Но существуют и некоторые весьма милые ипостаси бога-лиса.
Например, на одной затерянной улочке Мацуэ – из тех, где едва ли может оказаться кто-либо посторонний, если только он не заблудился[105], – находится храм, называемый Дзигёба-но-Инари, а также Кодомо-но-Инари, или Детский Инари. Он очень маленький, но очень знаменитый; и недавно ему была дарована пара каменных лис, очень больших, с позолоченными зубами и с каким-то особенно игривым выражением их лисьих физиономий. Они сидят по обе стороны ворот: лис, насмешливо оскалившийся с широко открытым ртом, и лиса, степенная, с плотно закрытым ртом[106]. Во дворе вы увидите множество старых маленьких лис с отбитыми носами, головами или хвостами; двух больших Карасиси, перед которыми вывешены соломенные сандалии (варадзи) как обетные приношения кого-то, страдающего больными ногами и молившего Карасиси-сама, чтобы они избавили его от этого недуга; а также храм Кодзина, служащий пристанищем множеству старых детских кукол[107].
Решетчатые двери храма Дзигёба-но-Инари, равно как и двери храма Иэгаки, белы от множества прикрепленных к ним листков бумаги, а каждый листок – это чья-то молитва. Но эти молитвы особенные и весьма любопытные. Справа и слева от дверей, а также и над ними на стены наклеены необычные обетные картинки, на которых в основном изображены дети в ваннах или дети во время бритья головы. Есть одна или две, на которых изображены играющие дети. Объяснение этих знаков и необычных рисунков таково: вам, несомненно, известно, что японские дети, равно как и взрослые японцы, должны ежедневно принимать горячую ванну, а также что бритье голов совсем маленьких мальчиков и девочек является традицией. Но вопреки наследственному терпению и стойкому унаследованному обыкновению соблюдать старинную традицию маленькие дети находят как бритву, так и горячую ванну труднопереносимыми для их нежной кожи. Ибо японская горячая ванна чрезвычайно горяча (как правило, температура воды в ней не менее ста десяти градусов по Фаренгейту)[108], и даже взрослому иностранцу требуется время, чтобы постепенно привыкнуть к ней и оценить все ее гигиенические достоинства. Помимо этого, японская бритва значительно менее совершенный инструмент, чем наша западная, применяется без какой-либо пены и способна причинять некоторую боль, если оказывается не в самых умелых руках. И наконец, родители-японцы не тиранят своих детей: они подступают к ним с ласками и уговорами и очень редко принуждают к чему-то силой или угрозами. Поэтому они оказываются перед трудным выбором, когда малыш восстает против ванны или поднимает бунт против бритвы.
Родители ребенка, всячески противящегося тому, чтобы его брили или купали, могут призвать на помощь Дзигёба-но-Инари. От этого бога ожидается, что он пришлет одного из своих слуг, чтобы позабавить ребенка и примирить его с новым порядком вещей, равно как сделать его послушным и радостным одновременно. Кроме того, если ребенок своевольничает или заболел, также обращаются к этому Инари. Если молитва была услышана, этому храму делают небольшой подарок – иногда обетную картинку, подобную тем, что наклеены вокруг двери, с изображением успешного результата такого ходатайства. Судя по числу таких картинок и по преуспеянию этого храма, Кодомо-но-Инари и в самом деле заслуживает своей популярности.
Даже за те несколько минут, что я находился в храмовом дворе, я увидел трех молодых матерей с маленькими детьми за спиной, которые пришли к храму, и молились, и совершали приношения. Я обратил внимание, что один из этих малышей – удивительно милый ребенок – никогда не был обрит. Это был, очевидно, случай беспрецедентного своеволия малыша.
На обратном пути после моего визита к Дзигёба Инари мой японский слуга, сопровождавший меня туда, поведал мне такую быль.
Сын его ближайшего соседа, мальчик семи лет, пошел однажды утром погулять и полностью пропал на два дня. Сперва родители не проявили никакого беспокойства, полагая, что ребенок пошел в дом одного родственника, где он имел обыкновение время от времени проводить день-другой. Но к вечеру второго дня выяснилось, что ребенок в этом доме не был. Сразу же были предприняты поиски, но ни поиски, ни расспросы ни к чему не привели. Поздно ночью, однако, послышался стук в дверь дома этого мальчика, и его мать, поспешно выйдя из дому, нашла своего гулёну крепко спящим на земле. Она так и не узнала, кто к ним постучал. Мальчик, после того как его разбудили, со смехом сказал, что в утро его исчезновения он встретил паренька, примерно своего ровесника, с очень красивыми глазами, который уговорил его пойти в лес, где они вместе играли весь день и всю ночь, а затем весь следующий день в очень забавные и смешные игры. Но под конец он уснул, и его приятель доставил его домой. Он не был голоден, а его приятель «обещал прийти завтра».
Но загадочный приятель так никогда и не пришел, а в округе не проживал ни один мальчик, отвечавший подобному описанию. Из этого заключили, что этот приятель был лисом, которому захотелось немного поразвлечься. И наперсник его развлечений еще долго понапрасну грустил о своем веселом товарище по играм.
Лет тридцать тому назад жил в Мацуэ бывший борец по имени Тобикава, который был безжалостным врагом лис и постоянно на них охотился и убивал их. По всеобщему убеждению, он был совершенно не подвержен магическим чарам благодаря своей огромной силе; но были старые люди, которые предсказали, что ему не суждено умереть своей смертью. И это предсказание сбылось: Тобикава умер весьма необычным образом. Ему крайне нравилось подшучивать над другими. Однажды он нарядился, изображая Тэнгу, или священного демона – с крыльями, когтями и длинным носом, – и забрался на высокое дерево в священной роще, близ горы Ракусан, куда через некоторое время пришла целая толпа простодушных крестьян, чтобы поклоняться ему и совершать приношения. Забавляясь этим зрелищем и стараясь убедительно исполнять свою роль, ловко перескакивая с ветви на ветвь, он в какой-то миг оступился и, сверзнувшись с небес, свернул себе шею при падении.
Даже среди современно образованных здесь вера в три вида лис весьма распространена. Как однажды написал мне студент в английском сочинении, «трудно сказать, правдивы ли эти истории о лисах. Но также трудно сказать, что они неправдивы».
Но эти удивительные верования быстро уходят в прошлое. С каждым годом все больше храмов Инари приходят в упадок и разрушаются, чтобы уже никогда не быть восстановленными. С каждым годом скульпторы ваяют все меньше и меньше лисов. С каждым годом все меньше жертв одержания лисами попадают в госпитали, где их лечат самыми передовыми медицинскими методами японские врачи, говорящие по-немецки. Причину не следует искать в упадке древней религии: суеверие переживает веру. Тем более не следует ее искать в трудах миссионеров-проповедников с Запада, большинство из которых открыто признают, что искренне верят в демонов. Она связана исключительно с образованием. Всемогущий враг суеверия – государственная школа, где преподавание современной науки очищено от сектантства или предубеждения; где дети самых бедных могут изучать премудрости Запада; где нет ни одного ученика или ученицы четырнадцати лет, кому не были бы известны великие имена Чарльза Дарвина, Джона Тиндаля, Томаса Генри Гексли, Герберта Спенсера. Маленькие руки, отбивающие нос бога-лиса озорства ради, способны также писать контрольные работы по эволюции растений и геологии Идзумо. И лисам-призракам не остается места в прекрасном мире природы, который новое образование открывает новому поколению. Всемогущий заклинатель и реформатор – это Кодомо.
В японском саду
Из сборника «Glimpses of Unfamiliar Japan», 1895
Мой двухэтажный домик на берегу Охасигавы, хотя и изящный, как клетка для канарейки, оказался слишком мал для комфортного проживания при приближении жаркого времени года: комнатки его в высоту едва ли больше пароходных кают и такие узкие, что повесить в них обычный москитный полог было бы просто невозможно. Мне жаль было лишиться красивого вида на озеро, но я счел необходимым переехать в северную часть города, на очень тихую улочку позади ветшающего замка. Мой новый дом – это каттю-ясики[109], старинная усадьба какого-то самурая высокого ранга. Он отгорожен от улицы или, скорее, от проезжей дороги, идущей вдоль замкового рва, длинной высокой стеной, крытой черепицей. По низкой широкой лестнице с каменными ступенями вы поднимаетесь к воротам, почти столь же большим, как на входе в храмовый двор, а справа от ворот из стены выступает смотровое окно, забранное плотной решеткой, наподобие большой деревянной клетки. Оттуда в феодальные времена вооруженные слуги пристально следили за всеми проходящими мимо – невидимые стражи, поскольку прутья решетки расположены столь плотно, что лицо за ними с дороги разглядеть невозможно. За воротами ведущая к дому дорожка также ограждена стенами по обеим сторонам, и, таким образом, посетитель, если он не из числа привилегированных, может видеть перед собой только вход в дом, всегда загороженный белой сёдзи. Как и все дома самураев, само жилище всего лишь в один этаж, но внутри его – четырнадцать комнат, и все они просторные, с высокими потолками и красиво обставленные. Но, увы, нет ни озера, ни очаровательного вида. Часть О-Сироямы, с замком на вершине горы, наполовину скрытым сосновым парком, видна за гребнем стены, которая выходит на улицу, но только лишь часть ее; а всего в ста ядрах за домом начинается поросшая густым лесом возвышенность, загораживающая не только горизонт, но также и изрядную часть неба. Однако за это заточение имеется справедливое вознаграждение в виде восхитительного сада или, скорее, группы садовых участков, с трех сторон окружающих жилой дом. К ним обращены широкие веранды, с угла одной из которых я могу наслаждаться видом двух садов сразу. Изгороди из бамбука и плетеного тростника с широкими незагороженными проходами посредине