цвели. И вместо цветов появились маленькие зеленые плоды, которые людям приходилось с утра до вечера охранять от птиц. Повсюду стояли чучела. А для Ассани, Бураймы, Камары и Исдина это было время, когда они часами упражнялись в ловкости, отгоняя куропаток, голубей, малиновок, воробьев и других прожорливых птиц.
Плоды созрели. До этого несколько ночей подряд шли проливные дожди. Земля насквозь пропиталась влагой. Сад и вся растительность в Югуру как будто помолодели. Все дышало жизнью, росло прямо на глазах, и плоды, как им и было положено в это время года, быстро созревали и наливались. Городские жители, белые и африканцы, приезжали в сад и долго осматривали его. Апельсиновая роща Киланко была выращена из отборных саженцев, купленных в питомнике большого города Джен-Кедже́. За это работники агротехнического и лесного ведомств, а также сельскохозяйственного кооператива имели право осматривать сад и проверять урожай, который поставлялся им в первую очередь.
В огромном саду два раза в год созревали крупные и сочные плоды с тонкой желтоватой кожицей. Во время сбора урожая апельсиновая роща представляла собой великолепную картину. Запах фруктов распространялся далеко вокруг. Ноздри жадно раздувались, и начинали течь слюнки. Аромат перехватывал горло, и приходилось открывать рот, чтобы отдышаться.
Когда подошли к саду, солнце только-только поднималось, медленно выплывая из-за горы Югуруны. На фруктовые деревья легли его первые лучи, создавая удивительную игру света и теней. Зрелище было незабываемое! Каждый луч солнца, словно в каком-то причудливом танце, повинуясь воле спускающегося с гор легкого ветерка, скользил с одного плода на другой.
«Этот сказочный сад наполняло нежное благоухание зрелых плодов. Оно проникало в плоть и кровь людей, невольно, привязывая их к родным местам, к земле-кормилице» — так в дальнейшем Айао напишет в одном из своих школьных сочинений.
До него братья и сестры не раз описывали их семейное владение так живописно, что в конце концов двое школьных учителей и целая толпа учеников решили приехать и посмотреть сад своими глазами. Эта постоянная, никогда не гаснущая, вечно молодая любовь к саду захватила и детей Киланко, особенно Айао. Вот и теперь, придя сюда вместе со сборщиками фруктов, он оказался полностью во власти его очарования.
Несколько человек начали шестами стряхивать плоды с деревьев. Другие же, стоя на лестнице в гуще листвы, срывали и складывали в корзины самые спелые плоды, которые могли разбиться, падая на землю. Наполненные корзины они передавали стоящему чуть пониже работнику, чтобы он осторожно спустил их вниз. Когда по всему саду апельсины дождем сыпались на землю, казалось, будто налетал ураган. Он шумел в ветвях деревьев, срывая плоды, но веток не ломал и не наносил им никакого вреда.
Год тому назад Айао наблюдал точно такую же картину, но тогда она не произвела на него ни малейшего впечатления. Теперь же он смотрел как завороженный, словно ему наяву снился какой-то сказочный сон, где все было необыкновенно — и движения и звуки. Отец запретил ему отвлекать рабочих болтовней и расспросами. И он, пообещав быть послушным, усердно помогал сборщикам.
Женщины работали внизу. Им помогали дети Киланко. Все вместе,они подбирали апельсины руками или сгребали их лопатами в большие кучи, а рядом ставили корзины, наполненные только что снятыми с деревьев плодами. С песнями и шутками переходили они от дерева к дереву. Глядя на сборщиков, Айао казалось, что их становилось все больше и больше и двигаются они по саду во всех направлениях. Опьяненный этим движением, Малышка словно переселился в какой-то фантастический мир, где человеческие фигуры мелькали будто призраки.
— Это тебе, мой Малышка, ешь! — вдруг сказал отец, протягивая ему очищенный апельсин; Айао не видел отца с тех пор, как они пришли в сад.
Апельсин был очищен по-африкански. Очень острым ножом, с которым Киланко почти никогда не расставался, он снял с апельсина тонкой змейкой золотисто-зеленоватую кожицу. Затем, вырезав в нем небольшое углубление, подал апельсин Айао. Мальчик, прижавшись губами к надрезу, начал выдавливать из мякоти густой ароматный сок. Высосав все до капли, он отбросил выжатый апельсин в сторону и принялся за работу, не снимая с шеи змейку из кожицы, которую отец повесил ему как ожерелье, чтобы его позабавить и показать, что помнит о нем.
Сборщики тоже подкрепились апельсинами. Чтобы не тратить время, они не очищали их, а разламывали пополам, вгрызались в мякоть, высасывали весь сок и отбрасывали далеко в сторону.
К часу дня Жак Непот, белый человек, вместе с пятью африканцами прибыл в сад из Джен-Кедже на шести грузовиках. Прежде всего, не дожидаясь приглашения, они принялись есть апельсины. Киланко, с помощью Бураймы и одного из африканцев, приехавших из города, разговаривал с белым. У того был довольный вид. Они обменялись крепким рукопожатием, и Киланко, расправив плечи и выпятив грудь, заулыбался.
Из грузовика вытащили огромный тюк мешков. Но в этот момент старший из сборщиков, взглянув на небо, объявил, что настало время обеда. С этими словами он поднял с земли палку и начал громко стучать ею по железной лопате. Сборщики, услышав сигнал, прекратили работу и отправились за едой, которую принесли кто в калебасе, кто в кастрюле, а кто просто в солдатском котелке, купленном на базаре в Афежу, где белые продают всякую всячину. Но, в основном, в тени деревьев красовались большие, ярко разрисованные деревянные миски, изготовленные местными мастерами.
24. ОБЕД В КРУГУ ДРУЗЕЙ
Вся семья бабушки Сикиди, по приглашению Киланко и его родных, пришла на обед в их дом. Под навесом собралось много народу. Обе семьи расселись: кто на низеньких скамеечках, почти согнувшись пополам, кто прямо на земле, на циновках. Тарпон был подан под разными соусами. Тут был и обычный соус из масла, помидоров, лука, перца и других пряностей; он подавался гостям с отварным рисом, который служил гарниром к жареной рыбе. Были соусы, и специально приготовленные к этому разделанному во всех видах «серебряному королю»: один — из шпината, сильно наперченный, со свежими креветками; другой— из гомбо[23], довольно густой, с запеченными креветками и копченой рыбой. Те же два соуса, но только с кусочками агути, входили также в число праздничных блюд. Их ели с толченым ямсом и с лепешками из кукурузной муки или из муки маниоки, кому как нравилось. Соус стекал между пальцев, и его ловко слизывали, прищелкивая от удовольствия языком. Еды было такое изобилие, что из-за лишнего куска никто из детей и не думал хитрить.
Нам Алайя, уже успокоившаяся, но еще не уверенная в своих силах, поднялась, опираясь на палку, и пошла, медленно переступая, как младенец, делающий первые шаги. Все затаили дыхание. Наступила мертвая тишина. Гости, увидев ее на ногах, замерли: у одних в этот момент рука оказалась в блюде с лепешками, у других — в соусе. Были и такие, что, не успев прожевать, остались сидеть с разинутым ртом. И все они, вытаращив глаза от удивления, смотрели, как нам Алайя, пройдя более двух метров, медленно и осторожно пошла обратно. Когда она добралась до своего места, гости дружно и громко захлопали в ладоши. Раздались радостные возгласы, в которых то и дело слышались слова: «Чудеса... боже... аллах... счастье...»
Нам Сикиди благодарила бога. Одна из ее невесток молилась аллаху, другая, встав на колени, целовала землю, взывая к душам давно умерших предков.
По случаю такого события решили выпить пальмового вина и кукурузного пива. Обсудили вопрос насчет Айао. Белый человек, приехавший из Джен-Кедже, обещал Киланко поговорить с директором школы в Афежу, чтобы зачислить туда Малышку, хотя по закону было запрещено принимать детей до 10 лет.
— Хорошо бы и Анату устроить в школу... ведь она даже немного старше моего Малышки. Если вдруг люди увидят, что он ходит в школу, а она нет, начнутся всякие разговоры, и это может посеять рознь между нашими семьями,— сказал белому человеку Киланко.
Господин Непот, инспектор сельскохозяйственного кооператива, обещал «все уладить». Счастливый Киланко осторожно заявил в конце обеда, прежде чем вернуться в сад, что если ему удастся записать Анату и Айао в школу, это будет очень приятным для всех событием.
— Раз так, не мне противиться твоей воле, — сказал Джилага́, отец Анату.
— Дай бог, чтобы мои хлопоты увенчались успехом. — произнес на прощание Киланко.
Он ушел, а в доме еще долго царило веселье.
В это время в саду работа шла полным ходом. Сборщики сновали взад и вперед. Более двухсот мешков, наполненных и уже зашитых, весом по пятьдесят килограммов, стояли в ряд. На всех дегтем были поставлены номера и написана фамилия Киланко.
Обычно Киланко проверял вес каждого мешка на весах, привезенных работниками из сельскохозяйственного кооператива. Сегодня же он ограничился тем, что пересчитал мешки, а Бурайма и Ассани отметили их количество и общий вес в записной книжке, куда Бурайма, в соответствии с установленными правилами, вклеил полученную от господина Непота расписку.
Когда начали грузить мешки в машины, Киланко подошел к Исдину и что-то прошептал ему на ухо. Мальчик бегом бросился к дому. Через несколько минут он вернулся с огромным свертком из банановых листьев. В них были завернуты для господина Непота целая нога от кабана, что накануне вечером попал в один из расставленных Киланко капканов, большая тушка агути для Чукулы́, помощника Непота, и несколько половинок агути для шоферов. Довольный Непот поблагодарил Киланко за щедрые подарки и, уезжая, обещал немедленно заняться его делом.
Грузовики двинулись в путь.
И три следующих дня они то и дело приезжали и уезжали тяжело нагруженные..
25. АЙАО И АНАТУ ВЗРОСЛЕЮТ
Айао вместе со своей подружкой Анату был принят в школу по решению специального суда. Господин Непот, собиравшийся было поговорить с директором школы в Афежу, поразмыслив немного, отказался от этого.