Смотри-ка, вот еще новости! У Курта мокрые глаза!
Мальчик сразу отвернулся.
— Эй, тошнит тебя, что ли?
Курт молчал.
— Воды дать?
Мальчик не отвечал.
— Не хочешь — не заплачем!
Саня села на койку и задумчиво положила руки на колени. Потом, распахнув коробку с шахматами и зажав в кулачках две пешки — черную и белую, — ткнула рукой в спину Курту:
— Слышь-ко, выбирай!
Курт не оборачивался.
— В шахматы будешь играть? — продолжала Саня. — Или струсил? Давай, давай! — настойчиво толкала она его кулачком.
Курт дернул ногой — дескать, не приставай, но Саня потянула его за рукав робы, и мальчишка все-таки обернулся.
— Что вы хочешь? — спросил он.
— Давай в шахматы, а? — улыбнулась Саня. — Все равно мы из этой консервной банки никуда не денемся. — Она обвела взглядом каюту.
Курт ударил ладонью по ее правому кулачку, и Саня, разжав пальцы, сказала:
— О, тебе повезло — белые!
Курт спрыгнул на палубу, и они, усевшись на Санину койку, стали играть.
Курт обдумывал каждый ход. Саня, поводив рукой над фигурками, быстро хватала одну из них и со стуком ставила ее на новую клетку.
Но вот Курт взялся за коня и, пошатав его, в раздумье отпустил.
— A-а! Взялся — теперь ходи! — обрадованно сказала Саня.
— Я… я не браль! — опешил Курт.
— Не жуль, не жуль! Ставь коня, куда хотел!
— Я хотель другой ход… я думаль…
— А мне-то какое дело. Индюк вот тоже долго думал, да в суп попал.
— Что есть «индюк»?
— А ты что, индюков ни разу не видел?
— Найн!
— Вот здорово! Ну такая большая курица — понимаешь?
— Да! А почему в суп?
— А куда ж индюка девать? Конечно, в суп! Ну ты мне зубы не заговаривай, ходи конем!
Курт пошел конем.
В центральном посту в переговорной трубе был слышен весь ребячий диалог. Волков добродушно покачал головой.
— Война, а дети всегда остаются детьми!
— Вот кому бы мирный договор подписывать! — сказал старпом.
— А ты где, во Дворце пионеров учился играть? — спросила Саня у Курта.
И осеклась. — Вот сказанула! Ну, кто тебя учил играть?
— Мой мама, — ответил Курт.
— А что делала твоя мама до войны?
— Рубашки для дам.
— A-а, портниха? — догадалась Саня. — По женской одежде?
Курт кивнул.
— На фабрика.
— А эта фабрика твоему отцу, что ль, принадлежала?
— Найн.
— Значит, ты не капиталист?
— Найн. Мой папа, когда есть молод, был слесарь.
— И мой тоже — рабочий. А знаешь, кто у меня мама была? На кондитерской фабрике работала. Вот уж где я конфет поела! А где твоя мама сейчас?
— Умер… — уткнувшись в шахматы, тихо сказал Курт. — Английская бомба…
В Саниных глазах застыла горечь. Она пристально взглянула на опущенную голову Курта и увидела, как у мальчика на скулах заходили желваки.
Саня схватила фигуру и со стуком поставила ее на новую клетку.
— Ой! — сказала она. — А можно я перехожу?
— Можно! — ответил Курт.
Саня сделала новый ход и снова спросила:
— Ой, а можно я по-другому?
— Можно! — опять ответил Курт.
Саня пошла другой фигурой, и тут Курт, сделав ход, объявил:
— Мат!
— Где мат? Какой мат? — встревоженно спросила Саня. — Ой, зевнула!
— Ти, русский, проиграль! — радостно сказал Курт. — Мой, Германия, выиграль! Я — победа!
— Что-о?! Ты — «победа»?! — возмутилась Саня. — Я тебе сейчас покажу, какой ты «победа»! Давай снова играть! Три партии!
— Найн, найн! Я — победа! — смеялся Курт.
— А хочешь, я тебе и слона и туру дам? — горячилась Саня. — И королеву хоть бери, а я все равно у тебя выиграю!
— Найн. Наин. Я — победа!
— Давай, немец, играй! — вдруг требовательно сказала Саня. — А то я тебе так доской тяпну, что ты у меня по-другому запоешь!
В этот критический момент в переговорной трубе послышался голос Волкова:
— Что за ругань на борту?! Саня и Курт — в центральный пост! Живо!
XII
— Разрешите войти? — спросила Саня, заходя в центральный пост.
— Я можно? — спросил Курт.
— Заходите! — сказал Волков. — Ну что, гроссмейстеры, на Севастополь хотите взглянуть? Вот, Курт, погляди-ка, что твой отец натворил!
Мальчик прильнул к перископу. В окуляре город был словно подернут тонкой кисеёй. На берегу виднелись пустынные улицы, черные руины домов. У пристани стояли корабли, по которым, словно муравьи, сновали люди — с корабля на берег и обратно. Там шла погрузка.
— Ты что к нему пристаешь? — зашептал Волков, склонившись к Сане. — У него, наверно, и так муторно на душе. Ведь как ни крути, а пленный!
— А я и не пристаю, я даже в шахматы с ним играла…
— А кто его доской хотел тяпнуть?
— Вы всё слышали?! — удивилась Саня, посмотрев на переговорную трубу.
— Да.
— Ух, фон барон вонючий! — Саня презрительно глянула на Курта.
— Ты вот что — брось это…
— А чего бросать? Я, что ль, не вижу: по маме плачет, а сам зуб на нас имеет!
— Да какой у него зуб! — усмехнулся Волков. — Ты бы ему объяснила, что теперь уже нечего с нами ссориться.
Ведь вся жизнь у него впереди. Придет на Большую землю — в детском доме будет жить…
— А если б я к фашистам попала, — серьезно сказала Саня, — я бы у них обязательно чего-нибудь натворила. Вот честное пионерское!
Курт судорожно сглотнул. Он увидел на берегу высокое здание с колоннами, в котором был штаб его отца. Мальчик прилип к перископу.
Волков тронул Курта за плечо.
— А ну-ка, дай теперь и Звоночку поглядеть!
Курт отшатнулся, кинул злобный взгляд на командира и, шагнув в сторону, застыл в оцепенении с опущенной головой.
Саня приложилась к окуляру и сразу воскликнула:
— Ой, наша улица! Дядя Миш, а дома нет! Дядя Миш, нашего дома нет!
Призма перископа заскользила по вымершим улицам и бульварам. Только памятник погибшим кораблям был цел и невредим.
У Сани по лицу текли слезы, но она молча, сжав губы, продолжала смотреть в окуляр.
Волков медленно отвернул перископ в сторону моря.
— Хватит, Звоночек, — ласково сказал он.
И вдруг Саня, еще не оторвавшись от глазка, спросила:
— А что это там, дядя Миш?
— Где?
Волков моментально приник к перископу.
— На горизонте. Там, где облака.
— Не вижу! Не вижу… — зашептал Волков. — А ну-ка, поверни!
Саня снова прильнула к перископу и чуть сдвинула его за ручку.
— Вот… корабли!
— Слева по носу шум винтов конвоя! — доложил акустик.
Волков опять посмотрел в перископ и, увидев в нем силуэты кораблей, со сдержанным волнением скомандовал:
— Боевая тревога! Боцман, ныряй! Торпедная атака! Полный ход! — и нажал на кнопку ревуна.
Отдыхавшие матросы вскочили с коек и кинулись к своим постам.
Так уж получилось, что, когда на лодке все пришло в движение, Саня и Курт друг за дружкой забежали в торпедный отсек. Кок задраил за ними дверь.
— Первый к бою готов! — доложил в переговорную трубу кудрявый торпедист.
Доклады в центральный пост шли отовсюду.
— Пятый к бою готов!
— Шестой к бою готов!
Ушел перископ с поверхности воды, растаял бурун над ним, и море стало пустынным и гладким.
Вдали на горизонте медленно вырастали мачты и дымовые трубы двух огромных транспортов.
Они шли в окружении эсминцев.
XIII
Пухленький лейтенант с белым флагом в руке по узкой тропинке карабкался в горы. За ним под дулами автоматов идущих следом солдат поднимался партизан Бычко.
Когда они достигли вершины утеса, перед ними открылась черная пропасть.
Пухленький офицер сделал повелительный жест Бычко и взмахнул белым флагом.
На противоположной стороне пропасти, из-за скал, незаметно для врага выглядывали Гаевой, Горегляд и Фёдоров.
— Э-эй, партизаны! — зычно закричал Бычко. — Сообщите своему командиру, что с ним хочет вести переговоры представитель полковника Эрхарда. Немцы стрелять не будут!
— Его, наверно, уже пытали, — с горечью сказал Фёдоров.
— Серафим Петрович, — прошептал Горегляд, — дозвольте, я с немцами буду говорить. — А разве ты у нас командир? — откликнулся Гаевой.
— Вас еще убьют…
— Раз белый флаг — не убьют.
— Им нельзя верить!
— Ну коли они сами с Бычко пришли, да еще с белым флагом, — значит, у них до нас какое-то серьезное дельце.
Гаевой вышел из-за скалы.
— Партизаны! — радостно замахав руками, крикнул Бычко. — Полковник Эрхард сказал: если вы отдадите ему сына, то моя жизнь будет спасена. Вот этот офицер, — он указал на пухленького лейтенанта, — может явиться к вам и принять мальчишку.
Гаевой и Горегляд переглянулись.
— Вот говорили мы вам — обменять! — с досадой шепотом сказал Горегляд.
— M-да… поторопился, — в раздумье ответил Гаевой и закричал через пропасть: — Передайте полковнику Эрхарду, что его сын Курт жив и здоров. Он вне опасности. Мы его вчера отправили на Большую землю на подводной лодке.
Офицер с белым флагом что-то сказал Бычко, и тот снова закричал:
— А где доказательства, что Курт ушел на подводной лодке?
— Доказательства будут после войны, — отвечал Гаевой. — Если полковник останется жив, он получит письмо. Больше других доказательств у нас нет!
— Вот и все, что я мог сделать, — сказал Бычко офицеру с белым флагом. — Они говорят правду. Даю вам слово.
Гаевой, Горегляд и Фёдоров увидели через пропасть, как по команде офицера солдаты вскинули автоматы.
— Серафим Петрович! — крикнул Бычко. — Электростанцию взорвали. Хотели гестапо… Позаботьтесь о Санечке!
Дробные очереди распороли горную тишину. Тело партизана рухнуло в пропасть.
Гаевой, Фёдоров и Горегляд, вытащив из-за кустов пулемет, стали бить по отступающим фашистам.
XIV
Прорвав кольцо конвоя, подводная лодка подплыла с правого борта фашистского транспорта. Из воды появился перископ — тонкий, округлый, словно головка настороженной кобры.