Все кухонные люди собрались, разглядывают чудо: рыба во льду смотрит на них, медленно открывая и закрывая глаза.
В дверях появляется странная фигура: Петр сидит на плечах Меншикова. Оба пьяны, оба смеются. Кухонный люд не знает, как себя вести. Вроде смешно, но все же каково Александру Даниловичу таскать на себе двухметрового царя? Сделав круг по кухне, Петр и Меншиков, проходя мимо Марты, останавливаются.
“Проиграл на бильярде… Обязан его на себе возить… Они, видишь ли, поклялись не ходить по моему полу, а летать еще не научились!” Марта смотрит на Петра, говорит: “Могу вас отыграть, Александр Данилович…” Император потянул Меншикова за ухо: “Не понял. Объясни”. – “Сыграешь с ней на бильярде – поймешь”. Сам же себя иронично поправил: “Поймете, ваше величество!” Император Петр смотрит на Марту с того же ракурса, что и утром в спальне. Мартины матовые груди в широком разрезе платья привлекают внимание всех: солдат, фельдмаршалов, князей, императоров…
Под развесистый дуб, листья которого шумят и в безветренную погоду, вынесен бильярдный стол. Вокруг него ходит Петр. У Петра в руках бесполезный кий, так как Марта Скавронская вбивает в лузы шар за шаром… Играть она научилась в доме пастора Глюка, который взял ее на воспитание у пьяных родителей, а отточила талант в доме маршала Шереметева, который приметил ее среди пленных шведской кампании… Вокруг стола собрались гости Петра. Слуги Меншикова держат каретные фонари и так освещают зеленое бильярдное сукно. За их спинами в темноте двора громко квакают лягушки, поют ночные птицы, вдалеке глухо ухает филин.
Бильярдные шары под ударами Марты Скавронской носятся по зеленому полю один за другим, с шумом влетают в лузы. Наконец Марта промахивается. Петр тщательно прицеливается, но пущенный им шар затрепыхался у бортика. Петр вопит, прося его упасть, но шар, не услышав императора, откатывается. Петр смачно ругается. Принцесса Альбертина шепчет своей компаньонке Сесилии фон Хольберг: “Ночью сказала ему, пойди, прополощи горло, от тебя разит чесноком и луком! Он и ухом не повел, налез на меня… До утра… Ни сна, ни удовольствия…” – “Но это же чудесно! До утра?!” Альбертина пожала плечами.
У Петра вновь появляется шанс забить шар. Видно, что он не привык проигрывать. Марта ждет, стоя рядом с принцессой, слышит и понимает, что та шепчет на немецком. “Курит мерзкую махорку, пьет со всякой швалью! Вчера у какого-то солдата сына крестил. Я сидела среди настоящих убийц, видела бы ты эти рожи… А ему они милы… Ужас! Сейчас играет с этой посудомойкой и думает только о ее толстом заде…”
По двору бежит большущая белая свинья, за ней девочка из прислуги с прутом, пытается отогнать свинью от бильярдного стола, где играют господа. Принцесса хмыкает: “Спать с русским императором – что спать с этим хряком!”
Петр загоняет шар в лузу. Довольный, кричит в полный голос. Выбирает шар для следующего удара. Марта напряженно вслушивается в шепот принцессы, которая и не подозревает, что кто-то понимает немецкий язык.
В туманном поле движется странная процессия. Три мужские фигуры несут кровать. На кровати принцессы спит Альбертина. Лицо ее освещено тусклым лунным светом. Рядом идет Марта Скавронская. Это ее идея – ночью поменять спальню принцессы.
Темными пятнами проглядывают в белом тумане постройки меншиковского имения. Квакают лягушки. Перейдя поле, процессия приближается к деревянному сараю. Марта бесшумно открывает ворота. Вносят кровать. В сарае кто-то есть: слышно сопение, шевелятся тени… Принцесса Альбертина спит. Закрывают ворота. Мужчины и Марта теряются в молоке сырого тумана. От солнечного луча, пробивающегося в щель сарая, принцесса Альбертина открывает глаза. Пораженная, видит крупные свиные морды. Она в свинарнике. Свиньи хрюкают, тянутся мордами к принцессе. По полю, с которого еще не сошел утренний туман, бежит полуголая Альбертина. Ей непривычно ступать босиком по мокрой траве. Принцесса кричит: “Гады! Гады! Гады!” Карету принцессы и ее подруги загружают чемоданами, корзинами.
Принцесса Альбертина кричит на Петра: “Дядя Фридрих Август так этого не оставит! Объединится со Швецией и другими! Они сообща изничтожат вас! Императора страны, где каждый – хам и варвар!” Подруга принцессы просит ее успокоиться:
“Альбертина, нельзя так, мы в гостях…” – “Свиньи! Свиньи! Свиньи! Были, есть и будут!”
Карета рванула и уехала. В спальне князя Александра Даниловича Меншикова Петр и Марта неутомимо занимаются любовью: на кровати, на полу, в шкафу, где висят лисьи шубы. Марта в страсти отгрызла стеклянный глаз у лисьего воротника и не заметила, как проглотила его… Иногда, давая себе передышку, любовники лежат, прижавшись друг к другу, и молча улыбаются.
К запертым дверям своей спальни подходит Меншиков. Он, как всегда, великолепен, в лучших парижских нарядах, в только что вошедшем в моду пепельно-голубом парике. Меншиков стучит кулаком в дверь. Не дождавшись ответа, прижимает губы к замочной скважине и громко шепчет: “Варвары! Тратите столько сил… Иногда и жрать надо!”
Часть третья
Это случилось неожиданно: минуту назад их не было – и вдруг они материализовались как бы из воздуха пустыни. От их мощных ударов рухнули стены монастыря. Турки хлынули во внутренний двор, но попали под огонь сорока пушек, которые Петр поставил вдоль монастырской стены. Растеряв сотни воинов, турки отошли и занялись перестройкой своих рядов.
После получасовой передышки темная лавина вновь штурмует русские лагерные ограждения. Янычары с криками “Алла! Алла!” рубятся саблями с русской пехотой. Виден высокий Петр, представляющий собой заманчивую цель для вражеских мушкетов. Рубят сабли, колют штыки. Вновь гремят пушки.
Янычары не выдерживают, отступают. Но это не победа и не поражение – это ловушка.
Ночь. В желтых лучах луны скачут два всадника: Петр и Екатерина. На их лицах мрачное выражение. К Петру приближается адъютант Анджей Пивовский. Он что-то тихо говорит императору. Петр оборачивается к Екатерине: “Дело швах!” – “Что случилось, Петруша?” – “Туркам подвезли пушки… Триста штук. Расставили вокруг нас… – Петр стирает кровь, стекающую из-под повязки на лбу. – Случай представился им просто чудесный… А воспользуются они и того лучше… Ведь не дураки же…”
Екатерина смотрит в небо. Млечный Путь висит так низко, что подними руку с саблей и режь его, как пирог…
“Смеялся над Карлом в Полтаве и сам же здесь, на Пруте, повторяю его ошибки… Как я мог поверить, что меня ждут сорок тысяч румын… Смешно…”
Слышен гул от передвигающихся по песку турецких войск. Десятки тысяч глоток издают негромкий звук. Это известная психическая атака турок: гортанные выкрики и ритмичные хлопки ладонями. Петр смотрит на Екатерину. Их лошади рядом. “Видела, как на охоте собаки окружат кролика – тот застынет, озирается, со всех сторон собачьи пасти… Так и я… Этих собак сто двадцать тысяч”. – “Сто двадцать?” – “Лазутчики сосчитали…” – “А нас?” –
“Тридцать тысяч. Я вчера отослал кавалерийский корпус к Бранковскому, чтобы румыны спешили к нам. Никто ведь не ожидал, что сто двадцать тысяч янычар свалятся с неба…”
Екатерина смотрит на окрестные холмы. Справа, слева, сзади, спереди мерцают огни турецких костров. В подзорную трубу видны их черные узорчатые куртки, за широкими поясами торчат ятаганы, пистолеты.
Петр зовет адъютанта Пивовского: “Анджей, найди Никулача…” Шепчет Екатерине: “Спрошу его, может ли он со своими молдаванцами вывезти тебя… из этого песчаного гроба…” – “Нет, Петруша, нет! Я с тобой!” Петр качает головой: “Девочка, нет”.
Грохнул пушечный выстрел. Совсем рядом с Петром и Екатериной упало ядро, завыл раненый. Второе ядро упало еще ближе. “Пробуют порох, не отсырел ли”. Пивовский приподнимается в седле: “Может, заметили вас, ваше величество, луна яркая…” Третье ядро упало совсем рядом – в двух шагах от императора. “Вернемся, это не проба сырого пороха…”
Посреди русского лагеря в монастырском флигеле находится укрытие для Екатерины и ее трех фрейлин. Петр сидит за столом, быстро пишет. Екатерина молча смотрит на императора. Грязь и пыль въелись в ноздри, уши, ногти.
Вторую неделю армия под палящим солнцем Молдавии идет на юг. Союзники, кто обещал присоединиться, обещал свежие боевые силы, оружие, провиант, видимо, струсили, изменили. Как подтверждение этому входит полковник Лялин: “Никола Пендереску перешел на сторону турок, отдал им продовольствие, значимое для нас”. Петр кивнул: “Браво, Никола”. Вернулся к письму. Говорит Екатерине, не поднимая головы: “Завтра мы постараемся прорваться с боем. Но вы с фрейлинами уйдете сегодня. Никулач знает тропы и надеется проскользнуть незамеченными. – Император поднял лист бумаги. – Вот мой указ! Я отдаю тебе корону и трон…”
Екатерина нервно смеется: “Трон?! Мне, польской дуре, русский трон?! Петенька, ты что, белены объелся?! Хотя давай, давай! – Екатерина вертит бумагу в руках. – Петя, я ж читать не умею…”
Екатерина вновь заливается нервным смехом. Петр подзывает адъютанта: “Пивовский, читай громко, с выражением этой безграмотной. Если не поймет по-русски, переведи на польский”.
Адъютант всматривается в почерк Петра, читает: “Господа сенаторы, я попал в турецкое окружение… Меня ожидает поражение, позор. Велю, впредь не исполнять ничего, что бы ни исходило от моего имени… Но одно мое повеление, еще пока я – Государь Российской империи, принять немедля и обязательно. Корону и трон отдаю Екатерине, моей законной жене…”
Петр молчит, смотрит на Екатерину. Кладет ладонь на ее щеку, замечает, какая грязная рука, убирает… В монастырскую пристройку входят генералы. Молча садятся вокруг стола. Это военный совет. Петр оглядывает их. После короткой паузы говорит без выражения, тихо, буднично: “Завтра будем атаковать! Сегодня спать! Все!” Оборачивается к Екатерине: “Собирай своих фрейлин. Я прилягу. Через час разбуди, провожу тебя”. Император оглядывается на генералов: “Мне не нравится, как вы смотрите… Есть какие-то другие предложения?” Генералы молчат. Молчит и Екатерина, но видно, что она не согласна с решением Петра.