В Японии есть место, где выращивание хризантем считается приносящим несчастье, по причинам, которые далее будут изложены. Место это – красивый маленький городок Химэдзи в провинции Харима. В Химэдзи находятся руины огромного замка с тридцатью башнями; когда-то там жил даймё с доходом в сто пятьдесят шесть тысяч коку риса в год. Так вот, в доме одного из главных вассалов этого даймё была служанка из хорошей семьи, по имени О-Кику; а имя Кику означает «цветок хризантемы». Ее заботам было доверено много драгоценных вещей, и среди прочих – десять дорогих золотых блюд. Одно из них неожиданно пропало, и найти его так и не удалось; а эта девушка, будучи в ответе за него и не зная, как иначе доказать свою невиновность, утопилась в колодце. Но после этого всегда можно было слышать, как ее призрак, возвращаясь еженощно, медленно, с плачем пересчитывает блюда: «Ити-май, ё-май, сити-май, ни-май, го-май, хати-май, сан-май, року-май, ку-май…»
Затем раздавался крик отчаяния и громкий приступ рыданий; и вновь слышался голос девушки, горестно пересчитывающей блюда: «Одно, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять…»
Ее дух переселился в необычное маленькое насекомое, голова которого отчасти напоминает голову призрака с длинными растрепанными волосами; и оно называется О-Кику-муси, что значит «муха О-Кику», и, как говорят, нигде, кроме Химэдзи, не встречается. Об этой О-Кику была написана знаменитая пьеса, которая до сих пор идет во всех известных театрах под названием «Бансю-О-Кику-но-Сара-ясики», то есть «Поместье блюда О-Кику из Бансю».
Некоторые заявляют, что Бансю – это лишь искаженное название одного из старинных кварталов Токио (Эдо), где, должно быть, и случилась вся эта история. Но люди Химэдзи говорят, что в той части их города, что сейчас называется Го-Кэн-ясики, как раз и находилось то самое старинное поместье. Но что действительно правда, так это то, что выращивание хризантем в той части Химэдзи, что называется Го-Кэн-ясики, считается делом, сулящим несчастье, поскольку имя О-Кику означает «хризантема». Поэтому, как мне сказали, там никто никогда не выращивает хризантемы.
А сейчас поговорим об удзё, или созданиях, наделенных желаниями, которые населяют эти сады.
Имеется четыре вида лягушек: три, что обитают в лотосовом пруду, и один, что живет на деревьях. Древесная лягушка – очень милое маленькое существо изумительного зеленого цвета; она издает пронзительный крик, почти той же высоты, что у сэми; и она называется ама-гаэру, или дождевая лягушка, поскольку ее кваканье, как и ее сородичей в других странах, служит предвестником дождя. Прудовые лягушки называются баба-гаэру, сина-гаэру и Тоно-сан-гаэру. Из них названная первой разновидность – самая большая и самая безобразная: ее цвет очень неприятен, а ее полное название (баба-гаэру – это лишь краткая пристойная форма) столь же оскорбительно, сколь отвратительна ее окраска. Сина-гаэру, или полосатая лягушка, едва ли может назваться симпатичной, кроме как в сравнении с ранее упомянутым созданием. Но Тоно-сан-гаэру, нареченная так в честь знаменитого даймё, оставившего после себя память об истинном великолепии, действительно красива: ее окраска изумительного бронзового цвета с бордовым отливом.
Помимо этих разновидностей лягушек, в саду живет огромное неуклюжее пучеглазое создание, которое, хотя его и называют здесь хики-гаэру, как я полагаю, на самом деле жаба. «Хики-гаэру» – это термин, обычно используемый в отношении лягушки-быка. Это создание заявляется в дом почти ежедневно, чтобы его накормили, и, похоже, не боится даже незнакомцев. Мои люди считают его гостем, приносящим удачу, и ему приписывается способность затягивать в свой рот всех комаров в комнате, просто сделав глубокий вдох. Но как бы его ни почитали садовники и прочие, существует легенда о жабе-демоне древних времен, которая при таком вдохе затягивала в свой рот не насекомых, а людей.
В пруду обитает также множество маленьких рыбок имори, или тритонов, с ярко-красными брюшками и великое множество мелких жуков-водомерок, называемых маймай-муси, которые проводят все свое время, кружась по водной поверхности так быстро, что почти невозможно разглядеть их форму. Человека, который бесцельно мечется повсюду под влиянием какого-то нервного возбуждения, также сравнивают с маймай-муси. Также имеются какие-то красивые улитки с желтыми полосками на их раковинах. У японских детей есть песенка-заклинание, которая, как полагают, способна заставить улитку высунуть свои рожки:
Дайдай-муси[129], дайдай-муси, цуно титто дасарэ!
Амэ кадзэ фуку кара цуно титто дасарэ!
Улитка, улитка, высунь рожки совсем немножко!
Дождливо и ветрено, поэтому высунь рожки совсем немножко!
Площадкой для игр у детей из более высоких сословий всегда был семейный сад, а у детей бедняков – храмовый двор. И именно в саду малыши впервые узнают что-то из удивительной жизни растений, а также знакомятся с чудесами мира насекомых; и там же они впервые учатся прелестным легендам и песням о птицах и цветах, которые составляют такую очаровательную часть японского фольклора. Поскольку домашнее обучение ребенка в основном возлагается на его мать, уроки доброты к животным внушаются ему с самых ранних лет, и их результаты сильно сказываются на всей его последующей жизни. Несомненно, японские дети не полностью свободны от той подсознательной склонности к жестокости, что характерна для детей всех стран как пережиток первобытных инстинктов. Но в этом отношении огромное нравственное различие между полами сильно заметно с самых ранних лет. Нежность женской души проявляется даже в ребенке. Маленькие японки, играющие с насекомыми или мелкими животными, редко причиняют им вред и, как правило, отпускают на волю, после того как вдоволь наиграются с ними. Маленькие мальчики далеко не столь добры, оказавшись вне поля зрения родителей или опекунов. Но когда его застают за каким-то жестоким занятием, ребенка принуждают почувствовать стыд за свой поступок, и он слышит буддистское предостережение: «Твое перерождение будет несчастным, если ты творишь жестокие дела».
Где-то среди камней в пруду живет маленькая черепашка, вероятно оставленная в саду прежними арендаторами этого дома. Она очень мила, но ухитряется оставаться невидимой неделями кряду. В народной мифологии черепаха является слугой божества Компира[130]; и если набожный рыбак обнаруживает в своих сетях черепаху, он пишет у нее на спине иероглифы, означающие «слуга божества Компира», а затем дает ей добрый глоток саке и отпускает на волю. Считается, что черепаха очень любит саке.
Некоторые говорят, что сухопутная черепаха, или каменная черепаха, – это слуга божества Компира, а морская черепаха – это слуга подводной империи Дракона. Говорят, что морская черепаха обладает чудесной силой создать одним своим выдохом облако, туман или великолепный дворец. Она служит одним из персонажей красивой старинной народной сказки об Урасима Таро[131]. Все черепахи, как считается, живут тысячу лет, в силу чего одним из самых распространенных символов долголетия в японском искусстве служит черепаха. Но черепаха в изображении местных живописцев и художников-металлистов чаще всего имеет весьма странный хвост или, скорее, множество маленьких хвостиков, которые тянутся за ней подобно нижней кромке соломенного плаща мино, в силу чего ее называют мино-гамэ. Следует сказать, что некоторые из черепах, содержащихся в священных водоемах буддийских храмов, достигают весьма и весьма почтенного возраста, и некоторые водные растения прикрепляются к панцирю этих созданий и тянутся за ними, когда черепахи идут. Миф о мино-гамэ, как предполагается, получил свое происхождение из древних художественных попыток изобразить, как выглядят такие черепахи с водорослями, прилепившимися к их панцирям.
В самом начале лета лягушки на удивление многочисленны и с наступлением сумерек задают такие концерты, что и пером описать невозможно; но с каждой проходящей неделей их ночные буйства становятся все тише, а их число убывает под натиском множества врагов. Большое семейство змей, некоторые длиной полных три фута, время от времени совершает набеги на эту колонию. Их жертвы часто издают жалобные крики, которые находят живой отклик, когда только это возможно, у кого-нибудь из домочадцев, и много лягушек было спасено моей юной служанкой, которая легкими ударами бамбуковой трости заставляет змею отпустить свою добычу. Эти змеи прекрасные пловцы. Они вполне вольготно чувствуют себя в этом саду, но они появляются только в жаркие дни. Никому из моих людей и в голову не придет поранить или убить одну из них. Более того, в Идзумо говорят, что убить змею – к несчастью.
– Если вы убьете змею, которая ничем вам не угрожала, – уверял меня один крестьянин, – вы потом найдете ее голову в комэбицу [короб, в котором хранится вареный рис], когда снимете крышку.
Но змеи пожирают сравнительно мало лягушек. Дерзкие коршуны и воро́ны – вот самые неумолимые их уничтожители; есть также очень милая ласка, живущая под кура (сараем) и ничуть не стесняющаяся выхватить рыбу или лягушку из пруда даже на глазах у самого хозяина усадьбы. Есть также кот, который браконьерствует в моих заказниках, – худой и вечно голодный бродяга и виртуозный ворюга, которого я неоднократно, но каждый раз безуспешно пытался отучить от бродяжничества. Отчасти в силу аморального характера этого кота, отчасти оттого, что ему случилось иметь длинный хвост, за ним закрепилась скверная репутация, и, по всеобщему убеждению, он – некомата, или кот-демон.
Верно, что в Идзумо некоторые котята рождаются с длинным хвостом, но вырасти длиннохвостыми им дозволяется крайне редко. Ибо естественная склонность котов – обращаться в бесов, а стремление к такой метаморфозе может быть пресечено лишь усекновением их хвостов, пока они еще котята. Коты – это чародеи, с хвостами или без хвостов, и обладают магической силой пускать мертвецов в пляс. Коты неблагодарны. «Корми собаку три дня, и она будет помни