— А я-то думала, что после кайзера Вильгельма для нас королевские особы пустое место, — буркнула себе под нос Эмма, села и стала составлять список продуктов с ферм Берхтесгадена, которые ей понадобятся.
— Счастье, что я сейчас в школе, — сказал Пьеро Катарине на утренней перемене. — Дома дым коромыслом. Герта и Анге…
— Кто это Анге? — спросила Катарина. По ежедневным отчетам своего приятеля она хорошо знала жизнь Бергхофа.
— Новая служанка, — ответил Пьеро.
— Еще одна? — Катарина скроила гримаску. — Сколько ж ему всего нужно?
Пьеро нахмурился. Катарина очень ему нравилась, но он не одобрял ее манеру насмехаться над Фюрером.
— Ее взяли на замену, — объяснил он. — Фройляйн Браун уволила Вильгельмину.
— А за кем же теперь Фюрер гоняется?
— В доме с раннего утра переполох, — продолжал Пьеро, игнорируя дерзкий вопрос. Он давно пожалел, что посвятил Катарину в историю Гели и рассказал о предположениях Эммы, что Вильгельмина напоминает Гитлеру эту несчастную девушку. — Все книги подоставали с полок и протерли от пыли, лампочки повывинчивали из патронов и тоже протерли, а постельное белье перестирали, высушили и выгладили, чтобы было как новенькое.
— Столько возни, — изрекла Катарина, — и все из-за каких-то дураков.
Фюрер явился вечером накануне приезда гостей и устроил тщательную проверку резиденции, а после, к великому облегчению Евы, поздравил всех с отличной работой.
Наутро Беатрис вызвала Пьеро к себе в комнату — хотела убедиться, что форма «Дойче Юнгфольк» сидит на нем как подобает и его вид соответствует требованиям хозяина.
— Идеально, — одобрила тетя, оглядев мальчика с головы до ног. — Ты так быстро растешь, я боялась, что форма уже опять коротка.
Раздался стук, и в дверь заглянула Анге.
— Простите, фройляйн, — начала она, — но…
Пьеро повернулся и, подражая Еве, раздраженно щелкнул пальцами и указал на коридор.
— Выйди, — велел он. — Мы с тетей разговариваем.
Анге разинула рот и оторопело на него посмотрела; затем вышла и тихо притворила за собой дверь.
— Грубо разговаривать вовсе необязательно, Петер. — Тетя Беатрис ничуть не меньше Анге была ошарашена его тоном.
— А почему нет? — осведомился Пьеро. Он и сам сильно удивился, что повел себя так начальственно, но ему это очень понравилось. — Мы с вами разговаривали. Она перебила.
— Но это невежливо.
Пьеро был не согласен и не скрывал этого.
— Она служанка. А я — член «Дойче Юнгфольк». Я ведь в форме, тетя Беатрис, вы же видите! Она должна оказывать мне уважение, и не меньше, чем солдату или офицеру.
Беатрис встала и отошла к окну. Она долго смотрела на вершины гор и проплывающие белые облака, упершись ладонями в подоконник, как будто пыталась унять гнев и не потерять самообладание.
— Возможно, тебе не стоит проводить столько времени с Фюрером, — обернувшись наконец и взглянув на племянника, сказала она.
— Почему это?
— Он очень занятой человек.
— Занятой, занятой, а говорит, что видит во мне большой потенциал, — гордо объявил Пьеро. — И потом, мы обсуждаем интересные вещи. И Фюрер меня слушает.
— Я тоже тебя слушаю, Петер, — напомнила Беатрис.
— Вы — другое.
— Почему?
— Вы женщина. Вы, конечно, все равно необходимы рейху, это понятно, но дела Германии должны решать мужчины, такие, как мы с Фюрером.
Беатрис позволила себе горько усмехнуться:
— Сам додумался, да?
— Нет, — ответил Пьеро, неуверенно помотав головой. Вслух его заявление прозвучало не слишком убедительно. Да и если подумать, мама тоже была женщина, но всегда знала, что для него хорошо. — Так Фюрер говорит.
— А ты, значит, мужчина? — поинтересовалась тетя. — В восемь лет?
— Скоро мне исполнится девять. — Пьеро вытянулся в полный рост. — Вы сами говорили, что я расту не по дням, а по часам.
Беатрис села на кровать и похлопала по одеялу, приглашая племянника сесть рядом.
— О чем еще беседует с тобой Фюрер? — спросила она.
— Ну, это все довольно сложно, — протянул Пьеро. — Это про историю и политику. А Фюрер говорит, что женский ум…
— Ты все же попробуй. Я постараюсь понять.
— Мы обсуждаем, как нас обокрали.
— Нас? Кого это нас? Меня и тебя? Тебя и его?
— Нас всех. Немецкий народ.
— Ах да, разумеется. Ты же теперь немец. Я забыла.
— Мой отец немец по праву рождения, и я тоже, — ответил Пьеро, словно бы защищаясь.
— И что же конкретно у нас украли?
— Нашу страну. Нашу гордость. Украли евреи. Понимаете, они потихоньку, исподволь завоевывают весь мир. После Великой войны…
— Но, Петер, — не выдержала Беатрис, — не забывай все же, что Великую войну мы проиграли.
— Пожалуйста, не перебивайте, когда я говорю, тетя Беатрис, — со вздохом сказал Пьеро. — Так вы проявляете неуважение ко мне, своему собеседнику. Я, конечно же, помню, что мы проиграли, но и вы, в свою очередь, не можете отрицать, что после войны нам пришлось терпеть величайшие унижения. Союзникам было мало, что они победили, они хотели еще наказать немецкий народ, поставив его на колени. И в нашей стране нашлось немало трусов, которые чересчур легко сдались врагу. И мы такой ошибки не повторим.
— А твой отец? — Беатрис поглядела Пьеро прямо в глаза. — Он что, тоже был трус?
— Да, причем худшего пошиба. Он поддался слабости и потерял боевой дух. Но я — не он. Я сильный. Я сделаю все, чтобы восстановить честь семьи Фишеров. — Он замолчал и уставился на тетю: — В чем дело? Почему вы плачете?
— Я не плачу.
— Нет, плачете.
— Ой, я не знаю, Петер. — Она отвела глаза. — Наверное, просто устала, вот и все. Очень трудная была подготовка к приезду гостей. И еще я иногда думаю… — Она осеклась, будто не решаясь договорить.
— Думаете что?
— Что совершила ужасную ошибку, когда взяла тебя сюда. Но я считала, что поступаю правильно. Думала, если ты будешь рядом, я сумею тебя защитить. А теперь с каждым днем я…
Снова раздался стук в дверь, и, когда она открылась, Пьеро сердито обернулся, но пальцами не щелкнул: на пороге стояла фройляйн Браун. Он спрыгнул с кровати и вытянулся по стойке смирно; тетя Беатрис не шелохнулась.
— Приехали! — восторженно сообщила фройляйн Браун.
— Как мне их называть? — шепотом спросил Пьеро. Дрожа от волнения, он стоял в строю прислуги, встречающей гостей, рядом со своей тетей.
— Ваше королевское высочество, — сказала та. — И его, и ее. Герцога и герцогиню. Только не заговаривай с ними первый, жди, когда к тебе обратятся.
Через пару мгновений из-за угла на подъездную дорогу вырулил автомобиль, и почти одновременно за спиной Пьеро возник Фюрер, а слуги напряженно застыли навытяжку, вытаращившись в пространство перед собой. Эрнст подъехал, заглушил двигатель, быстро выпрыгнул из машины и бросился открывать заднюю дверцу. Из автомобиля выбрался человечек в тесноватом костюме и со шляпой в руке. Он огляделся, словно не понимая, куда попал, явно разочарованный от не слишком торжественной встречи.
— Естественно было бы ожидать какого-никакого оркестра, — невнятно произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо, а затем отработанным жестом поднял руку в нацистском приветствии — так, словно давно ждал случая это сделать. — Герр Гитлер, — великосветским тоном сказал он, без труда переходя с английского на немецкий язык. — Как приятно наконец познакомиться.
— Ваше королевское высочество, — отозвался, улыбаясь, Фюрер. — Ваш немецкий безупречен.
— Да, что же, — пробормотал человечек и затеребил шляпную ленту. — Семья, видите ли… — Он неловко умолк, словно бы не зная, что говорить дальше.
— Дэвид, а меня не представите? — Из машины выпорхнула женщина, одетая во все черное, будто на похоронах. Она говорила по-английски с сильнейшим американским акцентом.
— Да-да, разумеется. Герр Гитлер, разрешите представить: ее королевское высочество герцогиня Виндзорская.
Герцогиня проворковала, что «очарована», и Фюрер эхом повторил то же самое, попутно похвалив ее немецкий.
— Он далеко не так хорош, как у герцога, — улыбнулась дама. — Но кое-как объясниться могу.
Ева выступила вперед, чтобы и ее представили, но, обмениваясь рукопожатиями, держалась неестественно прямо — видимо, боялась, как бы королевские особы не заподозрили ее в попытке сделать книксен. Обе пары поболтали о пустяках: о погоде, окрестных видах и о поездке на гору.
— Я несколько раз думал: вот сейчас свалимся, — пожаловался герцог. — Головокружение там пришлось бы крайне некстати, согласитесь?
— Эрнст ни за что не допустил бы аварии, — ответил Фюрер, глянув на шофера. — Он знает, как вы для нас ценны.
— А? — Герцог вскинул глаза с таким видом, словно только сейчас понял, что с кем-то беседует. — Что вы говорите?
— Давайте пройдем в дом, — предложил Гитлер. — Вы в этот час любите пить чай, верно?
— Капельку виски, если есть, — отозвался герцог. — Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Уоллис, вы идете?
— Да, Дэвид. Я восхищалась домом. Правда же, он великолепен?
— Мы с сестрой обнаружили это место в 1928-м, — сказал Гитлер. — Выбрались в отпуск, и мне настолько понравилось, что я купил дом, едва смог себе это позволить. И теперь стараюсь приезжать как можно чаще.
— Людям нашего положения важно иметь уединенный приют, — изрек герцог, дергая себя за манжеты. — Место, где можно спрятаться от всего мира.
— Людям нашего положения? — Гитлер поднял бровь.
— Влиятельным людям, — пояснил герцог. — У меня, знаете ли, в Англии раньше был такой приют. Когда я еще был принцем Уэльским. Форт Бельведер. Туда я сбегал от всех забот. И какие мы устраивали роскошные вечеринки, помните, Уоллис? Я хотел даже запереться там и выбросить ключи, но премьер-министр непостижимым образом всегда умудрялся проникнуть внутрь.
— Не исключено, что мы сможем помочь вам отплатить ему за любезность. — Фюрер расплылся в улыбке. — Пойдемте поищем вам что-нибудь выпить.