В сумерки неожиданно начали стрелять из Хлебного переулка. Три красногвардейца во главе с дядей Семеном отправились на разведку, и только они ушли, как приехала Катя на санитарном автомобиле. Она привезла перевязочный материал. Клаша, увидев ее, очень обрадовалась.
— Ну, как дела, Клавдюшка? — спросила Катя, входя в подъезд.
Опа присела на нижнюю ступеньку лестницы и, сняв с головы платок, начала причесывать волосы. Клаша села рядом.
— Ничего дела. Идут! — ответила Клаша.
— Небось испугалась, когда загорелась аптека?
— Испугалась, — призналась Клаша.
— Теперь, Клавдюшка, недолго осталось ждать. Победим! Все равно победим… И Кремль у юнкеров возьмем. Сейчас нам на помощь рабочие отряды из Твери и Иванова-Вознесенска приехали. Оружие привезли… Патроны.
— А ты тогда в одеяле тоже патроны несла? — вдруг спросила Клаша.
Катя обняла ее за плечи и улыбнулась.
— Я сразу догадалась, что патроны. И дядя Сеня такие же гостинцы с фронта привез!
— Ох, Клавдия Петровна, уж больно ты у нас догадливая! — засмеялась Катя. Она помолчала и сказала тихо: — Победим, Клавдюшка! Конец господской власти! Теперь наша власть будет. Рабоче-крестьянская! В Петрограде уж седьмой день, как большевики взяли власть. Товарищ Ленин Председателем Совнаркома избран.
— А кто это Ленин? Тоже большевик?
— Он, Клаша, самый большой большевик. Он вождь наш, руководитель нашей власти.
Клаша хотела было спросить, видела ли Катя Ленина, как дверь приоткрылась, и заглянул Миронин:
— Катя, иди-ка сюда!
Катя встала, поправила на голове платок и вышла на улицу.
Уже было совсем темно, когда Клаша в конце Малой Бронной увидела небольшую женскую фигуру. Фигура пробиралась как-то бочком, по стенкам домов, под мышкой у нее был сверток.
Клаша стала приглядываться. Фигура приближалась, и Клаша узнала в ней портниху.
— Анна Петровна! — окликнула Клаша.
Анна Петровна остановилась, узнала, в свою очередь, Клашу и, взмахнув как-то нелепо руками, спотыкаясь и чуть не падая, бросилась к ней.
— Клашенька, — лепетала портниха, прижимая сверток к груди. — Клашенька!
— Что вы здесь делаете, Анна Петровна?
— Заказ, заказ сдавать на Живодерку несу. Юбку клеш и крепдешиновую блузочку. Ой, сколько я натерпелась страху! Меня на Арбате чуть не убили. А сейчас солдат не пропускает, — жаловалась сквозь слезы Анна Петровна. — Двадцать четвертого утром примерка была, а первого заказчица велела к восьми часам принести. Она именинница сегодня. Ну кто же знал, что такое начнется! Клашенька, как же мне попасть на Живодерку?
— Пойдемте, я вас провожу, — сказала Клаша и взяла сверток из рук портнихи.
— Не сомни, Клашенька!
Пока они шли, Анна Петровна опомнилась и заметила на Клаше сестринскую косынку.
— Перевязываешь?
— Перевязываю.
— Большевиков?
Клаша кивнула головой.
Анна Петровна как-то странно пискнула и, выхватив пакет из рук Клаши, бросилась вдоль улицы.
Глава тринадцатая
Это было третье утро, которое Клаша проводила на улице. И это утро также началось со стрельбы. С Арбата прибежал мальчишка-разведчик лет двенадцати, в женской кацавейке и в солдатской большой папахе. Папаха сползала ему на глаза. Мальчишка передал, что с Арбатской площади по Никитскому бульвару идут с винтовками юнкера-александровцы.
— Для дорогих гостей патронов не жалко, — сказал Миронин.
Он велел переставить пулемет на крышу трехэтажного дома, который своим фасадом выходил к Никитскому бульвару. Пулемет был поставлен. Клаша сидела в темном парадном на ящике и ожидала раненых. Она слышала, как затрещал пулемет и защелкали ружейные выстрелы. Все было как всегда.
Клаша плохо выспалась за эту ночь. Потягиваясь и протирая глаза, она приоткрыла дверь парадного и остановилась на пороге, вдыхая холодный утренний воздух. Начинал накрапывать дождь. Клаше стало холодно; она приподняла воротник, засунула руки в карманы жакетки, зевнула.
«Экая рань! У нас еще, наверное, все спят и тетка самовара не наставляла».
В предутренней мгле она увидела двух солдат. Они шли из того дома, где стоял на крыше пулемет. Солдаты несли носилки.
«Ну вот и первого раненого несут!» — подумала Клаша.
Когда они подошли ближе, Клаша бросилась к ним навстречу: она увидела на носилках Катю. Катя лежала, свесив руки вниз и как-то странно прижав голову к плечу.
Катя лежала, свесив руки вниз и как-то странно прижав голову к плечу.
Солдаты вошли в парадное и осторожно опустили носилки на каменный пол.
— Темно, — сказал один из них.
Он достал из кармана шинели коробок и чиркнул спичку. Клаша наклонилась над носилками. Катя лежала с закрытыми глазами. Лицо ее было теперь бледное и осунувшееся. Знакомый шерстяной платок на голове намок и покраснел от крови. Солдат осторожно приподнял платок на лбу. Около уха, пониже виска, Клаша увидела небольшую рану.
— Насмерть, — сказал солдат и взглянул на товарища. Они сняли шапки.
Постояв еще с минуту, они неловко и почему-то на цыпочках вышли из подъезда. Клаша села на ящик и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Сквозь слезы она видела, как в парадное вбежал Миронин. Опираясь на винтовку, он опустился около носилок и, приложив ухо к Катиной груди, замер.
Клаша, боясь пошевелиться, сидела на ящике.
— Не дышит, — тоскливо сказал Миронин и поднялся с пола. — Эх, Катюшка, Катюшка!
Как-то особенно сильно прихрамывая, он медленно вышел из парадного.
Минут через десять убитую Катю перенесли в другой подъезд.
А около двух часов дня пришла радостная весть: большевики взяли Кремль!
Глава четырнадцатая
Шофер, замедляя ход, въехал в Кремль через Троицкие ворота. На грузовике были Миронин, дядя Семен, Клаша, Ефим Лукич, Чугунный и еще несколько солдат и красногвардейцев.
Клаша увидела большую площадь, вымощенную булыжником. Грязные, затоптанные погоны валялись на площади: офицерские — золотые и юнкерские — с буквой «А». Здесь же были брошены штыки, сломанные винтовки, пустые гильзы, пулеметные ленты и два больших бинокля.
— Налегке господа офицеры удирали, — усмехнулся Чугунный, — даже погончики поскидали!
Вся площадь была изрыта окопами. Возле окопов копошились солдаты и красногвардейцы. Они собирали на земле какие-то длинногорлые железные бутылочки.
— Ишь, паразиты, сколько гранат набросали! — сказал Ефим Лукич.
Грузовик остановился. Солдаты и красногвардейцы слезли. Клаша осталась сидеть на грузовике.
«Так вот он какой, Кремль! Кремль, в который так рвалась Катя!»
Клаша представляла его совсем другим. Побывать за кремлевскими стенами ей до этого не удалось. Проезжая мимо в трамвае, она видела только огромные золотые купола церквей и соборов, похожие на луковицы, да зеленые крыши строений. Она не раз слышала, как Надежда говорила, что в Кремле есть Царь-пушка и Царь-колокол. И Клаше казалось, что в Кремле все должно быть огромных размеров.
Теперь, сидя на грузовике, она с любопытством и удивлением оглядывала самую обыкновенную площадь и желтые длинные здания, похожие на обычные казармы.
Вдоль одного из них на каменном постаменте стояли старинные пушки с тонкими, смешными дулами. Около пушек пирамидами, словно яблоки в фруктовом магазине, лежали чугунные ядра.
Площадь была полна людей. В шинелях, в морских форменках, в кожанках, в ватниках и в черных суконных куртках, они стояли с винтовками в руках и оживленно переговаривались.
Иные торопливо пробегали по площади, скрываясь в воротах одного из каменных длинных зданий.
То и дело раздавались радостные приветствия:
— А! Прохоровцы!
— Гужоновцам почтение!
— Ивановским ткачам!
— Здорово, питерские моряки!
К дяде Семену и Миронину подошли несколько матросов, красногвардейцев и пожилой военный в солдатской папахе и в полушубке защитного цвета.
— Здравствуйте, товарищи! От Никитских ворот? — спросил военный.
— От Никитских. Здравствуй, товарищ комиссар! — ответил Миронин.
Комиссар стал о чем-то его расспрашивать и неожиданно повернулся в сторону грузовика.
— А это чья девочка?
— Это моя племянница, — ответил Семен.
— Она у нас раненых перевязывала, в разведку ходила, — сказал Миронин.
— Вот она какая, наша молодежь! — улыбнулся комиссар и пристально посмотрел на Клашу.
Клаша вспыхнула. Потом комиссар сказал что-то Миронину, указав рукой вправо, и пошел к желтым зданиям. Все пошли вслед за ним.
— Клаша, слезай! — крикнул Семен.
Она спрыгнула с грузовика и побежала догонять дядю.
Площадь здесь слегка поднималась в гору. Все вошли в узкий пролет между зданиями и свернули вправо. И здесь Клаша увидела огромный дом с толстыми белыми колоннами. Стекла в доме были разбиты пулями. Одна из колонн была наполовину разрушена, и на земле валялись куски кирпича и штукатурки.
— Николаевский дворец! — сказал комиссар. — Здесь юнкерье и офицеры наших пленных расстреливали. От пятьдесят шестого полка только двадцать человек уцелело.
Клаша но успела разглядеть дворец. Они свернули по узкой дорожке, вымощенной каменными плитами, к высокой красной церкви с белыми наугольниками. Возле церкви ходили часовые с винтовками.
— Вот и Чудов монастырь! Пришли! — сказал комиссар.
Монастырская церковь оказалась темной и тесной. Пахло ладаном, свечами и солдатскими шинелями. Большой золотой иконостас, темные, нахмуренные лица святых с круто изогнутыми бровями, зажженные стеклянные цветные лампады перед иконами, бархатные ковры и дорожки на каменном полу — все было как в обычной церкви. Невдалеке от входа, около круглой колонны, густо увешанной иконами, стоял часовой — матрос.
— Подождите, товарищи, здесь, — сказал комиссар и пошел к царским вратам.
Все остановились у амвона. Клаша стала рядом с дядей Семеном, разглядывая темный старинный иконостас и золотые тяжелые ворота, наглухо закрытые и задернутые изнутри шелковой красной занавеской.