Я смотрела на своего бывшего со смесью изумления и подозрительности. В последние десять лет просить у него денег было все равно что просить у трупа пинту крови, а сейчас он сам предлагал кровопускание наличными.
– Чего тебе надо? – спросила я ледяным тоном.
– Прощения. Еще одного шанса. Мерлину нужно наращивать социальные навыки. Мне тоже. Смерть отца, ну... заставила меня переосмыслить всю мою жизнь. Можно считать это прозрением. Я поклялся быть хорошим отцом. И поклялся оставаться верным этому обещанию.
– Хе! Мне ты в этом не клялся... Как там Пудри Хепберн? Как у нее с американской кабельной карьерой? Видала ее недавно в каком-то кулинарном шоу. На фотографиях выглядит живее, чем живьем. Передоз ботокса, видимо? Но есть, есть у Одри два мощных преимущества – она их предъявляет в каждой программе. Я все надеюсь, что она таки плюхнет сиськой в сковородку. Облядушек с тушеной грудью. Может, ей стоит попробовать совсем не раздеваться? Как думаешь, не пострадает ли целостность замысла?
Замужество проносилось в памяти чередой болезненных вспышек, по большей части – размытые мрачные образы и шумы. Но боль предательства Джереми вдруг снова пронзила мое сознание.
– С Одри покончено. – Джереми, ссутулившись, глядел себе под ноги.
– Да ну? У тебя, видать, красоточное переутомление, – воинственно диагностировала я. – Неизлечимо, если трахаешься с девушкой, у которой IQ ниже, чем фактор защиты ее крема от загара.
– Просто Одри, ну... не разделяет моих убеждений. Когда был помоложе, я все искал этот волшебный смысл жизни. Думал, он – в успехе, общественном положении, доходах. Но на самом деле все очень просто. Смысл жизни в том, чтобы делать жизнь других людей значимой... Делать что-то сущностное... И вот поэтому я собираюсь заняться политикой.
В наступившей тишине можно было расслышать, как с мелодичным скрипом растет трава. Джереми собрался элегантно прошествовать в чарующее пространство политики, согретое для него дорогим усопшим папочкой.
– Ты? Политикой? Да ты же банкир. Твою нравственность отыскать труднее, чем свидетельство о рождении Шер.
– Нет, уже не банкир. Мы с американскими партнерами расстались. Тебе моя мама не говорила, что я основал собственную хеджевую компанию в Лос-Анджелесе? Но беззастенчивая жадность моих партнеров, их уходы от налогов, все эти их финансовые пирамиды... Меня от них выворачивало. Захотелось посвятить себя служению обществу. Я в партийных коротких списках. Голосование – на следующей неделе. Парламентский глава партии назначил дополнительные выборы. Я хочу воздать обществу.
– Да ладно? – сказала я с каменным лицом. – Знаю я, как твоя семейка воздает. – Я вскинулась на ноги. – Слегка повысишь налоги – фунтов на двести в год для таких, как я, а потом сильно сократишь их и сэкономишь нам всем пенсов двадцать.
– Я баллотируюсь от либеральных демократов, – сказал Джереми с мрачной безмятежностью.
Я развернулась на пятках и уставилась на него:
– Серьезно?
Послышался глухой грохот: тори Дерек Бофор ворочался в гробу.
– И что же? Ты думаешь, сменил политические вкусы – и я вся растаю? Тебе нежность и тепло я могу предложить лишь в виде кремового торта в морду.
Лицо Джереми печально вытянулось.
– Господи, Люси. Какая же ты стала циничная. А была такая жизнерадостная. Я оттого в тебя и влюбился. Это я такое с тобой сделал? Если да, то нет мне прощения, никогда...
– Ты? – Я хохотнула. Но смех вдруг сорвался в горячие злые слезы – память о прошлом вышибла из меня дух. – Как ты мог нас бросить? – заорала я и увидела, как мои руки, сжатые в мои же кулаки, заколотили Джереми в грудь.
Мой бывший муж принимал удары, пока я не спустила пар.
– Я заслужил. Ненавижу себя за то, что сделал, – проговорил он севшим голосом. – И я хочу тебе за все воздать, Люси.
– С чего мне тебе верить? – Мне показалось, что я выдала голосом свою уязвимость, несмотря на все мои попытки изображать Мохаммеда Али.
– Если ты смогла настолько измениться, Лу, значит, и я могу. Ты разве не дашь мне увидеть сына?
– Ах вот теперь ты хочешь его повидать? Где же ты был, когда ему нужно было увидеть тебя? Где ты был, когда твой сын бился головой о стены? Где ты был, когда он пытался выпрыгнуть из окна? Где ты был, когда он бил себя по яйцам от омерзения к себе? Где ты был, когда его макали головой в унитаз в школьном туалете? – Я топтала его букет. – Где, где ты, выродок, был?
У Джереми сделался вид человека, который нечаянно раздавил пасхального кролика и теперь должен сообщить об этом детям.
– Ох, Люси. Мне так стыдно. Ума не приложу, как ты все это выдержала.
– Ну, иногда меня это чуточку выматывало, – ответила я, и с каждого слова капал сарказм. – Но я с легкостью с этим справлялась – всего-то делов: запер дверь и ори в подушку час-другой-третий... Если бы не мои родные, я бы уже давно плела косы в соответствующем заведении.
Джереми раскрыл мне объятия:
– Дай мне все исправить. Я хочу позаботиться о тебе и о моем сыне.
– Видимо, так же, как ты заботился о нас при разводе? Ты сказал мне, что все поделил ровно поровну. Делить, правда, оказалось нечего. Ты нанял зондеркоманду юристов, чтобы те спрятали все твои активы и списали большую часть твоих доходов. Мне нечего было ловить.
– Развод – это все равно что выемка асбеста: требует осторожности и страшно ядовит. Отец все делал через своего адвоката. Я теперь понимаю, насколько этот адвокат все испортил. Как все вышло жестоко. Но, Люси, мы же любили друг друга, разве ты забыла?
– Да, у нас было много общего. Ты.
– А помнишь нашу дивную свадьбу? – уговаривал он.
– Да, сказочный был брак – в версии Квентина Тарантино.
– Есть пять золотых правил счастливого брака. – Джереми попытался улыбнуться. – К сожалению, никто, блин, их не знает.
– Я знаю. Джин, успокоительное, водка, ксанакс, снотворное. Мы расстались по одной простой причине: ты не расценивал женитьбу как эксклюзивную телесную договоренность.
– Слабы мужчины. Примитивны. Недостойны. Твой отец оказался ненасытным любителем малолетних массажисток и легких девиц, но ты его простила. Если ты смогла простить собственного отца, почему не можешь простить меня?
Я разглядывала бывшего мужа с прокурорским вниманием к деталям. Тот же Джереми, но на лице у него было незнакомое выражение – покаяние. Менее побитую жизнью женщину оно бы тронуло. Но не сомневалась я только в собственном сомнении.
– Нет.
– Я совершил ошибку, бросив тебя, – сказал он глухо. – Я никогда никого не любил, кроме тебя. (В тени дома в его глазах не было синевы – лишь темнота жидкого шоколада.) Ты подстриглась? Тебе идет.
– Ты для меня умер, Джереми.
Глаза его теперь исполнились растерянности и боли, как у впечатлительного школьника.
– Столько всего я не успел сказать моему дорогому отцу. Но зато я могу многое успеть со своим сыном. Как думаешь, у Мерлина есть хоть какие-нибудь чувства ко мне? – спросил он осторожно, покорный, как младенец.
– Такие же, как и у меня. Уверена, он благословляет землю, в которой ты похоронен.
– О, Люс, как же мне убедить тебя? – Он оглядел мою облупленную ветхую террасу, удушенную плющом. – Давай я куплю тебе новый дом. Хочешь? Что ты хочешь, чтоб я сделал?
Я собрала сердце в кулак. Запереть его в канализационной шахте с бандой половых маньяков-сифилитиков в данных сюрреалистических обстоятельствах показалось мне разумным.
– Держись от нас подальше, вот и все, – сердито сказала я.
– То есть смысла снова делать тебе предложение нету? – Он выдал мне самую обворожительную свою улыбку.
– Для меня наш брак был чистой вивисекцией.
Я взялась за дверь. Он повесил голову:
– Прости меня, Люси.
Я наслаждалась глубиной его стыда.
– По-моему, тебе пора возвращаться в серные недра, которые тебя породили.
Тут мне на поясницу легла теплая, уверенная рука – и в шею засопел Арчи.
– Че происходит? – сурово спросил он.
– Мой бывший муж реинкарнировал при жизни, надо срочно написать Ширли Маклейн[88].
Арчи напрягся.
– Так это ты – тот самый говеный опарыш, который ее бросил в нужде? Шел бы отсюда поскорее, пока я не сделал криминальным колонкам план по новостям.
Дверь задрожала на петлях – Арчи захлопнул ее перед носом моего изумленного бывшего.
Глава 15Обожаемый папочка
На следующий же день начали прибывать ботсады цветов. От фанфарного запаха, рвавшегося из разноцветных бумажных кульков, голова шла кругом. Следом доставляли виноградники шампанского. Чуть погодя привезли новый ноутбук для Мерлина. Далее – билеты в оперу. Я вернула их с припиской: «Весь мир – театр, а ты в нем – Лихтенштейн или Тувалу».
Брошюры агентств недвижимости доставлялись отдельно, с задорными записками:
Теперь понятно, почему это называется «недвижимость»: кому под силу сдвинуть такие суммы? Ну, мне под силу – спасибо наследству. Прости, что ремонта в нашем «дворце-под-ремонт» так и не случилось. Давай я все исправлю. Позвони мне, поедем подыщем новое жилье тебе и Мерлину.
Я не ответила и на это, и тогда Джереми стал «невзначай» появляться там, где я бывала: в супермаркете, в спортзале, в местной библиотеке, в сквере на нашей площади, – всякий раз делая вид, что это случайность.
– Ой, а мы раньше нигде не женились? – игриво интересовался он.
– Ага, а я раньше нигде не вопила тебе всякие оскорбления? – отвечала я эдак или еще каким-нибудь ядовитым манером, после чего стремительно удалялась.
– Пожалуйста, дай мне повидаться с сыном, – умолял он по телефону. – Я знаю, что не заслуживаю участия. Но хотя бы ради Мерлина.
– Ни за что.
– Он обо мне вообще спрашивал? – клянчил он дрожащим виноватым голосом.
– Нет, – врала я и вешала трубку.