Следующие два часа стали для Пьеро, пожалуй, самыми скучными в жизни. Беатрис заставила его перемерить кучу всего, что составляло немецкий национальный костюм — белые рубашки с кожаными штанами на коричневых кожаных подтяжках и белые гольфы. Затем они переместились в обувную лавку, где Пьеро измерили ноги и заставили ходить в ботинках туда-сюда, а сами внимательно на него смотрели. Потом тетя и племянник вернулись в первый магазин, где одежду успели подогнать по фигуре, и Пьеро вновь пришлось по очереди все это надевать и медленно вертеться посреди помещения перед продавцом и Беатрис.
Он чувствовал себя идиотом.
— Можно уже идти? — проныл он, когда тетя выписала чек.
— Да, конечно, — ответила она. — Проголодался? Зайдем куда-нибудь пообедать?
Зачем спрашивать? Пьеро всегда был голодный, и, когда сообщил об этом, Беатрис громко рассмеялась.
— Весь в отца, — сказала она.
— А можно один вопрос? — Они уже сидели в кафе, ожидая заказанный суп с бутербродами. Тетя, негромко вздохнув, кивнула:
— Разумеется. Что ты хотел узнать?
— Почему вы к нам не приезжали, когда я был маленький?
Беатрис задумалась, но дождалась, пока принесут еду, и только тогда заговорила.
— В детстве мы с твоим папой были не так чтобы очень дружны, — начала она. — Он же старше, что у нас общего? Но потом он ушел на Великую войну, и я страшно скучала по нему и все время за него волновалась. Он, конечно, писал домой, но письма были странные… то вроде нормальные, а то совершенно бессвязные. Ты ведь знаешь, его тяжело ранило…
— Нет, — удивленно вымолвил Пьеро. — Не знаю.
— Да, ранило. Странно, что тебе никто не рассказал. Твой папа с товарищами ночью сидели в окопах, и на них напали англичане. И одолели. Убили почти всех, но Вильгельм чудом сумел убежать. Правда, пуля попала ему в плечо, и если бы чуть-чуть правее, так и убила бы. Он спрятался в лесу и оттуда видел, как англичане вытащили из укрытия одного несчастного мальчишку — последнего, кто выжил в том окопе, — и начали спорить, что с ним делать, а потом кто-то выстрелил ему в голову. Вильгельм, уж не знаю каким образом, добрался до немецких позиций, но потерял много крови и сильно бредил. Его кое-как перевязали и отправили в госпиталь, там он пролежал несколько недель и мог бы остаться дома — но нет, едва оправившись, попросился обратно на фронт. — Она осмотрелась, убедилась, что никто не подслушивает, и понизила голос почти до шепота: — Думаю, из-за того ранения и всего, что он тогда видел, он и повредился рассудком. После войны он очень сильно переменился. Он так злился, так ненавидел всех, кого считал виновными в поражении Германии. Потому мы и поссорились: меня ужасала его твердолобость, а он говорил, что я на войне не была и, значит, ничего не смыслю и права не имею судить.
Пьеро нахмурился, пытаясь понять.
— Но разве вы были не на одной стороне?
— До известной степени, да, — сказала она. — Только, Петер, сейчас не время это обсуждать. Вот подрастешь, тогда, бог даст, я смогу тебе все объяснить. Когда ты лучше поймешь, как устроен мир. А сейчас давай поскорее доедим и пойдем. Эрнст нас ждет.
— Но у него еще встреча не закончилась.
Беатрис повернулась и строго посмотрела на мальчика.
— Не было у него никакой встречи, Петер, — бросила она раздраженно, впервые выходя из себя в разговоре с Пьеро. — Он сидел в машине, когда мы ушли, и будет сидеть там, когда мы вернемся. Ты меня понял?
Пьеро, немного испугавшись, кивнул:
— Да.
Он решил больше это не обсуждать, хотя твердо знал, что именно слышал, и никто не смог бы убедить его в обратном.
Глава 7Гул ночного кошмара
Через месяц-полтора, в субботу утром, Пьеро проснулся и обнаружил, что в доме царит переполох. Старшая служанка Юте меняла на кроватях белье и распахивала окна, чтобы проветрить комнаты, а Герта, красная больше обычного, носилась повсюду со щеткой, ведром и тряпкой — подметала и мыла полы.
— Придумай сам что-нибудь себе на завтрак, Петер, — сказала кухарка Эмма, когда мальчик вошел в кухню. Куда ни глянь, везде стояли противни, и, очевидно, в доме уже побывал разносчик из Берхтесгадена: на всех рабочих поверхностях теснились корзины с фруктами и овощами. — А то хлопот ой как много, а времени ой как мало.
— Вам помочь? — спросил Пьеро. Случалось, что он просыпался в тоскливом настроении, тогда перспектива целый день сидеть одному без дела его ужасала; сегодня был как раз такой день.
— Помощь бы не помешала, — ответила кухарка, — да только опытной поварихи, а не семилетнего несмышленыша. Может, попозже что-нибудь для тебя и появится. А пока на-ка вот, — она взяла из ящика яблоко и бросила ему, — возьми с собой на улицу. Чтобы уж вовсе не оголодать.
Пьеро вышел в коридор. Там тетя Беатрис, держа в руках блокнот на дощечке с зажимом, водила пальцем по списку дел и помечала те, что уже выполнены.
— Что сегодня творится? — поинтересовался мальчик. — Почему все так бегают?
— Скоро приезжают хозяин с хозяйкой, — сообщила Беатрис. — Вчера ближе к ночи пришла телеграмма из Мюнхена, и это застало нас всех врасплох. Поэтому ты, пожалуйста, лучше никому не мешай и под ногами не вертись. Ты ванну принимал?
— Да, вчера вечером.
— Вот и славно. Ну давай-ка, найди какую-нибудь книжку и посиди почитай где-нибудь под деревом. Все-таки уже весна, утро чудесное. Да, и кстати… — Она приподняла бумаги, скрепленные зажимом, извлекла из-под них конверт и протянула Пьеро.
— Что это? — удивленно спросил он.
— Письмо. — Ее голос вдруг зазвучал сурово.
— Мне?
— Да.
Пьеро в недоумении уставился на конверт. Он понятия не имел, кто мог ему написать.
— Это от твоего друга Аншеля, — сказала Беатрис.
— Откуда вы знаете?
— Прочитала письмо, естественно.
Пьеро нахмурился:
— Прочитали мое письмо?
— Да, и очень хорошо, что я это сделала, — ответила Беатрис. — Уж поверь мне, я действовала исключительно в твоих интересах.
Он взял конверт. Тот и вправду был взрезан сверху, а листки вынуты и просмотрены.
— Ты должен ответить, Петер, — продолжала Беатрис, — и желательно сегодня же. Попроси его больше тебе не писать.
Пьеро ошарашено посмотрел на нее.
— Не писать? Почему?
— Я знаю, тебе это кажется странным, — сказала тетя, — но ты и представить не можешь, сколько неприятностей способны доставить тебе письма от этого… от этого мальчика, Аншеля. Тебе — и мне тоже. Будь он Франц, Генрих или Мартин, тогда пожалуйста. Но Аншель? — Она с горькой усмешкой поджала губы. — Письма от евреев здесь отнюдь не приветствуются.
Конфликт разгорелся около полудня. Пьеро гонял в саду мяч, а Юте и Герта, наблюдая за ним со скамейки за домом, курили и болтали о ерунде. Их увидела Беатрис.
— Гляньте-ка, расселись, — прикрикнула она. — А зеркала, между прочим, не протерты, камин в гостиной не вычищен, и хорошие ковры с чердака никто не удосужился принести.
— Что, уж и покурить нельзя? — вздохнула Герта. — Не можем же мы работать весь день без передышки.
— Бедненькие, уработались! Эмма сказала, что вы уже добрых полчаса тут загораете.
— Эмма доносчица. — Юте вызывающе скрестила руки на груди, отвернулась и уставилась куда-то в горы.
— А нам про нее тоже есть что порассказать, — прибавила Герта. — Куда, к примеру, с кухни пропадают яйца и шоколадные плитки. Не говоря уж о том, чем они занимаются с молочником Лотаром.
— Ваша грызня меня не интересует, — отрезала Беатрис. — Мне нужно только, чтобы к приезду хозяина все было идеально. Честное слово, барышни, ведете себя как в детском саду! Мне порой кажется, что я у вас воспитательница.
— Ну, ребенка в дом вы привезли, не мы, — огрызнулась Герта.
Возникла пауза. Беатрис сверлила служанку гневным взглядом.
Пьеро подошел ближе, любопытствуя, кто одержит в споре верх, но тетя заметила его и показала на дом.
— Марш к себе, Петер, — велела она. — Прибери в своей комнате.
— Хорошо, — сказал он, зашел за угол, туда, где его не было видно, и остался дослушать разговор.
— Так что ты сейчас сказала? — Беатрис повернулась к Герте.
— Ничего, — пробормотала та, глядя себе под ноги.
— Ты хоть представляешь, через что пришлось пройти этому мальчику? — спросила Беатрис. — Сначала его бросает отец, причем вскоре попадает под поезд и погибает под колесами. Потом мама умирает от туберкулеза и беднягу отправляют в приют. А он? Разве за все время здесь нам было от него хоть какое-то беспокойство? Нет! Разве он когда-нибудь вел себя плохо? Нет! Он всегда вежлив и приветлив, а ведь наверняка еще не оправился от горя. Знаешь, Герта, я думала, что у тебя сердце мягче. Самой ведь в жизни пришлось несладко. Должна бы понимать, каково ему.
— Извините, — буркнула Герта.
— Что? Громче.
Герта повысила голос:
— Извините, говорю.
— Извиняется она, — гулким эхом подхватила Юте.
Беатрис кивнула.
— Хорошо, — сказала она примирительно. — Надеюсь, что больше не услышу от вас гадостей — и тем более не увижу, что вы ленитесь. Вы же не хотите, чтобы хозяин про это узнал, нет?
Обе девушки испуганно вскочили, затоптали сигареты и разгладили фартуки.
— Я протру зеркала, — вызвалась Герта.
— А я почищу камин, — пообещала Юте.
— Отлично, — одобрила Беатрис. — А коврами займусь я. Но поторопитесь — они скоро приедут, и везде должен быть полный порядок.
Она направилась к дому. Пьеро, опередив ее, вбежал в холл и схватил щетку, чтобы подмести свою комнату.
— Петер, дорогой, — попросила Беатрис, — будь хорошим мальчиком, принеси мне из моего шкафа кофту.
— Сейчас. — Пьеро прислонил щетку к стене и пошел выполнять поручение Беатрис.
Он был в комнате тети всего однажды, в первую неделю, когда она показывала ему Бергхоф. Он не увидел там ничего особенно интересного; все то же, что и у него, — кровать, шкаф, комод, кувшин, таз. Правда, сама комната была намн