о она молода и хороша собой. Незнакомка сказала: «Не будете ли вы столь любезны проводить меня до моста? Я хочу кое-что вам сказать».
Голос у нее был мягкий и приятный; и она улыбалась, когда говорила; противостоять ее улыбке было невозможно. И я пошел с нею к мосту. Пока мы шли, она поведала, что много раз видела меня, когда я уходил домой или возвращался в казарму, и призналась, что прониклась ко мне симпатией. А потом сказала: «Я хочу, чтобы вы стали моим мужем. И если я вам нравлюсь, мы можем принести счастье друг другу».
Я не знал, что мне ей ответить, но она была так красива… Мы подходили к мосту, когда она снова взяла меня за рукав и потянула; я пошел следом, и она увлекла меня на берег, прямо к реке.
«Пойдемте со мной», – прошептала она и потащила к воде.
Вам известно, что там глубоко. Я испугался и попытался вернуться назад. Она засмеялась, взяла меня за запястье и произнесла: «О! Со мной вам нечего бояться!»
И вот что странно: когда она взяла меня за руку, силы вдруг покинули меня и я стал совершенно беспомощен – как ребенок. Я был словно в тумане – так бывает: ты спишь и тебе снится, что ты должен бежать, но не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Она вошла в воду и увлекла меня за собой. Я ничего не видел, не слышал и не чувствовал до тех пор, пока не очутился в огромном дворце, залитом светом; она вела меня, и я шел за ней. Я не промок и не замерз, да и кругом было тепло, сухо и прекрасно. Я не мог понять ни где очутился, ни как попал туда. Женщина держала меня за руку, мы шли из комнаты в комнату – их было так много, и они были такими большими, – в них отсутствовала мебель и все иное, но они были такими красивыми! Наконец мы вошли в огромный зал – его пол устилала тысяча циновок! В дальнем углу горели яркие огни; там было все готово к празднеству, но не было гостей. Она повела меня туда, проводила к почетному месту, а сама села напротив и сказала: «Это мой дом. Как вы думаете, можно ли обрести здесь счастье – вместе со мной?»
Она задала вопрос и рассмеялась. И я понял, что нет ничего прекраснее на свете ее смеха, и от всего сердца ответил: «Да».
В тот же момент на память мне пришла легенда об Урасиме, и я подумал, что и она, должно быть, дочь бога, но не отважился спросить ее об этом…
Тем временем в покои вошли служанки – они несли рисовое вино и разнообразные яства – и расставили их перед нами.
А потом и красавица села рядом и сказала: «Сегодняшняя ночь станет нашей брачной ночью, потому что я вам понравилась, а это наш свадебный пир».
Мы поклялись любить друг друга и сохранять верность на семь грядущих существований, а после пира прошли в опочивальню, где все для нас уже приготовили.
Рано утром она разбудила меня и сказала: «Мой дорогой, теперь вы мой муж. По причинам, которые я не вправе раскрыть, а вы не должны расспрашивать, необходимо, чтобы брак наш пребывал в тайне. Остаться здесь до наступления дня – значит погибнуть. Поэтому, умоляю вас, не гневайтесь, но я должна сейчас расстаться с вами и вернуть вас вашему господину. Вы возвратитесь на службу. Можете прийти сюда завтра ночью и приходить каждую ночь – в тот же самый час, когда мы встретились впервые. Стойте у моста – и вам не придется ждать меня долго. Но помните: наша свадьба и все, что вы видели, – все это должно остаться в тайне. Если вы кому-нибудь расскажете, это может разлучить нас навсегда».
Помня о судьбе Урасимы[77], я обещал сделать так, как она просила. И она вновь провела меня через анфиладу комнат – совершенно пустых, но прекрасных – и подвела к выходу. Здесь она взяла меня за руку, и все внезапно померкло. Я не знаю, что со мной случилось потом. Сознание вернулось, когда я очутился на берегу – у кромки воды подле моста Нака-но-хаси.
А вечером, в назначенный час, я снова отправился туда, и она уже ждала меня там. Как и накануне, она взяла меня за руку и увлекла в глубокие воды. Мы вновь очутились там, где прошла наша брачная ночь. И с тех пор каждый вечер я прихожу туда, на берег, мы встречаемся, проводим вместе ночь и расстаемся – точно так же, как это было впервые. И сегодня она обязательно будет ждать меня, и я лучше умру, нежели ее разочарую. А потому я должен идти… Но прежде, друг мой, хочу просить вас снова – не говорите ни слова о том, что я рассказал вам.
История, которую поведал Тюгоро, удивила и весьма обеспокоила его старшего товарища. Он чувствовал, что друг сказал правду, но эта правда показалась ему устрашающей. Может статься так, что вся эта история – только иллюзия, но иллюзия опасного свойства – результат воздействия неких злых сил, и завершение ее может быть ужасным. Тем не менее, если юноша действительно околдован, его следует пожалеть, а не винить. Любое неумное вмешательство приведет к плачевному концу. И потому старший товарищ отвечал Тюгоро, стараясь сохранять спокойствие:
– Разумеется, я не стану рассказывать о том, что услышал от вас, по крайней мере, до тех пор, пока вы живы и здоровы. Идите и встречайтесь с этой женщиной. Но берегитесь ее! Подозреваю, что вы стали жертвой какого-то злого колдовства.
Тюгоро только улыбнулся в ответ на предостережение старшего товарища и поспешил прочь. Несколько часов спустя он вернулся в казарму. Вид у него был удрученный и потерянный.
– Вы встретились с ней? – шепотом спросил его товарищ.
– Нет, – отвечал Тюгоро, – ее там не было. В первый раз она не пришла. Думаю, она никогда не придет больше. Я поступил неправильно, рассказав вам о ней. Какую глупость я совершил – нарушил данное обещание…
Товарищ попытался утешить его, но тщетно. Юноша улегся на свое место и больше не произнес ни слова. С ног до головы его сотрясала дрожь – словно открылась лихорадка.
Когда пробил храмовый колокол, извещая о наступлении утра, Тюгоро хотел было встать, но свалился без сил. Было видно, что он серьезно болен. Возможно, даже смертельно. Позвали врача. На зов явился опытный китайский лекарь.
– Да что это такое? – вскричал доктор, тщательно осмотрев пациента. – У него нет крови! В его венах течет вода! Его невозможно спасти… Кто же и как совершил такое злодеяние?
Было сделано все, чтобы вернуть Тюгоро к жизни, но тщетно. Он умер еще до заката. И тогда его старший друг поведал известную ему историю.
– Ах, так вот в чем дело! – воскликнул лекарь. – Я подозревал нечто подобное! Нет силы, способной помочь в его ситуации. Да он и не первый среди тех, кто погиб подобным образом.
– Кто же она такая? Или что она такое? – спросил асигару. – Лиса-оборотень?
– Нет. Она обитает в этой реке с незапамятных времен. Она любит кровь – кровь молодых мужчин…
– Да кто же она? Змея-оборотень? Или женщина-дракон?
– Вовсе нет. Если вы увидите ее под мостом при свете дня, она вам покажется весьма гадким созданием.
– Что же это за создание?
– Просто лягушка. Точнее – жаба. Очень большая и отвратительная жаба.
Дело привычки
Среди моих знакомых есть один священник, истовый приверженец дзен-буддизма. Это человек просвещенный, хорошо разбирающийся в древних ритуалах. Он часто заходит ко мне, и я люблю с ним встречаться, хотя он яростный противник суеверий и обычно пресекает разговоры о приметах и вещих снах, объясняя, что верить следует только в закон Будды. То есть к мистике он относится скептически. Но скептицизм моего друга не абсолютен; и когда мы виделись с ним в последний раз, то заговорили о мертвых и он рассказал мне кое-что по-настоящему жуткое.
Свой рассказ он начал следующим образом:
– В истории о привидениях и духах я обычно не верю. Иногда прихожане рассказывают о том, что видели привидение или им приснился странный сон, но, когда я начинаю их расспрашивать, почти всегда выясняется, что то, о чем они говорили, можно объяснить и без всякой мистики.
Только однажды в жизни, – продолжал он, – мне довелось испытать нечто, чего я не могу объяснить. Когда я был молод, то, как и все послушники, должен был исполнить обет – отправиться в паломничество. Так я оказался на острове Кюсю[78]. И вот однажды, странствуя по одному из тамошних горных районов, я оказался в маленькой деревушке – я знал, что в ней есть храм, принадлежащий нашей секте. По обычаю, я должен был зайти сначала туда, чтобы испросить себе кров на ночлег, но обнаружил, что священника нет в храме. Старая монахиня, которую он оставил за сторожа, сказала, что настоятель отправился в отдаленную деревню, чтобы исполнить погребальную церемонию по одному из усопших жителей. Также она сообщила, что священник будет отсутствовать семь дней, а без него она не может приютить меня в храме…
В тех местах существовал обычай: священник должен был семь дней кряду читать священные сутры и исполнять погребальные обряды в доме умершего. Я сказал, что мне не нужно еды – только место, чтобы поспать. Я очень устал и, видимо, вид имел соответствующий, так что в конце концов монахиня сжалилась надо мной. Около алтаря она постелила мне какие-то одеяла, и я заснул сразу же, как только лег.
В середине ночи – а ночь была холодная! – я проснулся. Но проснулся не от холода, а оттого, что кто-то рядом играл, выстукивая мелодию на мокугё[79], и читал священные мантры. Я открыл глаза, но храм был не освещен, и кругом было так темно, что я не смог различить даже собственной руки, хотя поднес ее к лицу. Я очень удивился: кто же может играть на мокугё в такой темноте, да еще и попадать в такт, читая мантры? Хотя поначалу мне показалось, что играют совсем рядом, звук был, однако, довольно слабый. Я попытался убедить себя, что ошибся, – должно быть, это вернулся священник. Видимо, он и играет – где-то в дальней части храма. Под аккомпанемент этих звуков я снова заснул и проспал уже до утра.
Утром я встал, оделся и умылся, а потом отправился искать старую монахиню. Скоро я нашел ее и, поблагодарив за ночлег, отважился спросить: «Так священник вчера ночью вернулся, да?»