В нашей семье появился бунтарь – мамин брат Леонид, он входил в молодежное антисоветское общество “Дзмоба”. Его арестовали. Бабушка пошла к Берии.
Попасть к высокому начальству тогда, как ни странно, было не очень сложно. Бабушка сидела в приемной Лаврентия Павловича, ждала. Ровно в восемь утра открылась дверь, вошел сам. Ни на кого не глядя, пересек просторное помещение приемной. Бабушка встала, подошла, сказала: “Здравствуй, Лаврик”. Берия остановился, улыбнулся: “Здравствуйте, Екатерина Григорьевна. Всё помню… Такой хашламы, как у вас в Баку, нигде не ел…” Бабушка воспользовалась бериевской улыбкой: “Я по поводу сына Леонида” – и получила ответ: “Очень нечистое дело, Екатерина Григорьевна, а я, как вы помните, жуткий чистюля… Ничем не смогу помочь, ничем”. Вынул из кармана своего плаща деревянную коробку: “Это передайте Давиду Алексеевичу, на удачу”. Сказал и скрылся за дверью своего кабинета.
Бабушка вернулась домой. Из коробки высыпались семь мраморных слоников. Дядю Леонида сослали. Бабушка хотела разбить молотком мраморных слоников. Дедушка не велел: “Назло этой твари пусть охраняют нас”. Почему так решил Давид Алексеевич, почему эти слоники всю жизнь стояли на пианино в нашем старом доме? И сейчас я не нахожу сил избавиться от них, хоть знаю, что они не приносят счастья… Пианино давно уже нету, нет никого из участников этой истории, слоники скинуты в один из ящиков моего письменного стола, но они есть. Может, в день моего семидесятишестилетия я разобью их мраморные хоботы, уши, ноги, растопчу, как хотела Екатерина Григорьевна, и выкину. И что-то изменю в своей жизни! А может, нет? Ведь никто не стер с фотографии императора “В п…де тонут большие корабли”. Когда я снимал фильм “Пловец”, альбом с фотографиями и какие-то предметы нашего домашнего интерьера я увез на съемки в Батум. В суматохе за всем не уследил, пропало многое, в том числе и это мудрое предупреждение кораблям и мужчинам.
С бабушкой связана еще одна история.
У Екатерины Григорьевны Бухаровой (твоя прабабушка, единственная русская во всем огромном грузинском семействе Квирикадзе – Миндадзе, которую все звали “Большая мама Катя”) был книжный том “Пушкин”, весил он полпуда и был издан “Академкнигой” в 1937 году. Бабушка Екатерина учила меня русской грамоте и чтению по этому книжному Гаргантюа. Я любил рассматривать иллюстрации: Ленского, застреленного на дуэли, богатыря Руслана, державшего за бороду кого-то. Было там и изображение Александра Сергеевича Пушкина в гробу. Обычно бабушка, часто ссорившаяся с дедушкой, тайно пила после очередного раздора вишневую наливку, мне доставались пьяные вишни. “Нализавшись” (ее слово), мы плакали горючими слезами над гробом любимого поэта. Бабушка шептала: “Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой”.
В книге был также рисунок, которого я очень боялся. Я знал, где он находится, и, когда листал бабушкины полпуда, всегда отворачивался, чтобы случайно глаз мой не задел того страшного утопленника. Поднявшись со дна, весь разбухший, сине-зеленый, опутанный водорослями, утопленник стучался в окно. Двоюродный брат Датка знал о моем тайном страхе и всегда оставлял книгу открытой на этом месте. Однажды мы подрались, я был младше, он меня “исколошматил” (тоже бабушкино слово), а потом, видимо, раскаявшись, поступил очень непонятно – вырвал из книги рисунок утопленника, пугавшего меня.
Прошли годы. Воры (похоже, воры-гастролеры) вынесли все ценные вещи из дома Екатерины Григорьевны Бухаровой, и том Пушкина в том числе. Горевала бабушка, я не особо. Еще прошли годы. В Москве, уже студентом ВГИКа, захожу в букинистический магазин у гостиницы “Метрополь” погреться – на улице снежная метель. Изображая, что я книжный “любовник” (так говорил Сосо Чхаидзе о Марке Кипнисе), разглядываю полки, вижу том Пушкина, полпуда. Тираж этого уникума сто тысяч экземпляров. Почему я решил, что передо мной украденная у Екатерины Григорьевны книга? Продавец нехотя подает мне ее. Его не обманешь – я не любовник и не покупатель, да еще только что нос оттаявший рукой протирал. Листаю Пушкина. Листаю, листаю. И… Боже! Вот они, оборванные бумажные языки, остатки давнего преступления моего двоюродного брата. Собственность нашего рода Миндадзе – Квирикадзе фантастической случайностью вернулась ко мне в руки. Слышу ее шепот: “Ираклий, прошло двадцать лет, и я вновь твоя. Купи меня…”
“Сколько?” – спрашиваю иронично улыбающегося продавца.
Цена дикая для режиссера, который еще ничего не снял в жизни. Продавец говорит: “Оставьте залог, она дождется вас…”
Мне нечего было оставлять. Весь день я кружил по Москве – искал деньги, собрал частями, к ночи достал. Утром пришел к открытию… Продавец усмехнулся: “Пушкин уплыл вчера, как только вы ушли”. Я выбежал из букинистического магазина. У памятника Карлу Марксу меня нагнал снежный вихрь. Я нащупал в кармане ненужные деньги и заплакал.
…Я вспомнил об идее написать “Каталог знаменитостей” и подумал, что я не прав, начав с Берии, нужна знаменитость на букву “А”. Я, увы, не был знаком с Акутагавой, с Антониони, с датским сказочником Андерсеном, хоть и писал сценарий о его жизни вместе с Эльдаром Александровичем Рязановым. С драматургом Арабовым знаком чуть-чуть.
Вспомнил букву “А”! Генерал артиллерии Авксентий Антадзе. Герой Великой Отечественной войны. Вот уж нелепая и странная история нашего знакомства. Я видел его фотографии в газетах военных лет: красивый генерал, отец моих соседок Лики и Зины Антадзе.
Кончилась война. Генерал артиллерии Авксентий Антадзе вернулся домой поздно ночью. Он приехал с вокзала на двух машинах. Вторая машина была набита немецкими кожаными чемоданами – подарками дочерям, жене. Антадзе жили на нашем этаже. Жена генерала в моем детском представлении была похожа на фею из “Волшебника Изумрудного города”, не злую, что раздавил летящий дом девочки Элли, а последнюю фею, добрую. Сознаюсь, я был тайно влюблен в нее. Помню теплую ночь, радостные крики генерала: “Сулико, я вернулся!” На веранде третьего этажа накрыли длинный стол, весь дом праздновал возвращение героя! Генерал обнимал жену, целовал девочек. Я обалдело глядел на немецкий корабль в руках Лики, где в трюме работала корабельная топка, из труб валил белый дым, капитан в белом кителе поднимал руку, приветствуя меня, ротозея. Жена генерала сказала мужу, указывая на меня: “Жених твоей Лики”. В действительности я не любил Лику, а сходил с ума по ее маме, хотя слышал шепоты: “Сулико гуляет с маршалом Рокоссовским”.
В пять утра дом заснул… Я был первым, кто сполз с кровати, поплелся в туалет. Он на этаже общий. Когда зашел, меня испугали босые ноги, медленно раскачивающиеся в воздухе. Я поднял голову и закричал. Генерал Авксентий Антадзе висел на собственном ремне.
Прошло шестьдесят восемь лет, увиденный первый в жизни мертвый постоянно раскачивается в моем воображении. Почему он это сделал? Его артиллерия в клочья разнесла Берлин, Иосиф Виссарионович Сталин подарил ему серебряный портсигар с лаконичной надписью на грузинском “Авксентию от вождя”. Он привез восемь чемоданов подарков (корабль “Олимпия” по сей день в моем воображении. Капитан в белом кителе машет рукой, я слышу слова на немецком: “Ираклий, полный вперед!”). Зачем красивый, сильный, с орлиным профилем супермен-победитель удушил себя? И где? В туалете! Я, маленький мальчик, смотрел на него, огромного, и кричал. Несколько часов назад он танцевал с женой Сулико лезгинку, не стесняясь при всех целовал в мушку на щеке. Неужели были правы те, кто считал причиной нелепого ухода боевого генерала Авксентия Антадзе слова жены, которые она вроде бы сказала в постели: “Я спала со многими, и с маршалом Рокоссовским в том числе”?
Меняю на ходу решение в “Каталоге знаменитостей” следовать алфавитному порядку. Генерала Антадзе я встретил в далеком детстве, Лаврентия Павловича Берию в глаза не видел, хоть семь его мраморных слоников и достались мне в наследство от деда и бабушки.
Далее следует буква “В”.
Я люблю Вермеера Дельфтского, люблю фильм “Чапаев” братьев Васильевых, чуть знаю Вима Вендерса (мы хлопаем друг друга по плечам при встречах где-нибудь в Берлине, Эрфурте, Сан-Себастьяне). Мне нравится драматург и режиссер Вырыпаев, но я с ним не знаком. Кто еще на “В”?
Вот буква “Г” – это Галактион Табидзе, именно “Г”, а не “Т”, так как в Грузии его зовут только по имени – Галактион, редко добавляют фамилию. Все знают: Галактион один в масштабах нации.
Мы с моим школьным другом Элизбаром Балавадзе столкнулись с ним на лестничной площадке дома, где были в гостях у одноклассника. Не по школьным учебникам литературы мы знали, что по ночным тбилисским улицам часто бродит большущий нетрезвый белобородый бог поэзии. Такого бога мы и встретили. Он медленно спускался по лестнице, тщательно оглядывая каждую ступеньку. Бог искал что-то потерянное. Мы робко обогнали его, робко поздоровались. Галактион посмотрел на нас и спросил:
– Не видели орден?
Рукой указал на пустой лацкан пиджака, где виднелась протертость и маленькая дырочка.
– Я потерял его! Это ужасно!
Все морщины на его лице были напряжены. Мы спешили, но не смогли быстро сбежать по ступенькам. Нам показалось, что Великий Галактион нуждается в нашем нюхе, наших молодых глазах.
– Он для меня очень дорог! Я должен его найти!
Мы включились в поиск. Вышли на улицу Марджанишвили, медленно шли рядом с Галактионом, глядя себе под ноги. Элизбар спросил:
– Орден кого?
– Ленина.
Вопрос был глупый. Кого же еще? Не орден же Британской империи, не знак нобелевского лауреата. Галактиона мало знали и знают в мире, разве что Пастернак, сказавший: “Он вершина, на которую мне не взобраться”, а также Ахматова, переводившая его стихи на русский.
Галактион вдруг ударил себя по лбу, скорчил гримасу: “Я же был вчера ночью у Силибистро, может, там оставил? В залог? А?”
В летнем саду филармонии, в маленькой стеклянной забегаловке, где пахло кислым вином, Галактиона и нас встретил буфетчик Силибистро. На вопрос поэта он ответил: