Вернувшись к Лауре, он сказал:
– Слушай меня, девочка. Сейчас я пойду к эстраде, скажу в микрофон два-три слова, после которых ты быстро выходи и иди вот к той машине, – Карл указал в окно на красную машину.
Когда певица кончила петь, на подмостки вспрыгнул бывший санитар, взял в руки микрофон и улыбнулся залу.
– Дорогие десантники! Сегодня, в ваш праздник, поздравляем вас! Вон там, под пальмой, сидим мы, – Карл указал на стол, где только что над ним издевались.
Четверо крупнотелых мужчин, сидевших под пальмой, с напряженными лицами смотрели на говорящего.
– Я хочу вам спеть! Эта песня посвящается нашим доблестным воинам-десантникам!
Карл оглядел притихший зал, прижал микрофон к своей заднице, которая издала громкий, протяжный звук, многократно усиленный динамиками. Зал слушал эту долгую ноту в полном оцепенении. Завершив свою “песню”, Карл передал микрофон певице и исчез с эстрады.
Из немой паузы первыми вышли десантники. Они бросились к столу, где сидели “друзья” Карла. Кулаки их стали сокрушать физиономии “друзей”. Вспомнив про машину, Лаура вышла из орущего матом ресторанного зала.
– Как я их уделал, а? – хохотал Карл за рулем похищенной машины.
Лаура влюбилась в Карла Глонти. Он стал жить в нашем доме, стал целоваться с Лаурой в тех самых розовых кустах на пустыре, где когда-то ее повалил лунный незнакомец. Беременная Лаура была счастлива в руках бережного, внимательного возлюбленного.
Через две недели сыграли свадьбу. Приехала белокурая руставская проститутка Зина – мать Карла. Вся Лио три дня пила, веселилась, а потом случилось то, во что никто не верил, когда им рассказывали…
Утром рано Иосиф, Лаура и Карл поехали в районный центр расписаться, о чем почему-то все забыли. Мотоцикл только выехал за деревню, как Лаура попросила Иосифа остановиться и побежала к кустам. Карл – за ней.
– Ты что, девочка? Тебе нехорошо?
– Успокойся, у меня свои проблемы… Живот…
Карл вернулся к мотоциклу, стал тихо что-то говорить Иосифу. Это видела Лаура, присевшая в кустах. И тут (внимание, Чанчур!) неожиданно со страшным ревом с неба упал бык. Он расплющил мотоцикл, сбил насмерть Иосифа и Карла. Когда к ним подбежала Лаура, она увидела только огромную тушу черного быка, горячую кровь, стекавшую с бычьих ноздрей, и чьи-то ноги, то ли отца, то ли возлюбленного, которые виднелись из-под туши. В эту фантастическую смерть никто не хотел верить. В шесть утра у выезда из деревни Лио с неба свалился бык? Бык с неба?! Разве что Зевс (которого греки изображают в виде быка) покончил жизнь самоубийством… Но при чем тут Иосиф, Карл?!
На девятом месяце беременности Лаура вопреки природе расцвела, похорошела. Девичье лицо обрело черты красивой женщины. Она не могла оставаться в одиночестве. Краткая любовь к Карлу Глонти раскаленной иглой возникала в сердце, как только она оказывалась одна. Ей не хватало веселого шулера с нежными сильными руками, с которым она так глупо договорилась заниматься любовью только после рождения сына. Она пошла помогать своей подруге Медее в столовую. Получала какие-то мелкие деньги.
Как-то вечером в столовую вошли два подвыпивших летчика. Летчики рассказывали Лауре и Медее всякие забавные истории, среди них рассказали и эту: совсем недавно, улетая на север, зная, что там неблагополучно с питанием, они украли из стада двух коров и быка. Только взлетели, бык сорвался с привязи и стал носиться по самолету как сумасшедший. Пришлось срочно избавляться от опасного груза. Они открыли люк, быка вытолкали…
Лаура опрокинула на голову одного из летчиков кастрюлю с горячим гоми. Через два дня в столовую пришел друг летчика, который избежал участи своего товарища. Он принес письмо от лежавшего в больнице капитана Булочкина. В письме капитан просил прощения за то, что стал причиной таких потрясений в жизни красивой женщины, писал, что раскаленный гоми и ожоги второй степени – легкое наказание за его преступление. В конце письма он просил Лауру выйти за него замуж.
Лаура отказала. Вскоре капитан Булочкин сам появился в столовой. Рана на голове зажила, но волосы росли кустами. Лаура выгнала его. Он пришел к ней в дом пьяный. Стоя у порога комнаты Лауры, сказал:
– Девочка, это я. Это я – он!
– Кто – он?
– Артист, который повалил тебя в кустах диких роз.
Лаура рассмеялась.
– Ты не веришь?
– Ты что, дурак, Булочкин?
– Сказать, что ты говорила в ту ночь? “Ой, как глубоко!.. Во мне нет больше места”.
Капитан рассмеялся, увидев растерянность на лице Лауры. Потом в точности рассказал все подробности той ночи и дня:
– Я приехал к друзьям в мотострелковый полк, он расформировался, друзья пообещали подкинуть кое-что. Три дня мы пили, я разглядывал в бинокль голых лиойских девочек, которые закапывались в песок. Приметил одну, классную, сдурел. Потом увидел ее в местном клубе, она сидела разинув рот и слушала Шекспира. После спектакля пошел за ней, китель вывернул наизнанку и представился актером. Я даже сказал: “Я – Ромео”. Ведь так я сказал, помнишь?
Лаура вспомнила. Капитан упал на колени. Лаура молча ходила по комнате. Капитан не поднимался с колен. Лаура нашла на кухне бутыль отцовского вина. Впервые выпила. Вместе с капитаном. Потом была ночь. Мы были вместе: мама, папа и я. Вновь, девять месяцев спустя. Утром Лаура выскользнула из постели, заварила чайник, расставила тарелки, нарезала сыр, помидоры, хлеб. Приготовила завтрак. Пошла в спальню разбудить капитана, остановилась у кровати, где, скинув одеяло, храпел красивый сильный мужчина. Долго смотрела на него и, сама того не ожидая, вынула из комода отцовский револьвер, набросила на спящую капитанскую голову подушку и выстрелила.
Потом пошла в огород и стала рожать меня среди зеленых кочанов капусты, – закончил Лука.
Фотографии 7, 8, 9, 10
Христофор Колумб открыл Америку. Магеллан совершил кругосветное плавание. Амундсен первым оказался на Северном полюсе (если я не ошибаюсь). Ни с одним из этих великих путешественников я не был знаком. Но зато я знал других великих…
Поль Данилю, муж моей тети Маргуны, был праправнук наполеоновского артиллериста, попавшего в плен под Смоленском. В Анаре Поль Данилю имел прозвище “Дарданел”. Встретить его можно было или в бильярдной, или в театре, где он работал статистом. Он часто захаживал к нам в дом, пил с моим папой чачу и часами молча сидел перед большой картой мира. Вскоре на карте появились острова, очень аккуратно нарисованные в самом центре Тихого океана. Назывались они Дарданельскими. Я вырос с сознанием их реального существования. Помню, даже спрашивал маму: “Почему Дарданельский пролив и Дарданельские острова так далеки друг от друга?”
И вот недавно, живя в Америке, оказавшись у врача “ухо-горло-нос”, сидя в его приемной, я от нечего делать стал разглядывать висящую на стене карту мира и поразился, не обнаружив Дарданельских островов. Спросил в магазине на Милдред-авеню, где торгуют глобусами и картами, почему на них нет группы Дарданельских островов. Меня подняли на смех. Я расстроился: неужели столько лет я был географическим идиотом? Но я же помню, как в моем детстве Дарданел хвастался островами своего имени. Рассказывал мне, что там живут гигантские зайцы, что там есть непрекращающееся эхо! Дарданельцы, со слов Дарданела, говорят и поют шепотом, так как громкие голоса натыкаются на горные изгибы и могут неделями повторяться. Поэтому там люди никогда не ругаются. Дарданел говорил мне: “Представляешь, кто-то крикнет: «Квирикадзе Ираклий, ты – жопа», – и месяц, куда ни пойдешь, ты слышишь с интервалами три-четыре секунды: «Квирикадзе Ираклий, ты…»” Как-то Дарданел, угощаясь чаем с домашним мармеладом (мама была великим кондитером), сообщил мне, что люди покинули острова, не выдержав пыток эхом. Остались лишь гигантские зайцы.
И вот теперь, сорок лет спустя, – полное разочарование. Почему Дарданел дурачил меня? Призвать к ответу его невозможно. Умер он как курица. Объясню, что значит “как курица”.
В театре, где он работал статистом, а я, повзрослев, помощником режиссера, ставили оперу “Демон” Антона Рубинштейна. Сцена представляла собой Кавказские горы из фанеры. Через зрительный зал над головами сидящих в партере был протянут стальной трос. По нему, размахивая марлевыми крыльями, скользил статист, изображавший Демона. Достигнув фанерных гор, он исчезал за ними. На сцену выбегал другой демон – солист с такими же марлевыми крыльями, как у статиста, и начинал петь знаменитую арию Демона.
В тот вечер над залом летел статист Дарданел. У самой сцены Демон вдруг остановился. Что-то испортилось в механике. Какое-то время Дарданел махал крыльями, надеясь, что кольцо, продетое сквозь трос, продолжит скольжение и он долетит до желанных гор. Но увы! Дух изгнанья не двигался… Оркестр уже играл вступление к арии. Демон-солист не знал, что делать: как выйти на сцену, если статист повис, застряв на тросе. Зрители стали смеяться, когда Демон-солист всё же вышел и запел, не обращая внимания на себя, застывшего в воздухе. У Дарданела свалился ботинок, попал кому-то в голову. Зритель вскочил и стал материть обоих Демонов. Зал гоготал. Когда на зрителей упало крыло Демона-статиста, певец прервал пение и закричал Дарданелу: “Перестань дурака валять, сволочь, дай допеть арию!” И тут случилось совсем не смешное. Расслабился ремень, на котором крепился Дарданел. Пронесясь вниз несколько метров, он повис как курица. Партер повскакивал с мест.
Администратор театра закричал: “Быстро лестницу!” Внесли стремянку, не дотянулись, потом внесли пожарную лестницу, долго не могли установить ее среди рядов. Я и двое других помощников взобрались на нее, чтобы снять Дарданела. Он уже не дышал. Так кончил жизнь – смешно и трагично – Поль Данилю, Дарданел. Думаю, его душа поселилась на тех необитаемых островах среди гигантских зайцев и повторяющегося эха…
Второго путешественника, с которым я таки совершил экспедицию на необитаемый остров, звали Дито Гиоргадзе. Должен сказать, что летом анарцы часто отдыхали в городе-курорте Батуми. Мы с мамой прожили там два года. Мама рассорилась с папой, увезла меня к батумским родственникам. Я учился с Дито в десятом классе. Он строил двухместную подводную лодку. Звал меня бежать на ней в Турцию – от Батума до границы было двенадцать километров.