В это время бабушка позвала их в дом.
— Ну, грамотеи, — крикнула она из окошка, — идите домой — оладьи есть!
Когда на улице стемнело, бабушка начала собираться, чтобы проводить Сережу в приют. Надев на плечи старую шаль, она вышла во двор, посмотрела на высокую крапиву около сарая и сказала вздыхая:
— Ну, я собралась. Пойдем-ка в приют.
— Я сам нынче пойду, — ответил Сережа и подтянул за ушки сапоги.
— Ишь ты! — сказала бабушка. — Ну сам так сам. — Она махнула рукой и пошла обратно в дом.
В этот вечер Сережа один, без провожатых, отправился в приют.
…Все больше и больше Сережа привыкал к приютской жизни. С тех пор как он начал ходить в школу, приют уже не казался ему таким постылым, как раньше. Начальница, Юлия Константиновна, была им очень довольна. С мальчиками он не прочь был подраться, но девочек и маленьких ребят не обижал, не щелкал их по стриженым затылкам, не драл за уши, как другие приютские. В школе он учился хорошо, а в приютской мастерской, где плели корзины и шляпы, старик мастер Пал Палыч им нахвалиться не мог. Никто из ребят не умел так искусно плести донышки для соломенных шляп и ручки для корзин, как Сережа. У всех ребят донышки получались либо вытянутые наподобие колбасы, либо острые. А такие шляпы на рынке никто не хотел покупать.
Бабушка Маланья частенько рассказывала Саниной матери про Сережины успехи.
— В приюте, Степановна, говорят: толк из Сережи выйдет. К ученью способности обнаружил. И характер у него настойчивый. Другой ребенок попишет, попишет и бросит, если у него что не выходит. А наш вспотеет весь, а уж своего добьется. Я упорная, а он еще упорнее. Прошлой осенью какой с ним случай вышел. Играл он во дворе, дом из песка строил. Так занялся, что ничего кругом не слышит и не видит. Вдруг дождь как хлынет. Я за Сергеем. «Иди домой!» — кричу, а он и ухом не ведет. Выскочила я под дождь, схватила его за руку и в сени втащила. Только отвернулась — он опять во двор. А дождь так и хлещет, словно из ведра. Я ему из окошка кулаком грожу: иди, мол, озорник, в дом. А он сидит на корточках, весь мокрый, грязный, и кричит: «Дом дострою и приду!» Я только рукой махнула. Весь в меня характером вышел!
Глава XIIПРИЮТСКИЕ И ГОРОДСКИЕ
Наступила зима. Начались первые заморозки. По утрам лужи около крыльца затягивались тоненькой, прозрачной корочкой льда. Стены, забор, калитка и даже старая бочка возле сарая — все побелело от инея.
— Зима, зима! — кричали ребята и бежали на двор пробовать первый лед.
Хрупкий и прозрачный, он сразу же ломался под ногами, и темная вода заливала сапоги. К полудню от инея на крыше не осталось и следа. Иней быстро таял.
— А вдруг зима совсем не придет? — горевали ребята.
Но зима пришла.
Однажды утром в воскресенье приютские проснулись в восемь часов, поглядели в окошко — и ахнули. За окошком падал снег, и не какими-нибудь мелкими снежинками, а целыми хлопьями.
Снегом засыпало весь приютский двор. Снег лежал на крышах и на деревьях. Даже небо, казалось, стало какого-то белого цвета.
После завтрака приютским раздали зимнюю одежду. Мальчики и девочки получили теплые ватные пальто серого цвета. Рукава пальто были вшиты сборками и походили на фонари. Кроме пальто, ребятам выдали рукавицы и валенки. На каждом валенке чернела круглая печать уржумского приюта. Девочки повязали стриженые головы большими шерстяными платками, а мальчики надели круглые, стеганные на вате шапки. Пальто были сшиты на рост. Полы путались в ногах, а рукава были так длинны, что из них виднелись только кончики пальцев.
— Поп! Поп! — дразнили друг друга мальчишки.
На дворе дворник Палладий разгребал сугробы большой деревянной лопатой. Сережа подбежал к нему.
— Ну, помощник! Вот и зима пришла, — сказал Палладий и похлопал себя по бокам.
«Помощником» дворник стал называть Сережу недавно, после того как во дворе рассыпалась целая поленница дров и Сережа помог ему собрать дрова.
— Дай мне, Палладий, лопату! Гору пойду строить, — попросил Сережа.
— Возьми, только потом на место поставь!
Сережа отправился за ворота на берег Уржумки. В длинном ватном пальто, маленький и широкоплечий, он шел по двору, переваливаясь с ноги на ногу и таща по снегу за собой огромную лопату.
— Эй, катышок! Возьми лопату на плечо, ловчей будет! — закричал вслед Палладий.
Сережа вскинул лопату, как ружье, на плечо и не спеша вышел из калитки.
В это воскресенье приютские насыпали на берегу замерзшей Уржумки большую снежную гору. Работы всем было по горло. А больше всех старался Сережа. Он сгребал снег, утаптывал его валенками и придумал такую штуку: чтобы скорее насыпать гору, таскать снег на рогожке. Даже дворник Палладий пришел помогать ребятам и, когда гора была готова, вылил на нее три ведра воды.
К вечеру гора подмерзла, и приютские начали кататься. Но кататься было не очень-то удобно. Санок в приюте не было, и приходилось съезжать с горы на пальтишках или подстилать рогожу.
Васька Новогодов с вечера облил свою рогожу водой и оставил ее на ночь во дворе. Рогожа замерзла и стала точно лубяная. Но не успел Васька съехать с горы, как лед на его рогоже стал трескаться и осыпаться, словно стекло. Только пальто сзади подмокло, а толку никакого.
Как-то вечером, когда приютские вышли на улицу поиграть в снежки, они заметили, что с высокого крутого берега Уржумки катится вниз прямо на лед какой-то темный комок. Подошли поближе, пригляделись и узнали в этом темном комке Ваську Новогодова.
— Эй, ребята, давайте-ка и мы с берега кататься! — крикнул Пашка. — Здесь покруче, чем на нашей горке, будет! До самой середины реки катить можно.
Он разостлал свою рогожу и только было хотел съехать с берега, как внизу из-за сугроба вынырнул запыхавшийся Васька Новогодов.
— Ты еще чего выдумал, рыжий петух? С моей горы кататься собрался! Вот как дам — полетишь вверх тормашками!
Пашка послушно подобрал свою рогожу и, озираясь, пошел к приютской горке. После этого случая ребята боялись даже близко подходить к «Васькиной горе».
Так прошло несколько дней. Но вот как-то под вечер приютские снова забрели на «Васькин берег». Уже темнело. Снег голубел, словно кто-то облил всю землю слабым раствором синьки.
На реке у берега пухлой периной лежал снег. Так и хотелось разбежаться и броситься сверху плашмя в пышные, мягкие сугробы.
Ребята подошли к самому краю и заглянули вниз. Там внизу, почти на середине Уржумки, топтался Васька Новогодов, стряхивая с себя снег.
Сережа постоял с минуту на горе и вдруг не спеша начал расстилать свою рогожку.
— От Васьки попадет, не езди! — закричали хором приютские.
Сережа, не слушая их, молча уселся на рогожу.
— Ой, смотрите, поехал, поехал, смотрите! — завизжала Зинка.
И верно, Сережа уже катился вниз с высокого обледенелого берега, взметая за собой снежное облако. Долго глядели ребята, как мелькала среди сугробов его большая круглая шапка.
А минут через десять с речки мимо приютских пробежал Васька Новогодов. Под мышкой у него торчала свернутая в трубку рогожа. На бегу он оборачивался и грозил кому-то кулаком.
Дворник Палладий рассказывал потом, что, вбежав во двор, Васька перво-наперво принялся изо всех сил колотить ногами в бочку, а потом бросил рогожку на землю и заревел во все горло.
А на другой день на «Васькину гору» отправились вместе с Сережей еще несколько мальчиков.
— Поехали, ребята! Чего бояться? — звал их с собой Сережа.
— Боязно. Тут больно берег крутой.
— Нет, не страшно, — уговаривал Сережа, — только в ушах здорово свистит, и снег в лицо бьет. Глаза крепче зажмурить надо! Только и всего!
Сережа съехал с берега первым, а за ним и все остальные.
…Недели через две после этого произошло событие, о котором долго говорили приютские.
В приходской школе, кроме приютских, учились также и дети уржумских купцов и зажиточных мещан. Между приютскими и городскими издавна была вражда. Стоило приютским выйти со школьного двора на улицу, как их начинали дразнить:
— Приютская вошь, куда ползешь?
Приютские молчали, потому что боялись связываться с городскими. Те были и покрупнее и покрепче, — как-никак дома жили, а не на приютских хлебах. И главным коноводом у городских был краснощекий Лешка, сын приказчика с Воскресенской улицы. Был он одним классом старше Сережи.
Однажды во время большой перемены подставил он Сереже ногу. Сережа растянулся на полу и больно ушиб колено. А приказчиков сын, довольный своей шуткой, убежал в класс.
Прозвенел звонок. Сережа, прихрамывая, пошел на свое место.
Весь урок сидел он хмурый, глядел в угол и раздумывал: как бы это показать городским, что приютские тоже за себя постоять могут? Неужели же так и сносить от них щелчки, пинки и обидные слова? Да и за что? Ведь он не сам пошел в приют — его бабушка туда отдала.
Урок окончился, учитель вышел из класса. Сережа, насупившись, продолжал сидеть на парте.
— Пошли, Костриков, домой, — сказал ему Пашка.
Сережа встал и начал укладывать в полотняную сумку пенал и книжки.
В маленькой темной раздевалке осталось к этому времени всего только четыре пальто. Уже все ученики разошлись по домам.
Сережа оделся и вышел с товарищем на двор. Он шел все еще прихрамывая.
— Больно?
— А то нет! — сердито буркнул Сережа.
На школьном дворе было пусто.
— Ну, сегодня нас не тронут. Все домой ушли! — обрадовался Пашка.
Но только он это сказал, как из ворот соседнего дома с криком вылетели городские. Впереди бежал Лешка в большой беличьей шапке, надетой набекрень.
— Бей приютских! — закричал он.
Пашка и еще двое приютских пустились наутек. Сережа остался один посредине улицы. Лешка подскочил к нему и сбил с него шапку.
— Дай ему еще, дай! Мало! — закричали городские, подбрасывая Сережину шапку ногами.
Сережа и не думал ее отнимать у них. Он стоял на месте, наклонив большую, коротко остриженную голову, и тяжело дышал. Лешка развернулся и хватил его кулаком в грудь. Сережа шагнул назад, потом вперед. Коленки у него подогнулись.