— Я ватрушки не люблю, — ответила Саня.
— Что тебе, бутылку поставить?! — пошутил Фёдоров, работая правым веслом. — Это ты пей на здоровье. А я и так от дяди Симы никуда не денусь. И вообще, зачем вы меня взяли? Не могли уж одни управиться?
— А как же, ему-то одному скучно, — усмехнулся Горегляд, кивнув на Курта. — Охота мне была под гармошку его сдавать!
Полыхнула молния, и вдруг Саня, увидав впереди себя вздымающуюся гору воды, с черным силуэтом рубки подводной лодки, закричала:
— Наши, наши!
Ялик пришвартовался к борту подводной лодки, и матросы в «канадках» с капюшонами быстро стали сносить в надутый ими резиновый понтон тяжелые ящики.
Саня перепрыгнула из ялика на понтон к Фёдорову и Горегляду и стала помогать им в приемке оружия.
Дядя Сима, подтолкнув Курта, перебрался с ним на подводную лодку и, держась за поручень, направился к рубке. На ней в центре звезды белой краской была выписана цифра «15».
Волны заливали верхнюю палубу. На лодке стучали дизели — шла подзарядка аккумуляторных батарей.
Командир подводной лодки, изредка освещаемый молнией, — коренастый, плечистый, в «канадке» с наброшенным капюшоном, — возле рубки покуривал трубочку, прикрыв ее ладонью.
— Здравствуйте, товарищ! — добродушно поздоровался дядя Сима. — Поздравляю с хорошей погодой.
— Мечта! — сказал командир и протянул руку, представился: — Капитан-лейтенант Волков!
— Гаевой. — Дядя Сима пожал ему руку.
У подводника было смешное доброе лицо с черными усиками. Живые, чуть с лукавинкой глаза смотрели спокойно и внимательно.
— Тут вот какое дело, — сказал дядя Сима. — Немчонка, вот этого, у отца мы отбили, отвезите на Большую землю.
— Беру, — коротко ответил Волков, оглядев Курта.
— Спасибо… — Дядя Сима замялся, вздохнул и добавил: — А еще одного человечка не прихватите?
— Вы что, у них детский сад в плен взяли?
— Нет, это уже своя… русская…
— Женщина?!
— Звоночек… девочка…
Волков задумчиво пососал трубку, потом с юморком, переходя на «ты», сказал:
— Вот свалился на шею! Ладно… Где он там, Звоночек?
Веди ее на борт!
Впрочем, приказав матросу проводить Курта в лодку, Волков сам пошел на корму встречать девочку.
— Только вы уж с ней как-нибудь пообходительнее, — предупредил дядя Сима, шагая за Волковым. — Мы ей — ни слова о Большой земле, — и крикнул на понтон: — Эй, Сань, иди сюда! Тут капитан с тобой хочет познакомиться!
Девочка живо перемахнула с качающегося понтона на борт лодки и уставилась на Волкова.
— А гармошка где? — спросил дядя Сима.
— В ялике…
— Горегляд, подай гармошку, — попросил дядя Сима и, получив ее, представил девочку командиру: — Ну, вот она… Поет как соловей-пташечка.
— Ну что ж, хорошо, — с улыбкой сказал Волков. — Шефский концерт нам дашь?
— Могу и шефский! — задорно тряхнула головой Саня и, взглянув на рубку, воскликнула: — Ой, а что это у вас здесь «пятнадцать»?
— Это мы столько кораблей потопили, — со сдержанной гордостью ответил Волков.
— О-го-го! — нараспев сказала Саня. — А они вас?
— Да всяко бывало. Но, как видишь, до последней приборки бог не доводил.
— А что это такое — последняя приборка?
— Люди гибнут, но чтоб на корабле все чисто было — такая традиция на флоте.
— Ну-у! — удивленно протянула Саня.
Дядя Сима вдруг присел перед ней на корточки, потряс ласково за плечи.
— Эх, Звоночек, Звоночек… — дрогнувшим голосом сказал он. — Ну, не робей! — И, поцеловав девочку в нос, прыгнул в ялик.
Горегляд с силой оттолкнулся веслом от подводной лодки — и за яликом на буксире потянулся тяжело груженный понтон.
— Дядя Сима, а я?! — спросила Саня и кинулась к борту. Но ее вовремя за рукав ухватил командир. — А меня?!
А меня, дядя Сим?! — отчаянно завопила Саня и стала вырываться из рук Волкова. — Предатели! Я вам так не дамся!
— Ой, кто предатель?! Ты что, забыла, — а шефский концерт?! Волков ловко перебросил визжавшую девчонку через свое плечо и по узкой палубе понес ее к рубке.
VIII
Среди ленивых волн под светлеющим рассветным небом в утренней дымке мчался белый бурун — перископ подводной лодки.
В большой, мерно раскачивающейся стальной трубе, в ее шести отсеках, кто спал, кто стоял на вахте. Выверенная до последнего винтика «Малютка» работала как часовой механизм — четко и слаженно.
В первом носовом отсеке — с камбузом и электроплитой — в торпедных аппаратах мирно лежали две двухтонные торпеды. Во втором — жилом — на узеньких койках, одна над другой, матросы посапывали во сне или читали книги.
В третьем, самом главном на корабле — центральном посту, — над маленьким штурманским столиком колдовал с линейкой в руках лейтенант Каширов — широколицый, с приплюснутым носом. Здесь же на горизонтальных рулях был боцман — мичман Козлов, с красными, воспаленными глазами; в наушниках сидел гидроакустик старшина Ширяев; на станции погружения и всплытия — трюмные.
Старпом Меняйло, скуластый, с седыми висками, что-то записывал в вахтенный журнал.
Волков прошелся по лодке. Постоял в четвертом отсеке у амперметров и вольтметров аккумуляторных батарей. Перешагнул комингс и, пригнув голову, заглянул в пятый — дизельный, где весело звенели моторы, похожие на длинные саркофаги. Затем шагнул в шестой отсек — электромоторный, существующий на лодке для бесшумного хода под водой на аккумуляторах. Выслушав рапорт электриков, он наконец направился к себе в каюту, как всегда, приказав радисту:
— Если что — буди!
Однако соснуть часок-другой ему не пришлось.
Вскоре усталый и небритый радист, расшифровывая приказ из штаба флота, зашевелил губами:
— «Изменить курс… Следовать в район Севастополя. Торпедировать вражеский транспорт».
Расшифровал, задумался, и его мысленному взору вдруг очень ясно представилось, как где-то в море, в окружении эсминцев топает противолодочным зигзагом немецкое судно. Большое, в серую краску. Под белым флагом со свастикой. А на борту — танки и артиллерия.
Прочитав радиограмму, Волков немедленно собрал в крохотной кают-компании своих офицеров. Он развернул перед ними на продолговатом столе карту района боевых действий и озабоченно сказал:
— Если нам изменили задачу — значит, дело серьезное. Видно, здесь поблизости нет никакой другой лодки, кроме нашей. И мы должны действовать наверняка. Скоро десант!
— Водный район Севастополя окружен минным полем, — хмуро заметил старпом Меняйло.
— Вот об этом и речь, — подтвердил Волков. — Но где нам лучше искать немца — внутри минного поля или снаружи?
— Естественно, внутри, — сказал старпом.
— Золотая голова! — похвалил Волков друга. — Внутри поля он как на ладони. Его сразу увидишь. А снаружи — пока его найдешь — язык высунешь. — Это, конечно, правильно, — вставил свое слово штурман Баширов. — Но как же мы войдем в Севастопольскую бухту? Ведь нам нужны незаминированные проходы. А где они — неизвестно.
— M-да, проходы неизвестны, — озабоченно сказал Волков. — Но, как сказала одна старушка, а мы их поищем, поищем!
— Если не найдем — будем форсировать минное поле вслепую?
— Подойдем к минам — там видно будет, — сказал Волков. — В первый раз, что ли? — Он оглядел своих товарищей и, помолчав, добавил: — Задача ясна? Пройдите по отсекам и сообщите команде о новой операции!
Офицеры вышли из кают-компании.
Волков постоял еще немного с карандашом над картой, снял с ее краев круглые грузики, и она, сама по себе, свернулась в рулон.
А в каюте напротив, с койками в два яруса и тумбочкой, уже шла своя жизнь.
Свесив босые ноги, Курт сидел на верхней койке и, подперев ладонью подбородок, с любопытством наблюдал за Саней.
Она была чем-то раздражена. Перетряхивала одеяло, бросала из стороны в сторону подушку, становилась на четвереньки и заглядывала под койку. Потом, заметив взгляд Курта, накинулась:
— Ну, чего смотришь?! Мою ленточку для волос не видел?
— Найн.
— А гребенку — такую поломанную? — Саня была в майке и трусиках, с распущенными волосами.
Курт с покровительственной усмешкой — о, женщины! — полез в свой кителек, аккуратно висевший на крюке, и, достав из кармана расческу, протянул ее Сане.
Она небрежно бросила расческу на тумбочку и снова стала искать.
— Черт, черт, поиграй и отдай! — бормотала она. — И юбка куда-то запропастилась… У тебя там случайно на койке нет?
Курт не спеша откинул свою подушку, заглянул под узкий матрац:
— Найн!
— «Найн», «найн»! — передразнила его Саня. — Сам небось стащил, а теперь глазки невинные строит.
Саня приподняла газетку на тумбочке, а под ней — ой! — ленточка и поломанная расческа. Девочке стало стыдно перед Куртом, но она сказала:
— С врагом свяжешься — всегда так бывает.
В каюту, постучав, вошел Волков. Положил на тумбочку принесенные брезентовые робы.
— Тут сухое, — сказал он и, оглядев ребят, улыбнулся: — Ну, робинзоны, как спалось?
— Данке шон, — мрачно ответил Курт.
— Крокодилы виделись! — еще не забыв вчерашнего конфликта, огрызнулась Саня.
— Ух ты, как страшно, — улыбнулся Волков. — Тогда пойдем к речке, крокодил!
Он по-отечески оглядел ее не очень-то чистую майку, тронул рукой волосы. Потом через коридорчик подвел Саню к умывальнику.
В маленьком закутке он снял с себя китель, повесил его на крючок и взял в руки мыло.
— Слушай, а что это за человек рядом с тобой? — спросил он тихо у Сани. — Ты его давно знаешь?
— Кого? Курта, что ли?
— Ну да.
— Да какой он человек?! Фашист! Понятно?
— Что ты говоришь?!
— Это вы — что говорите? Ведь я-то могу быть пионеркой? А он — фашист!
— А что — верные слова… Ну ладно, наклоняй голову и закрой глаза.
— Вы что, меня мыть хотите? Я и сама могу.
— Делай, как тебе дядя Миша говорит!
— Дядя Миш, — усмехнулась Саня, — ну, честное слово, не надо!