Не выдержали экзамен некоторые из самых лучших учеников, а другие, более слабые, получили хорошие оценки. Неудача самого блестящего и умного ученика нисколько не умаляет, его способностей. А удача посредственного ученика и даже лентяя не делает его умнее и значительнее. Конечно, успех на экзаменах и документ об окончании школы свидетельствуют о знаниях, полученных вами в школе. Этот документ дает вам право продолжать учебу в Джен-Кедже, а может быть, и в Дакаре. Но со свидетельством или без него ваши знания остаются при вас. Это тот минимум знаний, который будет направлять вас в жизни. И конечно же, вы, как всегда, останетесь — и этим надо гордиться — сыновьями и дочерьми крестьян, сапожников, кузнецов, мелких торговцев, продавцов матрацев, кукурузных лепешек и зеленого горошка, гончаров, резчиков по дереву и т. д.
Но благодаря школе вы приобрели кое-какие навыки, стали, можно сказать, грамотными, что будет вас всегда отличать от тех, кому не так повезло, как вам. Этим вы обязаны вашим родителям. Ими надо гордиться, их надо уважать. Посудите сами, вы сейчас слушаете и понимаете меня, в то время как большинство из них лишены такой возможности. И мне придется потом вкратце, изложить смысл моей речи на двух местных языках.
Глядя на вас и ваших родителей, я вспоминаю не символический образ слепого, который несет на своих плечах безногого, я вижу двух сильных людей, здоровых телом и духом, со всеми присущими человеку достоинствами. Только один из них великан, а другой, хотя и не карлик, все же слишком мал, чтобы видеть так же далеко, как его друг. Движимый чувством дружбы, любви и человеческой солидарности, великан несет на руках маленького человечка, подняв его высоко над головой. И поэтому маленький видит дальше, чем великан. Перед ним открываются далекие просторы, но он не хвастается этим, а просто сообщает своему другу обо всем увиденном и тем самым просвещает его.
Да, мои маленькие друзья, мои братья и сестры, вы дети своих родителей и должны всегда быть их друзьями. Отправляя вас в школу, где мы стараемся дать вам как можно больше знаний, они, подобно тому великану, открывают перед вами далекие горизонты. Вы же, в свою очередь, должны попытаться открыть перед своими родителями дверь в мир ваших скромных знаний и помочь им освоить хотя бы основы французского языка, которому вас научили в школе.
Постараться обучить своих родителей грамоте — это, по-моему, лучшее доказательство вашей признательности. Ведь, приобретая знания, вы всё больше отдаляетесь от родителей, потому что живете в мире, во многом не похожем на их мир.
Я слышал, как отец одного из учеников до начала нашего торжества произнес фразу, которая невольно привлекла мое внимание: «Никак не могу взять в толк, чему могут научить их белые?»
Мой отец тоже так говорил, после того как я поначалу провалился на выпускном экзамене в педагогическом училище, с дипломом которого можно поступать в высшее педагогическое учебное заведение в Дакаре.
Поверьте мне, как старшему брату: знания, полученные в школе, позволят вам лучше понять наши традиции, нашу культуру и наше место в мире.
Став учителями, врачами, инженерами, адвокатами, техниками, работниками промышленности, вы будете способствовать развитию и процветанию нашей родины.
Присутствующие громко зааплодировали. Господин Лалейе изложил на местных языках — йоруба и хауса — краткое содержание своей речи, не забыв и о тех образных сравнениях, в которых заключалась основная ее мысль. Поскольку речь в переводе была понятна всем, то она сопровождалась громкими, одобрительными возгласами и прищелкиваниями пальцев. Затем снова раздались аплодисменты.
Никогда еще школа в Афежу не видела такого оживления среди родителей. Они то и дело перекидывали с плеча на плечо полы своих бубу — жест, которым африканцы пользуются как для того, чтобы выразить свою радость и гордость, так и для того, чтобы показать свои золотые перстни и маленькие опахала из белого конского волоса.
Школьный двор бурлил от радостного возбуждения. Всем казалось, что даже земля улыбается у них под ногами. Ученики, собравшись небольшими группками, совсем забыв о том, что речью господина Лалейе закончился учебный год, долго еще обсуждали ее. Больше часа многие из несчастных, которым не повезло на экзаменах, не вспоминали о своей неудаче, а счастливцы о своем успехе.
Во время речи господина Лалейе Айао не мог спокойно сидеть на месте. Ему все время казалось, что учитель знает о том, что он уже начал обучать своих родителей французскому языку и, руководствуясь этим примером, обращается ко всем остальным ученикам. Молодой учитель, направленный на работу в эту «глушь», продолжал говорить, и в голове Айао зарождался ясный до мельчайших подробностей план.
«Ты можешь идти далеко, очень далеко, Айао. Но нужно возделать свой собственный сад, необходимо сделать что-нибудь для Югуру... Есть один участок, он свободен, за него не надо платить, он принадлежит отцу. Найдутся и бескорыстные помощники... Мы хотим понять секрет белых людей, хотим быть образованными... Торопись, Айао! Торопись, твое место здесь...»
Нет, это не сон. В ушах его еще долго звучали эти несвязные фразы, а полтора месяца спустя после торжественного вручения свидетельств об окончании школы он объявил родителям о своем намерении поехать в Джен-Кедже, чтобы продолжить учебу.
— Я ожидал этого, — сказал Киланко.
— Отец, не беспокойся, я не уеду слишком далеко.
— Ты уедешь дальше, за Джен-Кедже.
— Я хочу быть учителем.
— Ну, тогда тебе придется тоже ехать в Дакар...
— Все будет зависеть от моей учебы, успехов, моего здоровья и удач. Но я обещаю тебе, что, кроме профессии учителя, я не выберу для себя никакой другой и ничто не заставит меня покинуть навсегда бабушку, маму, тебя и Югуру.
— К твоему возвращению меня на этом свете уже не будет, мой Малышка, — послышался спокойный голос бабушки, внимательно слушавшей этот разговор.
43. НА ВЕРШИНЕ ЮГУРУНЫ
Его охватило чувство нежности, и он снова увидел себя ребенком, когда он то и дело прибегал к бабушке, чтобы она приласкала его. От нее-то он и получил прозвище «Малышка». Только она умела так хорошо произносить это слово, с такой сердечной теплотой, что Айао и сейчас, услышав его, был тронут до глубины души. Как в детстве, бросился он к своей бабушке, присел на корточки возле нее и, положив ей на колени руки, опустив глаза, как это полагалось по обычаю, когда обращались к старшему, стал уверять ее, что она еще увидит его, ведь на каникулы он будет приезжать домой.
— Я уверен, бабушка, что каждый год, приезжая на каникулы, я снова буду видеть тебя здесь и, прижавшись к твоим коленям, я еще много раз смогу повторить: «Ты должна быть всегда рядом с нами!»
— Как приятно слышать это, мой Малышка! Но я не бессмертна. Мне только хочется, чтобы ты прожил так же долго, как я. Ведь тебе так много еще надо сделать!
— Да, да, с тем, что я задумал, в короткий срок не справишься. Я хочу, чтобы в Югуру была своя собственная
школа, чтобы наша деревня стала такой же современной, как и другие, о которых я читаю в газетах, тех, что братья присылают мне из больших городов. Мне хочется, нам, чтобы из Югуру вышли люди, способные разговаривать как с белыми, так и с африканцами больших городов, не знающими наших языков, без помощи переводчиков.
— Твоя мечта осуществится. Это я завещаю тебе именем твоего дедушки: ты уедешь далеко, чтобы затем снова вернуться сюда и выполнить все, что ты задумал, мой милый мальчик.
— Вот поэтому-то, нам, я и хочу, чтобы ты была здесь всегда и все увидела бы своими глазами.
— Пусть будет так! — сказала бабушка, и лукавая улыбка озарила ее лицо, лишь слегка покрытое морщинками, несмотря на ее восемьдесят лет.
В день отъезда в Джен-Кедже, через два с половиной месяца после успешного окончания школы, Айао поднялся довольно рано. Земля, еще влажная от ночной росы, дышала тонким ароматом. Айао тихо открыл дверь большой хижины, казавшейся слишком просторной теперь, когда, кроме него, в ней жили только Сита и Мумуни, их младший брат, и вышел. Его синяя пань, завязанная у шеи, спускалась ниже колен. Он походил на одного из вечно юных героев сказок нам Алайи, и его босые ноги оставляли на земле четкие следы, которые вскоре смешались со следами тех, кто побывал здесь до него.
Айао шел не спеша. Дойдя до подножия горы, он склонился над источником, вода которого, журча, текла среди трав в сторону апельсинового сада. Зачерпнув несколько пригоршней, он ополоснул лицо. Освежившись, Айао начал взбираться на гору Югуруну. Ему, как всякому жителю горных мест, это не стоило никакого труда.
По этой тропинке местные жители ходили с давних пор. Они и теперь продолжали ею пользоваться. Тропинка была гладкой, но, несмотря на ночную росу, совсем не скользкой, так как по ней с самого раннего утра, как только запел петух, без конца шли люди. Если взглянуть снизу, то казалось, что тропа обвивается вокруг горы.
Айао, сокращая путь, направился к вершине прямо через кусты, росшие там и сям по склону. Подниматься в гору ему приходилось и раньше, когда он вместе со своими братьями и сестрами, резвясь, убегал подальше от тропинки. Но никогда еще никому из них не приходило в голову добраться до того места, где он находился сейчас. Айао останавливался, чтобы перевести дух, и снова продолжал подъем. Пробираясь через заросли, он иногда хватался за ветки и, словно кенгуру, делал скачок вперед с криком «оп-ля!». С задетых им деревьев сыпались капельки росы, и он старался поскорее убежать от них. Так Айао добрался до вершины, и странное чувство овладело им, будто он находился точно в том месте, где, по рассказам бабушки Алайи, жили боги и всемогущие духи.
Перед ним открылась картина совсем не похожая на ту, что он видел раньше. Сад Киланко казался совсем маленьким. Он терялся среди зеленого океана, в котором смешались и тростниковые заросли, и деревья, растущие на болоте. Дальше, до самого горизонта, раскинулась водяная гладь реки Алато. Позади Айао, насколько хватал глаз, тянулись безбрежные леса. Где-то там затерялась деревня, в которой жил Якубу. Но где? Вон Афежу... Айао скорее догадывался о местоположении школы, чем различал ее. Но какие же еще деревни скрывались в гуще деревьев в окрестностях Афежу? Это м