Дуня с пледом в руках взобралась на лестницу.
— Правей, правей приколачивай! — волновалась Надежда Юрьевна.
— Клаша, давай гвозди, — сказала Дуня.
Окно завесили, и в кабинете стало темно, точно на улице наступили сумерки.
— Второе окно можно закрыть плюшевой скатертью. Верно, мамочка?
Вера Аркадьевна кивнула головой.
— Дуня, неси скорее вишневую скатерть.
Дуня побежала доставать из сундука скатерть.
— А ты, Клаша, что стоишь? Тащи подушки! — приказала Надежда Юрьевна. — Знаешь, те, из кладовки!..
Клаша, ничего не понимая, вышла из кабинета и столкнулась с Марией Федоровной и теткой.
Тетка несла, перекинув через плечо, тяжелую плюшевую скатерть и еще что-то темное, большое и мягкое, не то ковер, не то шаль.
Старая барыня, Мария Федоровна, в черном платье с высоким воротом, шла позади Дуни, прямая и строгая, похожая на самого полковника.
Через час квартиру Зуевых нельзя было узнать. На улице был день, а здесь, в комнатах, царила тьма. Пришлось зажечь электричество. Окна во всей квартире были завешены и заставлены. Ковры, шали, плед, скатерти и даже гладильная доска и огромный круглый медный поднос — все пошло в ход.
На подоконниках лежали взбитые горой подушки.
— Ну, теперь, кажется, все готово, — сказала усталая Надежда Юрьевна, усаживаясь на диван рядом с Марией Федоровной.
— Дуня, двери у нас заперты? — спросила старая барыня.
— Заперты, барыня.
— И на парадном и на кухне?
— И на парадном и на кухне.
— Хорошо. Можете идти. Без спроса двери никому не открывать, — распорядилась Мария Федоровна.
В кухне Дуня завесила окно половиком и старым одеялом, а на подоконник положила самую большую подушку в пестрой наволочке.
— Теть Дунь, зачем это?
— Стрелять будут.
— А почему на улицах тихо?
Дуня ничего не ответила. Она взяла из угла кочергу и просунула ее в ручку входной запертой двери.
— Так-то оно понадежнее будет!
После обеда Дуня села пришивать к новому фартуку карманы, а Клаша забралась на кровать и стала учить реки и города Франции.
Во всей квартире была такая тишина, точно в ней никто не жил. От этой тишины становилось как-то не по себе. На кухне даже не капала вода из крана. Дуня шила, низко склонившись над фартуком. Она нет-нет да поднимала голову и прислушивалась.
От занавешенных окон и закрытых дверей в кухне стало душно, и Клашу клонило ко сну.
— Вчера от нас дядя Сеня куда пошел? — спросила вдруг Дуня.
Клаша от неожиданности вздрогнула.
— На Ходынку.
— Господи Иисусе, час от часу не легче!
— А что?
Дуня помолчала и, покосясь на дверь, ведущую в коридор, сказала шепотом:
— Неспокойно на Ходынке. Два полка на большевистскую сторону стали. И артиллерия. Мне дворник сказал.
В эту минуту из кабинета затрещал звонок. Клаша спрыгнула с кровати и побежала в комнаты.
Надежда Юрьевна лежала на диване и читала роман. Электрическая лампа под зеленым абажуром горела на круглом столе.
— Ты что делаешь? — спросила Надежда.
— Города и реки учу.
— Успеешь завтра выучить. Возьми заштопай чулки.
Надежда Юрьевна вытащила из круглой шляпной картонки ворох шелковых чулок и положила на диван.
— Я сначала уроки выучу, а потом заштопаю, — тихо сказала Клаша, и лицо у нее стало упрямым.
— Все равно завтра в прогимназию не пойдешь. Город на военном положении, — отчеканила Надежда. — Только что звонил папочка и никому не велел выходить из дому. Поняла?
Клаша молча взяла чулки с дивана и села на ковер спиной к Надежде Юрьевне.
Глава седьмая
Утром тетка не пустила Клашу в прогимназию.
— Не пущу — убьют, ни за что не пущу, — твердила тетка. — На фабрике забастовки начались. На Ходынке, говорят, двух солдат и женщину убили.
Клаша в жакете и шапочке, с книжками в руках стояла посреди кухни и смотрела на тетку злыми глазами.
— Не пущу, раздевайся, — отрезала тетка.
Клаша от обиды чуть не заплакала.
«В Москве, может, настоящая революция началась, а я дома сиди!»
Она со злостью швырнула книжки на стол и стала раздеваться.
— Нечего книги швырять! Всякая козявка еще характер показывает! — заругалась Дуня.
«Это Надежда наговорила тетке. Ну, погоди ж, буду я твои чулки штопать! Как же!»
Клаша заявила тетке, что у нее болят зубы, улеглась на кровать и закрылась с головой теткиной шерстяной шалью. Лежала и думала об одном: как бы ей уйти из дому. Она ведь обещала сбегать сегодня к дяде Сене на Прохоровку. Вот тебе и сбегала! Что-то сейчас делается? А вдруг дядю Сеню убили… От этой мысли ей стало так страшно, что она даже зажмурилась.
Дуня, ворча и ругаясь, металась по кухне. Мария Федоровна потребовала, чтобы Дуня принесла в столовую все запасы продуктов, какие имелись в доме. И тетка таскала из кухни в комнату кулечки, пакетики, узелки.
— Видно, долго воевать собираются, раз запасы считают, — ворчала она, хлопая дверцами кухонного стола.
Клаша лежала молча. Время тянулось бесконечно долго. Не выдержав, она спрыгнула с кровати, схватила учебник, перелистала его и снова бросила на полку. Потом отдернула ватное одеяло, поглядела в окно. Большой каменный двор был пуст. Клаша покосилась на входную, запертую на ключ и кочергу дверь и, вздохнув, снова забралась на кровать…
Дуня, намаявшись и устав за день, спала крепко и не слышала, как Клаша перелезла через нее и ощупью нашла ее юбку. Осторожно, боясь в темноте на что-нибудь наткнуться и загреметь, Клаша побежала с юбкой в ванную и зажгла свет. В огромном теткином кармане лежало немало вещей. Два коробка спичек, обрывки бечевки, связка ключей от кладовой и дровяного сарая, огарок свечки и большой носовой платок с красной меткой на уголке. Но ключей от входных дверей в кармане не было. Клаша от злости с силой хлестнула юбкой об стенку.
«Куда же она могла запрятать ключи?»
Клаша вернулась в кухню, с минуту постояла в темноте, слушая, как во сне тяжко вздыхает и что-то бормочет тетка. Зажечь электричество она не решилась. Искать ключи в темноте было бесполезно. Клаша подошла к окну, влезла на подоконник, открыла форточку и, высунув голову, стала глядеть на улицу. С осеннего, темного неба медленно, точно нехотя, падал снег. Напротив чернел, как большая глыба, каменный трехэтажный дом. Во всех окнах его был потушен огонь, и только в верхнем крайнем, где-то у подоконника, просачивался мутный свет. Видно, там тоже прятались и завесили окна тяжелыми одеялами и коврами. На улице было холодно, темно и тихо. Так тихо, точно все вокруг притаилось и чего-то ожидало.
И вдруг где-то справа, около Ходынки, хлопнуло раз и другой, словно ударили доской об пол.
Б-бах! Б-бах! — повторилось снова.
«Стреляют, — ахнула Клаша, — стреляют!»
Опа стояла на подоконнике, поеживаясь от холода. Стояла до тех пор, пока не озябла.
Под утро Клаша проснулась. Ей было как-то неловко, жарко. Опа сбросила с себя одеяло. Но жар не проходил. Болела голова и особенно горло. Даже было больно глотать слюну.
Опа встала, через силу оделась, умылась и стала помогать тетке месить тесто. Это было ее любимым делом. Но сегодня у нее ничего не клеилось. Пальцы были какие-то непослушные, вялые, словно тоже из теста.
— Что это ты такая красная? — удивилась тетка.
— Не знаю.
— Ты уж не простудилась ли?
Клаша промолчала, только ниже наклонилась над квашней.
В доме, несмотря на ранний час, уже все встали. Хлопала дверь в ванной, слышался скрипучий и раздраженный голос Марии Федоровны, которая никак не могла найти щеточку для чистки ногтей. Через все комнаты из кабинета в спальню перекликались Вера Аркадьевна с Надеждой.
Дуня понесла черные вычищенные утконосые туфли старой барыне.
Клаша лениво месила тесто. У нее кружилась голова.
В кабинете полковника тонко и коротко зазвонил телефон.
«Наверно, хозяин или Надеждин муж. Сейчас Надежда будет кривляться и разговаривать деланным голосом: «Ах, милый Котик, где ты? Я так соскучилась!» У, ломака противная!» — подумала Клаша.
И действительно, по телефону начала говорить Надежда. Но она не ломалась, как обычно, а говорила серьезным и даже строгим голосом. И все повторяла: «Да, да, я слушаю». И вдруг закричала как-то особенно радостно:
— Мамочка, мамуся, иди скорей к телефону!
Клаша услышала, как из спальни в кабинет, шлепая но полу ночными туфлями, торопливо побежала Вера Аркадьевна.
На мгновение наступила тишина, а потом они обе заговорили разом, громко и радостно, перебивая друг друга. Но слов нельзя было разобрать.
Клаша, ничего не понимая, перестала месить тесто и, повернув голову, слушала.
Дверь из коридора распахнулась настежь, и в кухню влетела Надежда. Лицо ее сияло: она была босиком, в длинной шелковой ночной рубашке.
— Дуня, Клаша, большевиков прогнали! Наши взяли Кремль.
Клаша остолбенела. Густое и липкое тесто падало на пол с ее растопыренных пальцев.
Глава восьмая
Клаша лежала на кровати с закрытыми глазами и на все расспросы тетки упорно молчала. В кухню зашла Вера Аркадьевна и, увидев больную Клашу, разволновалась:
— Может, заразное? Сейчас, говорят, в городе свирепствует сыпной тиф. Только этого не хватает!.. Ах, боже, боже мой!
Вера Аркадьевна побежала в кабинет звонить по телефону доктору Светланову, который каждую субботу приходил к Зуевым играть в преферанс.
Доктор сразу же явился. В военной форме, звеня шпорами, большой, толстый и лысый, с рыжими пушистыми усами, он не спеша, враскачку вошел в кухню. От него пахло карболкой, табаком и духами. Из-за его спины выглядывали Вера Аркадьевна и Надежда.
— Ну-с, где больная? — спросил он смешным для его грузной фигуры тоненьким, женским голоском.
Дуня, пододвинув доктору табуретку к кровати, отошла к плите. Доктор велел снять с окна ватное одеяло и попросил чайную ложку.