«По воскресеньям некоторые кварталы в Джен-Кедже подвергаются настоящим нашествиям бродячих музыкантов. И я очень люблю слушать их тамтамы. Судя но всему, это люди, которые мяса не признают, а едят только рыбу, потому что в своих песнях они то и дело высмеивают тех, кто питается говядиной, бараниной и свининой. Они называют этих людей «пожирателями конского мяса». Это не только отличные музыканты, но и ловкие вымогатели — настоящее разорение для тщеславных богачей. Выслушав их бесконечно длинную хвалебную тираду в честь их самих и всей их родословной, богачи в конце концов остаются с пустыми кошельками, все содержимое которых переходит в руки этих бессовестных льстецов».
Эти фразы, взятые из письма Камары, Айао перечитывал по нескольку раз. В них были интересные сведения о некоторых нравах жителей Джен-Кедже. К тому же брат употреблял много новых слов. Айао их тщательно записывал в свой словарик так же, как он это делал когда-то, читая такие книжки, как «Батуала», «Джума — собака джунглей», «Книга моего друга», «Пьер Нозьер» и другие[36]. Он просиживал над ними ночи напролет, скрестив по-турецки ноги и прилаживаясь к слабому свету фонаря.
Вместе с героями этих книг он побывал в разных уголках Африки, столкнулся с такими людьми, народами и ситуациями, о которых он иначе никогда не узнал бы. Эти книги многому его научили. Тогда-то Югуру и показалась ему слишком тесной. Но он все же решил получше присмотреться к своей деревне и ее жителям. «Крестьяне-негры, о которых я читал, — но ведь это крестьяне Югуру! А Батуала? Не отсюда ли он был родом? Не говоря уже о том, что содержание одной из книг в точности повторяло историю, которая, но словам нам Алайи, потрясла в свое время всю нашу деревню!»
Романы Анатоля Франса не только познакомили его с нравами различных слоев французского общества, они заставили его задуматься над тем, что такое стиль... «Как могли эти люди писать так красиво, выразительно и так правдиво? Решено! Надо учиться, упорно учиться. Надо уехать из Югуру...»
Трудился Айао не покладая рук. При всей своей любви к чтению он не забывал и о школьной программе, которую и без того знал назубок. Очень внимательно он изучал тексты, помещенные в хрестоматиях, и даже запоминал оттуда наизусть целые фразы, взятые из произведений крупнейших европейских писателей. Возмущался тем, что в этих хрестоматиях не было ни одного отрывка из произведений африканских писателей.
Но гнев его скоро проходил, и он снова охотно брался за Руссо, Гюго, Бальзака, Стендаля[37], а также за произведения современных писателей, тем более что некоторые из них, судя по всему, побывали в Африке.
Сын, внук и правнук крестьян, Айао унаследовал от своих предков любовь к растениям и особенно к травам, про целебные свойства которых ему рассказывали родители. Он интересовался также насекомыми, птицами. Увлекался охотой.
По четвергам и воскресеньям он любил бегом подниматься на вершину Югуруны, откуда для него каждый раз как бы заново открывался изумительный вид на зеленые равнины вокруг его деревни.
Иногда Айао ходил в гости к Анату, своей подруге детства, с которой он, однако, встречался все реже и реже. У них не было больше общих интересов. Но в доме Анату он узнал, что существуют и другие сказки, не похожие на сказки нам Алайи. Там он встретился с крестьянами, кузнецами и рыболовами — приятелями Джилаги. Услышав, что Айао большой любитель сказок и преданий, они охотно ему рассказывали их. Решив получше узнать этих людей, он стал ходить к ним по вечерам, чтобы послушать их, поговорить о жизни, познакомиться с древними обычаями и нравами, с традициями и памятниками родной культуры, значившими для него не меньше, чем для других людей Библия или Коран.
«В преданиях наших стран существует такая же строгая логика, как при решении алгебраических задач» — так он напишет позже в своем сочинении на экзамене по французскому языку. Эта фраза очень понравится преподавателю, и он, еще не зная, кто написал ее, высоко оценит такое «необычное сочинение».
40. ВОЛНЕНИЯ ПЕРЕД ЭКЗАМЕНАМИ
Последние три месяца Айао занимался больше, чем обычно. Много раз он слышал, как его учителя говорили: «Ничего не оставляйте без внимания. Нам не раз приходилось видеть, как самые успевающие ученики, всегда первые по всем предметам, проваливались на экзаменах».
Такие провалы были для него непонятны и необъяснимы. Но попасть в число этих неудачников ему нисколько не хотелось. И он снова просматривал свои тетрадки, внимательно изучал замечания учителей, штудировал все работы по математике. Казалось, он все предусмотрел, но чувство тревоги не оставляло его. С приближением экзаменов сердце
Айао все больше сжималось от страха. Он старался глубже дышать, уходил из дома на свежий воздух, поднимался на самую вершину Югуруны. Ничего не помогало. Однажды, спустившись с горы, он вышел к берегу реки Алато. У него было безумное желание раздеться, броситься в воду и далеко заплыть. Но в последний момент ему вдруг показалось, что если он войдет в воду, то непременно утонет. Расстроенный, он вернулся домой. Его била лихорадка, и внутри как будто все окаменело. Он лег спать не раздеваясь.
В этот день его пришлось будить к обеду. Но стоило ему подняться, как его стало тошнить и тут же вырвало. Родители испугались. Нам Алайя, которая с тех пор, как стала понемногу ходить, старалась хоть чем-то быть полезной в доме, пошла на кухню, развела огонь и принялась готовить настойку из лимонной травы. А Селики, раздев и уложив Айао, опустилась перед ним на колени и долго нежно гладила его по голове, словно на матраце, покрытом циновкой, лежал не длинноногий юноша, а двух- или трехлетний малыш.
Сита тоже испугалась. Киланко же просто умел сдерживать свои чувства. «Ничего серьезного. Все пройдет. Это, наверное, всего лишь возрастной кризис... И потом, он слишком много занимался. Завтра я оболью его отваром, который приготовлю сам, и вы увидите, что он станет ко дню своего экзамена таким же крепким, как гора Югу-руна»,—повторил он несколько раз.
Выпив настойку нам Алайи, Айао заснул и проснулся после того, как большая стрелка будильника сделала несколько оборотов. Поднявшись, он почувствовал некоторую слабость, но был уже в состоянии снова начать готовиться к экзаменам. Он не испытывал никакой необходимости обливаться отваром, приготовленным отцом, но, чтобы доставить ему удовольствие, пошел в отгороженный закуток в четыре квадратных метра с циновкой вместо двери. Там он разделся, и Киланко собственноручно облил его из кувшина водой, настоянной на травах и толченых листьях.
— Ну вот я и здоров, теперь меня хватит на целых сто пятьдесят лет! — пошутил Айао, выходя из «бани» и, как спортсмен на разминке, стал бегать по двору. Капельки на его теле весело поблескивали под солнцем.
Все домашние, довольные тем, что снова увидели его здоровым, хором подхватили:
— А почему бы и нет, наш Малышка?
— Твоему дедушке сейчас было бы сто двадцать лет, если бы какая-то странная болезнь не заставила его состариться и покинуть этот мир раньше времени, — сказала нам Алайя, глядя на Айао.
В этот час дня, когда двор был залит ярким солнцем, казалось, что Айао бегает взад и вперед по длинному солнечному коридору.
— Баа, твое лекарство мне пошло на пользу. Теперь я чувствую себя таким же спокойным, как гора Югуруна, — сказал он, переходя на ходьбу, ровно и глубоко дыша.
— Ну и прекрасно! Таким ты и останешься до твоего экзамена, — ответил ему отец.
— Я считаю, что ты уже его выдержал, — добавила Сита.
— Да поможет тебе аллах и дух твоего деда и да услышат они все наши молитвы за тебя, — сказала нам Алайя.
Через пять дней, поднявшись рано утром, Айао искупался, оделся и собрался в школу на экзамены.
— Поесть надо, Айао, — сказала Сита, видя, что он уже собрался уходить.
— Не хочется...
— Нет, нет! Ты должен поесть. Я не помню, чтобы кто-нибудь из твоих братьев и сестер шел на эти придуманные белыми мучения, предварительно не подкрепившись, — сказала мать.
— Я в этом ничего не понимаю, но мне тоже кажется, что нельзя сдавать экзамен на пустой желудок, — добавил отец.
— Сейчас придет Анату, — неуверенно попытался отделаться от них Айао.
— Знаю я ее, эту маленькую Анату: она не придет, пока не съест свою просяную кашу.
— Я тебе уже сварила яйцо. Съешь его, а потом кукурузную кашу. Она очень сладкая. Так же как раньше твоим братьям и сестрам, я завернула тебе в бумажку четыре кусочка сахару. Возьми их с собой и погрызи, когда проголодаешься.
Эти слова матери прозвучали в то утро так убедительно, что Айао безропотно повиновался.
После завтрака он успел зайти к бабушке. И пока он был с ней, ему показалось, что он снова прежний Малышка.
— А вот и мой Малышка! Настоящий маленький мужчина... Боже мой, хоть ты и вырос, но все равно остался таким же тихим и ласковым малышкой, — прошептала бабушка Алайя, нежно поглаживая его по голове и прося для него благословения всевышнего и духов умерших предков.
— Пришла Анату! — послышался голос Ситы.
— Да благословит вас бог, дети мои, — тихо сказала нам Алайя, медленно поднимая руку.
— Я вас провожу, — сказала Сита. — Я уже готова.
— Вот молодец! Идем скорее! — с радостью согласился Айао.
Они вышли к реке незадолго до того, как подошла лодка, битком набитая детьми из других прибрежных деревень. Все дети были празднично одеты и имели при себе лишь самое необходимое. Только немногие захватили с собой портфели, туго набитые учебниками и тетрадями. Боясь что-нибудь упустить, они усердно их листали. Некоторые, чтобы подбодрить себя, обменивались безобидными шутками. Время от времени в лодке воцарялось томительное молчание, и лица детей становились грустными.
— Эй, ребятки, выше голову! Разве можно унывать? Грамотные никогда не должны унывать! — уговаривал детей лодочник, стараясь расшевелить их.