Но если бы мы ее подорвали, то на воде, например, было бы масло… обломки…
— А этого вы не видели?
— Нет, герр полковник. Но мне думается, что лодка не прорвалась сквозь минное поле. Хотя по ее дерзости можно судить, что там был опытный командир.
— Значит, вы думаете — погибла?
— Вам правду сказать? Да!
— А другой какой-нибудь лодки в нашей бухте обнаружено не было?
— Нет!
XXI
Два черных маленьких силуэта медленно поднимались на поверхность. Отделившись от подводной лодки, они всплывали, словно два облачка, — в серебряных пузырьках воздуха из дыхательного мешка. Вода с каждым метром становилась все светлее.
И вот — солнце!
Саня, сбросив маску, плыла рядом с Куртом, то на боку, то на спине. Обессиленный мальчик захлебывался, и Саня, подныривая под него и выталкивая его из воды, то и дело помогала ему хватить лишний глоток воздуха.
Море было синим, с длинной волной и переливающимися бликами.
Из-за кирпичной стены разрушенного маяка фашистский часовой оглядывал море в бинокль. И вдруг среди волн показались две странные точки. Они вроде бы двигались.
Часовой с минуту разглядывал их, потом поднес к уху трубку полевого телефона.
— Герр майор, в море люди! — возбужденно доложил он.
Вскоре из-за мыса с маяком вылетел быстроходный катер с майором Харманом на борту и устремился в море.
Саня и Курт, вытащенные из воды матросами, плашмя упали на палубу. Еще бы немного — и поминай их как звали!
Харман не мог оправиться от изумления.
— Курт?! Ну и бывает в жизни! — ходил он вокруг ребят. — А эта девочка откуда? Курт, ты слышишь меня?!
Курт не отвечал.
В полусброшенных водолазных костюмах они лежали на палубе, словно в забытьи, и жадно дышали, дышали…
Саня дрожала от холода. В просторном доте с пулеметами в амбразурах, с ковром на полу и фотографиями красивых женщин на стене она сидела в мокрых трусиках и маечке и затравленно озиралась.
Курт хлопотал возле нее. Дал укрыться чьим-то кителем, сунул под ноги большие ботинки. Потом наполнил из фляжки алюминиевый стаканчик и поднес его девочке.
Саня сделала глоток и поперхнулась. А Курт разом опрокинул стаканчик в рот и счастливо улыбнулся.
Еще бы, он был дома!
— Герр полковник! — подобострастно докладывал Харман по телефону. — Честь имею доложить, ваш сын, как Нептун, явился со дна моря целым и невредимым! Я клянусь вам — жив! Он прибыл с подводной лодки русских, которая затонула! Да, да — лежит на дне! И еще он девочку доставил сюда! Лет двенадцати! Сообщил, что она партизанка! Что вы говорите? Вы сейчас выезжаете к нам? А девочку? Задержать? Да вот, он сам уже берет трубку!..
— Папа, здравствуй, — сказал в телефонную трубку Курт. — Жив! Жив! Алло?! Алло! Герр майор, что это такое? Связь прервалась.
Майор Харман тоже покричал в трубку, но безрезультатно.
— Скоро здесь мой папа! — поделился с Саней своей радостью Курт.
— Дети, дети! — добродушно захлопал в ладоши Харман. — Вы сейчас будете обедать! Курт, ты останешься здесь, а девочка пойдет со мной. Весьма возможно, ваша одежда уже высохла на солнце.
— Прекрасно! — сказал Курт и прыгнул на широкую кровать.
Саня, не глядя на него, пошла к дверям за Харманом.
Вдруг Курт, весело покатавшись по кровати, тревожно поглядел на дверь и выскочил из дота.
— Герр майор! — крикнул он Харману и требовательно приказал: — Обед на двоих! Мы будем обедать с девочкой в доте!
— Но Курт… — попробовал возразить Харман.
— Вы слышали, герр майор?! — Курт повысил голос. — Когда наша одежда высохнет — принести! Иди здесь, Звонок!
XXII
В то время как полковник Эрхард, в сопровождении двух грузовиков с автоматчиками, мчался в легковой машине по горной дороге, Курт и Саня медленно шли вдоль берега моря. Он был опутан колючей проволокой, изрыт траншеями. В скалах чернели амбразуры с пулеметами. В кустах на площадках стояли замаскированные пушки.
Саня, погруженная в свои думы, шла за Куртом как слепая.
Они поднимались все выше и выше в гору, мимо дотов и солдатских палаток. Дорогу им преградил часовой.
— Пропуск!
— Я — сын полковника Эрхарда, — властно сказал Курт и, кивнув на Саню, добавил: — Она со мной!
Пожилой часовой со шрамом на щеке оглядел ребят в белых робах, всмотрелся в лицо Курта, улыбнулся и сделал шаг в сторону.
Они карабкались по узкой тропинке среди цепкого кустарника. Молча, друг за другом. Сане было непонятно: куда? зачем? Она хотела отдышаться, но Курт упрямо тянул ее за руку.
Зайдя за скалу, он выглянул из-за выступа, словно хотел убедиться — не идет ли кто следом? — и, вдруг присвистнув, сделал Сане знак рукой — уходи!
Девочка не поняла этот жест. Вернее, она была далека от той мысли, которая пришла Курту в голову. Тогда он повернул ее спиной к морю и, легонько ткнув пальцем в плечо, сказал:
— Ти есть свобода!
Саня мгновенно обернулась, внимательно посмотрела на мальчика и, недоверчивая, вдруг увидела его словно в новом озарении.
XXIII
В утреннем тумане десант был внезапным и мощным. Под прикрытием линейных кораблей и эсминцев широкий веер катеров и десантных барж устремился к берегу. Сотни моряков с криками «Ура-а!» — по грудь в воде, стреляя из автоматов, ринулись на вражеские укрепления.
По десанту был открыт бешеный артиллерийский и пулеметный огонь. Но, несмотря на близкие разрывы, на смерть товарищей, матросы, бросая бушлаты на колючую проволоку и переваливаясь через нее, всё лезли и лезли вперед к траншеям. В разных местах на берегу уже завязались рукопашные схватки.
Десант остервенело атаковали «юнкерсы» и «фокке-вульфы». Но, встреченные огнем бортовых батарей и подоспевшими краснозвездными истребителями, отвалили в море.
С гор наступал партизанский отряд во главе с Гаевым, Фёдоровым и Гореглядом. Спускаясь к берегу, партизаны перебегали от камня к камню и стреляли из автоматов, бросали гранаты.
За ними, маскируясь в кустах, пригибая голову, с санитарной сумкой на боку в белой робе бежала Саня. Она отважно перевязывала раненых, отводила их под скалы, в безопасное место. Часть берега была уже отбита у фашистов. Матросы брали их в плен, а тех, кто в траншеях сопротивлялся, — решительно добивали. Так отправился на тот свет майор Харман.
Особенно упорным оказался дот. Подступиться к нему было трудно, он мог держать круговую оборону. Шквальный пулеметный огонь из него косил всех направо и налево.
Из этого дота полковник Эрхард руководил боем, отдавал приказы по рации и телефонам. Он был спокоен, сосредоточен, поглядывал в стереотрубу на приближающихся русских.
Курт подносил пулеметчикам коробки с лентами, изредка опасливо заглядывая в амбразуры. Он видел — круг сужается. И когда со стоном от пулемета отвалился один солдат, а возле другого за амбразурой разорвалась граната и он, ослепленный, опрокинулся навзничь, — Курт отбросил от себя коробку с лентой и с укором посмотрел на отца. Тот в ответ бешено сверкнул глазами.
— Продолжать бой! К пулемету!
Дот встряхнуло, видно, рядом упала бомба, — и третий пулеметчик рухнул на ковер.
В доте остались двое — отец и сын. Оглушенный взрывом полковник с помощью Курта поднялся с пола, постоял, шатаясь, и, придя в себя, шагнул к пулемету.
— Папа! Папа! — дергал его за рукав Курт.
Но тот словно сошел с ума, — стиснув зубы, стрелял и стрелял. Вот он увидел девочку в белом, перебегающую от камня к камню, прицелился — и пулемет остервенело задрожал под его рукой.
Курт заглянул в амбразуру и… повис на руке отца.
— Не дам! — закричал он.
Но отец в бешенстве отшвырнул его и снова встал за пулемет.
Тогда Курт, не помня себя, с искаженным лицом вцепился в отцовские руки и ударил его головой в подбородок.
Отец отлетел от пулемета.
— Курт, мальчик мой, что ты сделал?! — словно очнувшись ото сна, спросил он.
А когда за бетонированным дотом раздалось «ура-а!», он выхватил из кобуры пистолет.
— Папа! — взмахнул руками Курт, словно мог загородиться от свинца.
Раздался выстрел, и вслед за ним полковник Эрхард приставил дуло к своей груди.
Первым в дот ворвался Гаевой с партизанами. За ними — Саня.
Она подбежала к Курту, склонилась над ним и бережно положила его голову на свои коленки. Глаза у мальчика были словно живые. Но он уже ничего не видел и не слышал.
Только ветер шевелил его русую челку.
Мальчик и танк
I
Пионеры строили запруду на ручье.
Ребячий оркестр выдувал из сияющих на солнце труб краковяк. Мягко бухал барабан, оглушительно звенели тарелки. Курносые и веснушчатые музыканты в белых панамках играли, пританцовывали.
Мальчики, те, кто постарше, вкатывали на плотину тачки с влажной лоснящейся глиной, сколачивали высокий трамплин для прыжков, таскали тяжелые камни.
Девочки — кто лопатой, а кто просто руками — рубили, выдергивали по краям будущего водоема кустарник и бросали его в жаркий костер.
Босые ноги, приплясывая, трамбовали глину.
На строительной площадке командовал пионервожатый Костя Малышев. В белой майке-безрукавке, невысокий, мускулистый, с твердым подбородком (на вид — сам подросток), он поспевал всюду: помогал девочкам рассыпать песок на «пляже», вбивал с размаху гвоздь, который шалил у незадачливого мастера, перехватывал у маленького тяжелую охапку ветвей.
И вдруг Костя услыхал озорной отчаянный крик:
— Полундра! Спасайся кто может!
С горы к плотине мчался Мишка. Это был чернявый, жилистый мальчишка-шестиклассник, с веселым простодушным взглядом.
Телега по инерции неслась на всех парах. Она разогнала оркестрантов, проехалась по костру. Как по гигантскому ксилофону, прогрохотала по разложенным доскам.
Пролетая мимо Кати Горобец — круглолицей улыбчивой девочки с двумя косичками-растопырками, — Мишка весело гаркнул: