гаечный ключ.
— Я не знал, что вы свой!
— А теперь-то откуда знаешь?
— Догадался… Вы, наверно, из батальона капитана Малышева, да?!
Танкист вопросительно уставился на Мишку.
— У нас в лагере его сын — Костя Малышев, — поспешил пояснить Мишка. — Вы вчера мимо нас мчались…
— M-да… Мчались… — мрачно ответил танкист. — А теперь вот видишь — сирота…
Его левая рука крутила гаечный ключ злыми рывками.
— Корежили мы их почем зря… А потом приказ — отходить! Я один отход всего батальона прикрывал… Подбили меня… Вот и приполз в овраг ночью…
Мишкино лицо вдруг озарилось, и он с азартом сказал:
— Дядь, а давайте мы с вами по лагерю трахнем, а?
Мне приказали войска на помощь позвать.
— По какому такому лагерю?
— Ну, по нашему, по пионерскому! — горячо заговорил Мишка. — Они захватили нас! Хотят в Германию увезти!
Теперь уже два дня осталось! А мы их танком по башке!
Бух-трах! Ну поедемте! — Мишка даже дернул танкиста за рукав.
— Да, какой тебе еще лагерь! — с горечью сказал танкист. — У меня всего-навсего один снаряд. Понимаешь, один! И бензина — кот наплакал… Да еще карты нет — километров на двести… Сгорела… Далеко не уедешь! — Он в сердцах сплюнул. — Вот через Гайдамаки думаю прорваться к своим… А вдруг там немцы? Как один буду?
— Почему один? — возмутился Мишка. — А я на что? И мы карту в лагере достанем!
Танкист будто впервые посмотрел на задиристую фигурку мальчика. Брови у него разъехались, и по лицу поплыла широкая улыбка. Действительно, а чем не помощник?
— А ну, лезь в танк! — вдруг скомандовал он и нырнул в люк.
Мишка — за ним.
И тут для Мишки начался такой урок, о котором он в школе и мечтать не мечтал.
Танкист вытащил кисет с махоркой, свернул кое-как раненой рукой цигарку, задумался — с чего бы начать? — и улыбнулся:
— Так, значит… Звонок прозвенел!..
Он показывал, как стрелять из пулемета, дергал за рукоятку затвора пушки, садился за рычаги управления и все объяснял, объяснял — серьезно, обстоятельно.
Мишка слушал его с восторгом, кивал, иногда переспрашивал, но в основном-то вся эта наука была ему по плечу.
Потом танкист включил рацию и приник к динамику. В нем неистовствовали лишь писк да треск.
— Ну хоть бы кто голос подал… — вздохнул танкист.
— А кто? — полюбопытствовал Мишка.
— Капитан Малышев… Должен ведь дать приказ об отступлении. А где он? Где?! Вот подожду немного, а потом придется свою инициативу проявить. Только бы карту мне, я бы уж нашел лазейку!
— Дядя Вася, а мы победим, а? — сокровенно спросил Мишка.
— Все будет красиво, Мишка, — задумчиво ответил танкист. — Но тут наша победа от каждого человека зависит.
— И от меня тоже?
— И от тебя!
V
К селу Гайдамаки Мишка шел по густой пшенице. В его ушах звучал голос дяди Васи: «Пойдешь в разведку — гляди в оба! Нам надо пробиться к своим! Встретишь там немцев — считай пушки, бронетранспортеры, прикинь на глазок, сколько солдат! Не встретишь — шпарь ко мне!» — Все будет красиво! Все будет красиво! — сам себе шептал Мишка, пробираясь к селу.
Подойдя к огородному плетню, он осмотрелся, раздвинул сухие прутья и пролез в дыру. Потом, осторожно подобравшись к маленькой хате, глянул из-за угла на улицу.
В селе расквартировалась немецкая мотопехота. Возле полевой кухни полуголый повар рубил парты на дрова. Около двух бронетранспортеров возились механики. Под сарайным навесом стояла маленькая противотанковая пушка. На лужайке, сложив на землю автоматы и мотоциклы, немцы играли в волейбол. Где-то патефон разносил веселую тирольскую песенку.
Глаза у Мишки были цепкими и настороженными.
На площади перед маленьким белым зданием с вывеской: «Почта-телеграф. Село Гайдамаки» гудела толпа — женщины, старики, дети. На крыльце почты сановито возвышался — ба! — старый Мишкин знакомый — очкастый немец. Возле него стоял толстомордый мужик в косоворотке.