— А вы с дедом Макаром не знакомы? — спрашивал Мишка у дяди Васи.
— Нет.
— Если б не война, я б к нему — ни ногой! — сказал Мишка.
— А что так?
— Было дело у них с мальчишками, — улыбнулась Маринка.
— Мы в бочку с медом залезли и давай его руками есть. А дед Макар за нами с берданкой погнался. Она у него солью стреляет.
— Ну и посолил он кому-нибудь соответствующее место? — улыбнулся дядя Вася.
— Ха, разве нас догонишь!
— А вот пчелы его догнали. — Маринка похлопала Мишку по плечу. — Пришел домой, лицо — во! — распухло, как арбуз. Всего искусали.
— Ну с кем такого не бывало! — смеялся дядя Вася. — Детство! А пчелиный яд даже полезен. От ревматизма. — И он шутливо щелкнул в Мишкин нос.
Дорога, по которой шла «тридцатьчетверка», свернула к разрушенному селу. Оно было вымершим, тихим, с черными печными трубами над сожженными домами. Впрочем, чуть в сторонке от шоссе, возле колодезного журавля, стояли две целехонькие хатки — белые с синими наличниками.
Мишка печальными глазами оглядывал пепелище через смотровую щель, потом сказал:
— Дядя Вася, а вы не видели — вон там, из-за хат кто-то выглянул и спрятался!
— Где? — взволнованно спросил дядя Вася и, вглядевшись в смотровую щель, тихо добавил: — Братцы, тут дело нечисто.
Он прибавил скорость и быстро-быстро проскочил через село.
И вдруг следом за ним к шоссе от колодезного журавля тронулись… две беленькие хатки.
Немецкие танки, неся на своей броне соломенные, рассыпающиеся крыши, помчались в погоню за «тридцатьчетверкой».
Мишка, перебравшись в башню, глядел в заднюю смотровую щель и кричал:
— Они еще далеко, дядя Вася!
— Черт, даже сам не знаю — принимать бой или не принимать? — раздумывал вслух дядя Вася.
— Принимать! — решительно отвечал Мишка.
— А вдруг они подобьют — тогда как лагерь освободим?
— Тогда не принимать! — так же решительно отвечал Мишка.
Танковые гусеницы остервенело вгрызались в асфальт. Поворот за поворотом дядя Вася все дальше уходил от погони. Но когда он выехал на открытый изгиб шоссе, немецкие танки наискосок ударили по нему из пушек. Один снаряд взорвался перед самым носом «тридцатьчетверки», осыпав ее осколками. Другой — за кормой. Потом снова взрыв! Еще взрыв!
Но «тридцатьчетверка», как заколдованная, уверенно шла вперед.
И вдруг дядя Вася заметил, как стоявшая слева от дороги хата развалилась и из нее выскочил новый немецкий танк — третий! Он ретиво пошел наперерез.
Дядя Вася рванул рычаги, съехал с шоссе и помчался по полю. Впереди с холма ему была видна поблескивающая на солнце гладь реки.
— Нас окружают! — крикнул Мишка из башни. — Один сзади, двое сбоку!
— Как река в этом месте? Дно? — быстро спросил дядя Вася у Маринки, сидевшей рядом с ним.
— Песок.
— Эх, где наша не пропадала! Форсируем!
И танк устремился с крутого склона в реку. Он влетел в воду, подняв фонтаны брызг, и, погрузившись по башню, пошел, пошел к середине реки. И тут… заглох.
Маринка и дядя Вася быстро перебрались к Мишке в башню. Вода с бульканьем заполняла танк и медленно подбиралась к башне. Она подступила людям под горло и остановилась.
— Ну, ребята, ругайте меня, — с горечью сказал дядя Вася. — Надо было принимать бой, а я вас пожалел. Хотел уйти. — Теперь конец? — спросил Мишка. — А может, нам выпрыгнуть и поплыть к противоположному берегу?
— Поздно! — сказал дядя Вася.
К песчаному берегу подъехали три немецких танка. Из них выскочили фашисты. Один из немцев быстро разделся и в трусиках поплыл к «тридцатьчетверке».
Он залез на башню, постучал пяткой по броне:
— Рус, буль-буль?! — и прислушался.
Дядя Вася в башне поднес палец к губам: «Тихо! Молчать!» — Эй, рус, буль-буль?! — Немец снова стукнул пяткой, а потом по-немецки закричал своим: — Они, наверно, захлебнулись! Давайте трос, мы сейчас вытащим!
Немецкий танк развернулся на берегу и, пятясь, подъехал к воде. Двое фашистов сняли с него трос и, как бурлаки, потянули его к «тридцатьчетверке».
Немец, стоявший на башне, спрыгнул в воду и, ухватив трос, поднырнул под корму танка.
— Тащи! — всплыв на поверхность, крикнул он и снова забрался на башню.
Немецкий танк натужно зарычал и медленно потащил за собой из воды драгоценную добычу.
— Ну, мы, кажется, еще повоюем! — шепнул дядя Вася, и глаза у него загорелись. — Мишка, к рычагам! Включишь заднюю передачу, а когда мотор от буксировки запустится, рви полный вперед!
— Есть! — сказал Мишка и вслед за убывающей водой стал спускаться из башни к месту механика-водителя.
«Тридцатьчетверка» задом выползла на берег. Рядом с русским танком уже шагали фашисты и с удовольствием похлопывали по нему ладонями.
Вдруг наш танк вздрогнул, чуть попятился, а потом… рванул вперед!
Буксирный трос оборвался. Немец скатился с башни на землю.
Дядя Вася быстро развернул пушку и прямой наводкой ударил по ближайшему фашистскому танку.
Раздался взрыв!
А когда фашисты очнулись — на песчаном берегу от нашего танка остался только мокрый след. Он тянулся к высокому скалистому мысу, поднимавшемуся над водой, как нос корабля, и уходил за него.
XVII
В лесу на пасеке вооруженные люди рассаживались на танковой броне.
Горобец внимательно рассматривал карту.
Лучи вечернего солнца мягко пробивались сквозь крону деревьев. Пчелы, мирно жужжа, слетались к своим ульям.
— Все сели? — спросил дядя Вася, стоя в люке.
— Все, все! — ответил Горобец и для полной уверенности окинул взглядом своих друзей. — До лагеря час ходу! Вперед!
— Стойте! Стойте! Куда ж вы без меня?! — выскочив из хаты, закричал старик пасечник. В руках у него была древняя берданка.
Люди протянули ему руки и втащили на броню.
Дядя Вася захлопнул за собой люк, и танк тронулся.
— Во, дед! Из этой орудии, если жахнешь, небось цельную дивизию уложишь? — пошутил кто-то на броне. — Она у тебя с солью?
— Мы — народ добрый! — ответил дед. — А уж если кто нападет — у нас для этого другая соль найдется! Уж не раз бывало… — И, переломив ружье, заглядывая в ствол, добавил: — Будем бить и танкой и берданкой!
В танке сидели трое: Мишка, Маринка и дядя Вася.
Мишка крутил ручку настройки и слушал радио. Но вот в эфире появился чей-то неясный, но настойчивый голос:
— Сорок третий! Сорок третий! Сорок третий! Где вы находитесь? Я — «Сокол»! Я — «Сокол»! Прием!
— Дядя Вась, не нас ли? — Мишка сдернул с головы наушники.
— Сорок третий! Сорок третий! Прием! — услышал дядя Вася и остановил танк. Он включил передатчик и закричал в микрофон:
— Я — сорок третий! Кто говорит?
О, если бы знал дядя Вася, кто с ним говорит! Если бы мог хоть одним глазком взглянуть на своих собеседников, которые, сидя в пикапе, говорили с ним из пионерского лагеря.
Услышав голос русского танкиста: «Я — сорок третий! Прием!» — очкастый оживился. Он приказал радисту переключить рычажок на рации и кивнул Дормидонтову — продолжай!
— Говорит комбат Малышев! — выдавливая из себя слова, заговорил в микрофон Дормидонтов. — Мы отрезаны.
Где вы находитесь?
— Товарищ командир, вы живы? — раздался ответный голос русского танкиста.
Очкастый прилип к динамику.
— Жив… — опустил голову Дормидонтов.
Дядя Вася настороженно прислушивался к долетающему до него сквозь помехи незнакомому голосу. Затем спросил:
— Товарищ командир, извините, какой номер вашего домашнего телефона?
— Тридцать два сорок пять!
Дядя Вася, наморщив лоб, припоминал — верно ли? И снова спросил:
— А как зовут вашу собаку?
— Трезор! — послышалось в ответ.
Лицо дяди Васи расплылось в широкой улыбке.
И в пикапе очкастый услышал его взволнованный голос:
— Я иду освобождать пионерский лагерь. Там будем через час.
У Дормидонтова дернулась щека.
Очкастый вырвал у него из рук микрофон и, переведя волну на передатчике, заговорил по-немецки:
— «Ягуар»! «Ягуар»! Я — «Бавария»! Где вы, черт вас дери, шляетесь? Советский танк идет к пионерскому лагерю!
— Я — «Ягуар»! Я — «Ягуар»! — ответил командир танковой погони. — Вас понял! Буду в лагере через полтора часа!
Два немецких танка свернули с асфальта на проселочную дорогу.
— Через полтора часа… Через полтора часа… — взволнованно проговорил очкастый вслух. — Плёхо! Плёхо!..
Мимо пикапа фашисты волокли к спальному корпусу избитого и окровавленного Костю. Он еле стоял на ногах. На него смотрел Дормидонтов. В его глазах было сострадание к Косте и ужас от того, что он его выдал.
Проходя мимо Дормидонтова, Костя выпрямился, глянул на него с презрением и плюнул ему в лицо.
Дормидонтов опустил голову. Потом он вдруг поднялся, схватил за шиворот молоденького радиста и, как щенка, вышвырнул его из пикапа. Затем рванул из рук очкастого микрофон, пнул немца ногой в плечо — да так, что тот вылетел из машины и кубарем покатился по траве, — и закричал в истерике в микрофон:
— Вася! Королёв! Быстрей к пионерскому лагерю, быстрей! — Он еще что-то хотел крикнуть, но не успел.
Очкастый, стоя на четвереньках в траве, выстрелил в него из пистолета.
Да, такого сюрприза очкастый никак не ожидал от Дормидонтова. Тот расстроил все его планы, и теперь надо было спешно укрепить пионерский лагерь. Очкастый метался по территории, показывал, где ставить пулеметы, рыть траншеи.
Солдаты готовили связки гранат, вставляли в них запалы.
Катя с тревогой наблюдала из-за решетки за поспешными оборонительными приготовлениями. Неужели наши скоро придут?
Горобец постучал по броне. Танк остановился, и из люка показался дядя Вася.
— Подходим, — сказал Горобец. — Надо бы ребятишек предупредить, а то еще ухлопаем кого-нибудь.
— Я их предупрежу! — высунулся из люка Мишка. — Я там каждую дырку знаю!
— Давай! — Горобец протянул ракетницу. — Как только предупредишь, стреляй в воздух. Нажмешь вот здесь — и всё!