Я подумал это, а мой мальчик уже вышел на крыльцо: умытый, хотя он обычно не очень любил мыться, и одетый в дорогу.
— Пора? — спросил он и взглянул на меня.
Я подумал: «Хорошо, что у тебя глаза зелёные, как у матери, и правдивые, как у матери, и добрые. И хорошо всё-таки, что ты услышал эту сказку о трёх ключиках; сказка не оттягивает плечи в дороге».
— Пора?! — второй раз нетерпеливо спросил мальчик.
Я смотрел на него, запоминая, запоминая — каким он начинает свой путь.
И неясно вспоминал свой собственный путь, уже близкий к концу.
— Ох, наконец-то я дотащила эту огромную ветку, — хрипло сказала старая грачиха. — Думала, вот-вот сердце разорвётся. Славная крыша будет у гнезда.
— Чудесная кроватка получилась из гусиного пера! — откликнулась молодая грачиха. — Осталось снести яйцо и высидеть первенца, только и всего.
…А мы, я с моим мальчиком, вышли из сада через калитку в поле.
Вдалеке виднелась поляна, где среди травинок и цветов и на ветвях деревьев горели сотни разноцветных светляков. Гномы били по наковальням: динь-дили-динь-динь, бим-бом-бим, бам-бамм-баммм — и пели вечную песенку:
Птицы проснулись от сна. Весна!
И цветы и трава —
Вся земля, что вчера спала,
Расцвела.
И жучиный народ,
Муравьиный народ,
Бабочкин народ,
И хитрый кот,
Тот, который мышку ждёт
(Она спряталась, кот её не найдёт),
Даже старый слепой крот —
Словом, все пробудились от сна!
Ведь весна!
Наступила весна!
И слепой крот видит Весну.
В эту чёрную ночь — одну
В целой жизни, а не только
В этом году —
Каждый видит свою судьбу,
Свою судьбу.
«Всё ли я тебе успел рассказать?» — думал я, едва поспевая за моим мальчиком, который вприпрыжку бежал по тропинке через поле.
Может быть, кота поймает мышь.
Бывает и так! Очень часто бывает!
Слушай меня, малыш;
Может быть, кошка поймает мышь.
Может быть, сны —
Это только сны.
А гномы пели своё.
И мальчик прислушивался к одной лишь песне гномов. Каким-то ты вернёшься домой, мой мальчик?!
Сказка о трёх зеркалах
В новую однокомнатную квартиру Димов переехал с маленьким чемоданчиком, где лежали две простыни, майки, носовые платки и надувная резиновая подушка.
Ему только исполнилось двадцать три года, и другого имущества он ещё не имел.
Квартира оказалась не совсем обычной. Кроме Квадратного Зеркала в ванной, там было ещё большое Овальное Зеркало в старинной кованой раме из потемневшего серебра, вделанное в стену передней.
— Квартира предназначалась Архитектору, строителю этого дома, и Овальное Зеркало принадлежит ему, — объяснил Управдом, похожий на гнома: очень маленький, с седой бородкой, в красно-белом вязаном колпаке с большой кистью. — Не удивляйтесь, если Зеркало будет вести себя… ну, не совсем обычно. Архитектор через некоторое время вернётся из командировки и, конечно, перенесёт Зеркало в свою квартиру.
У Управдома и голос был тонкий, как у гнома.
Особых странностей в Овальном Серебряном Зеркале Димов не заметил.
Впрочем, он был молод и занят исключительно своей особой. Он не обращал серьёзного внимания на окружающее.
Только раз Зеркало отразило его совсем розовым.
Но это могло быть его, Зеркала, причудой.
А могло объясняться розовым закатным светом, проникающим из комнаты в переднюю. Или тем, что Димов был не один: как раз в этот момент к нему пришла Девушка, которую Димов немножко любил.
— Да чего гадать — розовый так розовый! — решил Димов, который предпочитал не задумываться без крайней необходимости.
Пожалуй, более обременительными оказались странности простого Квадратного Зеркала в ванной. Дважды оно вообще не отразило Димова, хотя ему очень нужно было отразиться. И он ведь имел на это право, будучи владельцем квартиры и всего в ней находящегося, зеркал в том числе.
В первый раз поведение Квадратного Зеркала можно было объяснить тем, что оно было покрыто паром, поднимающимся из ванны.
Ну, а во второй раз?
Потом с Зеркалом в ванной всё в основном наладилось, хотя оно оставалось очень рассеянным: иногда забывало отразить правое ухо, или волосы, или подбородок. Зато Серебряное Зеркало в передней делалось капризнее со дня на день.
Один раз он подошёл к нему в майке, а оно отразило молодого короля с золотой короной, в горностаевой мантии, каких Димов никогда и не видывал наяву: прежде он жил в студенческом общежитии, а не во дворце.
А на следующий день Зеркало и вовсе отразило вместо Димова очень красивую девушку, немного похожую на Девушку, которую он любил. Только девушка эта была в необыкновенно прекрасном золотом платье, а на ножках у неё были серебряные туфельки, и косы у неё были необыкновенно прекрасные — длинные, до полу, серебристые и странные.
Тогда Димов вызвал Управдома. Но тот ведь был маленький, как гном. И, даже поднявшись на носки, не мог ничего разглядеть в Овальном Зеркале. А влезть на стул Гном почему-то отказался.
— Вы видите маркизу? — только спросил он своим неприятным, пронзительным, тоненьким голоском.
— Да, может быть, я вижу маркизу…
Димов с удивлением вспомнил, что в институте его Девушку окрестили этим несовременным прозвищем: «Маркиза».
— Хм… Это удивительно, но не следует этому удивляться, — пропищал Гном, служивший Управдомом. — Я вам скажу — надеюсь, что это останется между нами, — у Архитектора, который строил дом, были предки — маркизы; впрочем, он этого не скрывал и не скрывает. Между прочим, у его прабабушки-маркизы я имел честь служить пажом, а после — мажордомом; не знаю, как это перевести на современный язык. В молодости прабабушка была необыкновенно хороша и часто часами стояла перед этим самым Серебряным Овальным Зеркалом, любуясь своей красотой. Может быть, одно из её отражений не успело отделиться от зеркала, когда маркиза-прабабушка отвернулась: она была на редкость нетерпелива, грациозна и подвижна. И её отражением, предназначенным совсем не вам, любуетесь сейчас именно вы. Возможно, это отражение, пролетев мимо маркизы-прабабушки, отразилось от некоего звёздного скопления. И полетело обратно. И всё летает между этим звёздным скоплением и нашим домом. Туда и обратно. А вы случайно — я не думаю обвинять вас в нескромности! — очутились на пути полёта.
Гном откашлялся и замолчал.
«Что ж, всё это возможно, — подумал Димов. Он был инженером и знал физику. — Но всё-таки странно, что прозвище моей Девушки — Маркиза! И что она так похожа на эту прабабушку! И какой же она была красавицей — маркиза-прабабушка! И почему дурак Архитектор с подозрительными родственниками всё не возвращается из командировки и не уносит своего дурацкого зеркала? И надо решать, как именно мне поступить с моей Девушкой. Но, уж конечно, я не позволю всяким дурацким гномам…»
Димов обернулся.
Управдома уже не было в передней.
— Нет, я не позволю внушать мне решение при помощи дурацкой и подозрительной чертовщины! — очень громко сказал, почти прокричал Димов.
И чтобы зеркала — Овальное и Квадратное — больше не вмешивались в его жизнь и чтобы не приходилось прибегать к помощи подозрительного Гнома, когда-то занимавшего странную должность мажордома во дворце маркизы, прабабушки подозрительного Архитектора, Димов достал со дна чемоданчика своё собственное Круглое Зеркальце, приобретённое им ещё в студенческие времена в самом обычном магазине Главстекла. На нём и наклейка сохранилась: «Главстекло ОСТ-1125».
Это ОСТ-1125 означало, что оно сделано по стандарту, утверждённому Институтом стандартов за номером 1125.
— Ты-то не будешь чудесить! — сказал Димов, стирая с Зеркальца пыль. — Волшебство не разрешается никакими стандартами. В чём, в чём, а в этом можно не сомневаться…
Но и третье зеркало изменилось за долгие месяцы, которые оно провело, забытое, на самом дне чемоданчика. Оно и прежде немного увеличивало, так как было несколько вогнутым. Но теперь оно стало увеличивать одно только неприятное.
Может быть, его ожесточило длительное одиночество?
Или воздух этой странной квартиры?
Или время?
Стоило появиться на лице Димова крошечной морщинке, которую позволительно и совсем не отражать, как Зеркало ОСТ-1125 превращало незначительнейшую и неприметнейшую морщину прямо-таки в глубокую изрытую колею, похожую на осенние колеи на плохих дорогах, только наполненную не стылой водой, а временем и разочарованиями.
— Ты стареешь! Пройдёт не слишком много времени, и ты превратишься в одинокого брюзгливого старика, — бормотало Круглое Зеркальце.
— Пока что брюзгливым становишься ты, — отвечал Димов.
А Зеркальце ОСТ-1125 молча делало морщинку ещё более глубокой.
А если, по несчастью, на лице Димова, брившегося перед тем, как пойти в гости или в театр, вскакивал совсем неприметный прыщик, Зеркальце забывало, что у Димова вполне приличный прямой нос, без особых примет, и вполне приличные серые глаза, тоже без особых примет, и твердило одно:
— Ты становишься уродом!
— Раньше ты этого не говорило, — возражал Димов, продолжая бриться.
— Раньше ты был молод, — не давая окончить фразу, резко перебивало Зеркальце, — и в твоих глазах просвечивало нечто… эдакое… А теперь…
— К чёрту! — крикнул Димов, топая ногами и отбрасывая Зеркало. — Тебя тоже подкупил проклятый Гном, служащий Управдомом, и подозрительный Архитектор, который всё не возвращается из своей подозрительной командировки.
Немного успокоившись, он подошёл к телефону, позвонил в Институт стандартов и вежливо, но голосом достаточно внушительным заявил:
— В Зеркальце ОСТ-1125, приобретённом мною несколько лет назад в магазине Главстекло, неожиданно обнаружилась некая чертовщина.