оящее благоговение вызвали подписи под манускриптами: там значились имена великих Юань Цзиня, Гао Бяня и Чжу Му – легендарных поэтов и музыкантов далекой эпохи Тан![64] Мин Ю даже не пытался сдержать возглас восторга, слетевший с его уст, – настолько драгоценным и уникальным было то, что он видел. С трудом верилось, что в руках его такие сокровища:
– О госпожа! – вскричал он. – Этим манускриптам нет цены; место им – в сокровищнице императоров! Это же подлинные автографы великих мастеров, чьи голоса звучали за пять столетий до нашего рождения! Как прекрасно они сохранились! Это те самые знаменитые чернила, о которых писано: «Столетия ми́нут, я сохранюсь, словно камень, и знаки, что начертаны мной, будут сиять, словно лак!» А как божественно вот это сочинение – песня Гао Бяня, короля поэтов и мудрейшего из правителей… Ведь пятьсот лет назад он управлял провинцией Сычуань!
– Ах, Гао Бянь! Милый Гао Бянь! – прошептала госпожа Се, и глаза ее на миг затуманились. Но это длилось лишь мгновение, и она продолжала: – Гао Бянь и мой любимый поэт. Дорогой Мин Ю, давайте споем его песню вместе – эти чудные древние стихи, эту мелодию из славных и великих лет, когда люди были благороднее и мудрее, чем ныне.
И голоса их выплеснулись в благоуханную ночь, как голоса удивительных птиц, сливаясь в чудесную мелодию. Мин Ю был совершенно околдован голосом своей очаровательной партнерши, их голоса соединились в невыразимом экстазе, казалось, душа его воспарила в горние выси, и по щекам текли слезы восторга.
Уж минул девятый вечерний час, когда наступает пора отходить ко сну, а они все продолжали беседу, пили холодное густое красное вино, пели песни далекой эпохи Тан, и так продолжалось до глубокой ночи. Не раз Мин Ю думал о том, что пора ему уйти, но каждый раз его останавливала прекрасная Се: своим удивительно мелодичным голосом она то начинала рассказывать историю о великих поэтах прошлого, то повествовала о женщинах, которых они любили, то пела ему песню – такую прекрасную, что он не мог думать ни о чем ином и не мог подняться. Но вот наконец случилась пауза – Се подлила вина в чашу, и Мин Ю не смог больше сдерживать себя: он наклонился к ней, нежно обнял и поцеловал в губы. Они были слаще и пьянее вина. И теперь поцелуи их уже не прерывались – ночь длилась, но времени они не замечали.
Птицы уже давно проснулись, раскрылись навстречу заре цветы, когда Мин Ю наконец-то нашел силы расстаться со своей прекрасной возлюбленной. Се проводила его до террасы, нежно поцеловала и сказала:
– Милый мальчик, приходи ко мне, как только сможешь – как только сердце твое шепнет тебе. Знаю, ты не из тех, кто умеет хранить секреты, для этого ты слишком чист и искренен. К тому же ты молод, а молодость очень часто беспечна. Потому умоляю тебя – никогда не забывай: только звезды и могут быть свидетелями нашей любви. Никому не говори о ней, любимый!.. А еще хочу подарить тебе маленький подарок – на память об этой счастливой ночи…
С этими словами она протянула искусно вырезанную из камня, единственную в своем роде вещицу: то было пресс-папье в форме спящего льва, изготовленное из переливающегося всеми цветами радуги драгоценного нефрита. Юноша с нежностью поцеловал подарок, а затем и прекрасную руку, что держала его.
– Пусть меня покарают духи, – поклялся он, – если у тебя когда-нибудь появится повод упрекнуть меня, любимая!
Так, обменявшись взаимными клятвами, они и расстались.
Тем же утром, вернувшись в дом господина Чжана, Мин Ю впервые в жизни солгал. Он сказал, что мать попросила его отныне ночевать дома, тем более что и погода теперь этому благоприятствует, а поскольку путь его далек, это будет для него полезно и укрепит здоровье – свежий воздух пойдет на пользу. Господин Чжан, разумеется, поверил молодому человеку и был не против. Теперь Мин Ю мог все ночи проводить в доме прекрасной Се. Каждая ночь дарила ему удовольствия не меньше, чем та, что стала первой в их любви: они пели дуэтом и поодиночке, играли в шахматы – удивительную игру, изобретенную мудрым У Ваном и подобную сражению двух армий; вместе сочиняли стихи и сложили восемьдесят стихотворений, в которых воспевали красоту цветов, деревьев, облаков, ручейков, птиц и пчел. Хотя Мин Ю был искусен в версификации, но написанное госпожой Се намного превосходило то, что удавалось ему. Интересно, что в шахматах неизменно побеждал Мин Ю, а в стихах – причем темы они избирали очень сложные – всегда она. А песни пели в основном древние – те, что в эпоху Тан на пять столетий прежде сочинили Юань Цзинь, Чжу Му и, разумеется, великолепный поэт и правитель Сычуани божественный Гао Бянь!
Так, исполненное возвышенной любви, миновало лето, а за ним пришла осень с золотистыми призрачными туманами и листвой, окрашенной в багрянец.
Но однажды…
Господин Чжан случайно повстречал отца юноши и спросил его:
– Зачем ваш сын продолжает свои ежедневные путешествия в город? Ведь уже приближается зима. Путь далек, и каждое утро, возвращаясь, он выглядит совершенно опустошенным от усталости. Неужели вы не дозволите ему оставаться в моем доме и тогда, когда ляжет снег?
Отец Мин Ю очень удивился и отвечал так:
– Господин, мой сын не бывает в городе. За все лето он ни разу не навестил нас. Боюсь, он мог связаться с дурной компанией, набраться там скверных привычек. Если он каждую ночь пропадает неизвестно где, то, может быть, он предается пороку игры или пьянству или знается с плохими женщинами!..
На это господин Чжан отвечал:
– Ну что вы! Как вы можете думать о нем так плохо? В парне нет и следов порока. К тому же в округе – я точно знаю – нет ни таверн, ни притонов со скверными женщинами. Скорее всего, он свел знакомство с каким-нибудь приличным молодым человеком одного с ним возраста и проводит время в его обществе, а мне сказал неправду, опасаясь, что я могу запретить ему покидать дом по такому поводу… Поэтому, прошу вас, – продолжал он, – не надо ему ничего говорить. По крайней мере, до тех пор, пока секрет его не станет мне известен. Нынче же вечером пошлю слугу, чтобы тот проследил, куда он ходит.
Отец Мин Ю поддержал это предложение и обещал навестить Чжана на следующее утро.
Вечером, когда юноша, по обыкновению, вышел из дому, за ним следом, держась на расстоянии – так, чтобы его не заметили, – отправился и слуга-соглядатай.
Но тот, за кем шла слежка, внезапно исчез из поля зрения на самом темном участке дороге. Шпион долго пытался понять, куда делся Мин Ю, отыскать его следы, но тщетно. В большом недоумении и растерянности он вернулся обратно и рассказал о том, что произошло. Тогда господин Чжан не мешкая отправил посыльного к родителю юноши.
Тем временем Мин Ю входил в комнату своей возлюбленной. Здесь его встретили слезами. Они удивили и глубоко ранили сердце юноши. В ответ красавица, рыдая, обвила его шею руками и сказала:
– Любовь моя! Вот-вот нам придется расстаться навеки! Не спрашивай почему. Я все равно не могу сказать тебе этого. С самой первой встречи я знала, что это должно было случиться; но все равно для меня это такое горе – столь жестокое и внезапное, что не могу сдержать слез. Любимый! Сегодня наша последняя ночь, и больше мы никогда не увидимся… Я знаю, что ты не забудешь меня, пока будешь жив. А еще я знаю, что ты станешь великим ученым, тебя будут окружать почет и уважение, ты станешь богатым. И еще… ты встретишь красивую женщину, и она будет любить тебя, сможет утешить и залечить боль утраты… А теперь давай больше не будем предаваться грусти – хочу, чтобы последняя ночь принесла тебе только радость, чтобы ты запомнил мой смех, а не мой плач!
Она смахнула со щек слезы, принесла вина и ноты, а еще сладкозвучный гуцинь[65] о семи шелковых струнах и всю ночь даже на миг не дозволяла возлюбленному заикаться о грядущей разлуке. Она пела для него старинные песни о спокойных водах летних озер, в которых отражаются голубые небеса, о том, как на сердце нисходит покой, когда рассеются облака печали и горестей. И вскоре под звуки мелодий и сладость вина они забыли о скорой разлуке. Эти последние их часы показались Мин Ю еще прекраснее того блаженства, что он испытал в их первую ночь.
Но пришел рассвет, и золотая заря возвратила печаль, и они заплакали. Красавица Се проводила своего возлюбленного до ступеней террасы и, целуя, вложила ему в руку прощальный дар – искусно вырезанный агатовый ларец, достойный рабочего стола великого поэта. Так они расстались навсегда, проливая безутешные слезы.
Конечно, юноша не мог поверить, что эта разлука навсегда.
«Это невозможно! – думал он. – Завтра я приду к ней снова – ведь я не могу теперь жить без нее, а она не сможет не принять меня».
Такие думы одолевали Мин Ю, когда он вернулся в дом господина Чжана. На крыльце, ожидая его, стояли отец и хозяин. Сын не успел вымолвить и слова, а отец уже сурово спросил его:
– Скажи мне, где ты пропадаешь ночами?
Догадавшись, что ложь его раскрыта, Мин Ю не решился ничего сказать в свое оправдание: сконфуженный и молчаливый, он стоял, виновато понурив голову. Тогда отец рассердился и ударил его бамбуковой палкой, а затем приказал:
– Говори!
Что оставалось делать? Юноша испугался гнева отца. К тому же помнил, что гласит закон: «Сын, отказывающийся повиноваться отцу, подлежит наказанию ста ударами бамбуковой палкой». Поминутно запинаясь, Мин Ю поведал историю своей любви.
Было заметно, как по ходу повествования менялся в лице господин Чжан. Наконец он воскликнул:
– Послушай! У меня нет родственников из рода Пин. Я никогда не слышал о женщине, которую ты описал. Тем более ничего не знаю о доме, про который ты говоришь. В то же время я уверен, что ты не способен лгать своему отцу. Не стал ли ты жертвой какого-то обмана? Во всяком случае, во всей этой истории есть нечто очень странное и совершенно непонятное…