— Всё-таки я пришла снова, Доктор, — слышится её задыхающееся, прерываемое рыданиями кудахтанье… — Может быть, всё-таки есть такое лекарство, чтобы всё стало как прежде. Раньше я была обыкновенной курицей и несла самые обыкновенные яйца с прозрачной скорлупой.
И была счастлива, потому что из этих яиц выходили прекрасные, умные и храбрые цыплята.
Дятел рассеянно слушает кудахтанье несчастной Курицы и тем временем выстукивает её. Своим твёрдым клювом он может пробить кору дерева, но сейчас касается им груди пациентки осторожно и мягко.
— Дышите! — время от времени просит он. — Задержите дыхание!..
— Яйца сжирал Одноглазый Карлик, — чирикает Воробей. — Моя загородная резиденция — у мусорного ящика Замка, и в своё время я видел горы этих скорлупок. А из цыплят, которым позволяли появляться на свет, Карлику варили бульон.
Дятел выстукивает Курицу, иногда покачивая своей мудрой головой с хохолком.
Вот он ударил клювом и услышал как бы удар колокола — металлический звон наливающегося, почти созревшего золотого яйца.
— Необыкновенно умные и храбрые цыплята, — задыхаясь от горя и слёз, скороговоркой кудахчет Курица. — Один из них даже открыл около Замка Задний Двор. И этот Двор нанесён на все куриные географические карты. Вы можете проверить, господин Дятел. И я хочу только одного: чтобы у меня снова рождались настоящие живые цыплята.
Дятел покачивает головой:
— Я ничем не могу вам помочь. Вы же сами согласились стать Курицей, Которая Несёт Золотые Яйца, когда вам предложили служить при дворе Одноглазого Карлика и дали ливрею из павлиньих перьев. Теперь уж ничем не поможешь.
…Гром прокатывается за опушкой леса и приближается, приближается…
Нет, это не гроза гремит, а колёса кареты Одноглазого Карлика.
— Тпру! — кричит Карлик, и карета останавливается на опушке леса.
— Так вот ты где, негодница! — кричит Карлик, вытаскивая из дупла Курицу, которая от страха роняет на дорогу тяжёлое золотое яйцо.
— Так и знай! В следующий раз сверну тебе шею! — Карлик швыряет Курицу в карету.
Он наклоняется и с трудом отрывает от земли золотое яйцо.
Рессоры кареты прогибаются под тяжестью яйца.
— Н-но! — кричит Карлик, размахивая кнутом.
Курица прижалась в уголке кареты.
Кони натягивают постромки и выносят карету из лесу на дорогу.
Впереди виден Замок с золотой крышей, башни с золотыми шпилями.
Божья Коровка, проснувшись от грохота колёс, вспархивает с листа лопуха и летит вверх, в небо.
Она ведь свободна и может делать всё, что захочет.
«Что прихватить сегодня на небе? — думает она. — Осколок радуги? Или, может быть, солнечный луч?»
Поползень, у которого Дятел вытащил занозу, взбирается по стволу сосны всё выше и выше.
Соловей съел половину Индийского червяка, запил тремя каплями росы с берёзового листа и поёт, устроившись на ветке черёмухи. А черёмуха расцветает под его пение.
Воробей летит в город; ему надо успеть поссориться с другим старым Воробьём, его лучшим другом.
Ящерица греется на солнце и смотрит, как быстро растёт у неё хвост чудесного нежно-салатного цвета, гораздо более красивый, чем прежний.
Карета Одноглазого Карлика скрывается за золотыми воротами Замка.
Володя и дядя Алёша
Мальчику было три года. Он ещё не знал, очень ли это много или очень мало.
Он уже ходил в детский сад. И давно: может быть, месяц, а может быть, даже два месяца.
Звали его Володя.
И у него была бабушка. А дедушка этой зимой умер. Однажды бабушка оставила его одного на кухне, а когда вернулась, увидела, что он разбил две чашки. Одну чашку пустую — на ней были нарисованы синие квадраты, и её было не жалко. А другую чашку с чаем. На ней был корабль с зелёным парусом.
Когда чашка упала и раскололась на две половинки — белую и другую, с кораблём под зелёным парусом, — обе половинки поплыли вперегонки по чайному морю.
Интересно было, какая обгонит.
Наверное, та, что с зелёным парусом.
И к какой неизвестной стране приплывёт корабль по тёмному сладкому чайному морю? И было очень жалко, что бабушка выбросила обе половинки в мусоропровод.
Они всё равно очень красиво зазвенели и хоть не уплыли, но улетели куда-то.
А бабушка сказала Володе:
— Ты невозможный мальчик!
Она так говорила часто. И другие говорили.
— Да, — согласился Володя и подумал: «Куда же всё-таки улетел корабль? Разве корабли летают? Те, которые с зелёными парусами, наверно, летают».
А бабушка сказала:
— Вот я тебя, негодника, оставила на одну только минуту, и ты разбил две чашки. Подумайте, люди добрые, сколько бы он раскокал чашек за всю жизнь!..
Больше никого в кухне не было — был только ещё Редисочный человек, он жил под шкафом, и о нём бабушка не знала, — и Володя понял, что и «негодник», и «люди добрые», и «невозможный мальчик» — всё это он один.
Он хотел ответить бабушке, сколько бы он разбил чашек за всю жизнь, но не мог, потому что умел считать только до десяти.
Он знал, что ему три года и один месяц, а сколько ему минут — этого он не знал.
Пока он думал, бабушка вытерла чайное море. Оно исчезло вместе с берегами и неизвестными землями.
— Я не знаю, сколько бы я разбил чашек, — вежливо ответил Володя.
Он решил подождать вечера и спросить Длинного человека, которого все на дворе звали «Дяденька Достань Воробушка» и ещё «Дядя Алёша».
А теперь надо было торопиться в детский сад. Он и так опаздывал.
Вечером Володя решил подстеречь Длинного человека. Забрался сначала на сухое дерево, потом по толстой сухой ветке на угловой столб забора.
Было страшно, но он всё-таки забрался.
«Теперь я великан», — подумал Володя.
Сидит на заборе, а его качает ветер. И холодно. И темнеет быстро.
Длинный человек не приходил.
Потом он показался в конце двора, и у Володи от радости даже сильнее забилось сердце.
Но Длинный человек прошёл мимо — медленно, понурившись — и не заметил Володю.
Шёл себе и шёл.
А Володя-то думал, что он остановится, поднимет голову как можно выше и скажет:
«Дяденька, достань воробушка!»
А он не остановился. Будто Володя не стал великаном, а наоборот, сделался маленьким или невидимкой.
Темнело, и падал крупными хлопьями снег. Володя даже сам себя почти не видел.
— Дяденька! Дядя Алёша! — испуганно позвал Володя.
Человек оглянулся, подошёл. Теперь-то уж он задрал голову вверх.
Володе сразу стало весело.
— Вот ты куда забрался! — сказал дядя Алёша.
— Я великан, — низким, страшным голосом сказал Володя. — Я думал, вы попросите: «Достань воробушка».
— Ты и в самом деле стал великаном, — таким же тихим, но ещё более страшным голосом ответил дядя Алёша. — Будь добр, достань воробушка. Мне очень нужно.
Володя пошарил в темноте, где летали снежинки — большие, как бабочки или даже как птицы, — и протянул руку сверху вниз Длинному человеку.
— Спасибо! — сказал дядя Алёша и сделал два шага по тропинке.
— Ой! — тихонько крикнул вслед Володя. — Снимите меня, пожалуйста.
— Разве ты не великан? — спросил дядя Алёша. Он обеими руками взял Володю и поднял его над головой.
— Я не настоящий великан, — признался Володя.
Уже темнело.
— Закинуть тебя на луну? — спросил дядя Алёша.
— Там есть люди? — неуверенно спросил Володя.
— Может быть, и есть. Лунные человечки.
— Я хочу домой, — сказал Володя.
Дядя Алёша опустил его на тропинку, и они пошли рядом. Только теперь Володя вспомнил, зачем он подстерегал Длинного человека, и спросил его:
— Скажите, пожалуйста, сколько минут я живу? Мне три года и один месяц, а сколько это минут, я не знаю.
Он объяснил, зачем ему обязательно нужно знать, сколько минут он живёт на свете.
— Хм, — сказал дядя Алёша. — Сейчас подсчитаем.
Он наклонился, подобрал щепку и стал чертить на снегу цифры.
— Интересно, — сказал он и улыбнулся. — Ты живёшь два миллиона сто девяносто восемь тысяч четыреста минут. И ты бы успел разбить четыре миллиона триста девяносто шесть тысяч восемьсот чашек.
— Ой! — вскрикнул Володя и несколько раз, сперва вслух, а потом про себя, чтобы запомнить, повторил: — Четыре миллиона… тысяч… восемьсот! Это много?
— Очень много! Это была бы гора до самой луны. До свиданья, воробей!
— Почему я воробей? — спросил Володя.
— Во-первых, я тебя достал с забора. Во-вторых, ты подпрыгиваешь, когда ходишь. А в-третьих, я дяденька, который достаёт воробушков. Ведь так?
— До свиданья, дядя Алёша, — сказал Володя.
Вбежав на кухню, он крикнул:
— Бабушка! Бабушка! Четыре миллиона… тысяч… восемьсот! Вот сколько я бы успел разбить чашек, бабушка! Это много! Это была бы гора до самой луны!
— Полуночник! — сердито сказала бабушка. — Синий, замёрз — сосулька несчастная.
Она раздела его, докрасна растёрла полотенцем, а потом уложила в постель и дала чашку горячего какао.
— Пей, несчастье моё!..
Володя пил и думал: «Вот я какой! Сколько у меня имён: и Володя, и Люди добрые, и Негодник, и Невозможный мальчик, Сосулька несчастная, и ещё Воробей. И как долго я живу! И сколько чашек я бы успел разбить. Целую гору — до луны… Долго я живу. Но это ничего — жить мне не надоело».
Он заснул. Ему снились корабль под зелёным парусом, чайное море и Длинный человек.
…С тех пор Володя часто забирался на забор по сухому колючему дереву и становился великаном. Это ему нравилось.
Он сам себе рассказывал великанские сказки.
Сидел на заборе и поджидал Длинного человека… Тот жил не в их доме, но приходил почти каждый вечер. Он снимал Володю с забора и рассказывал ему разные истории.
Истории были интересные. Про зверей. У дяди Алёши было очень много знакомых зверей. Даже один знакомый слон. И не в зоопарке, а в самой настоящей Жаркой стране. Знакомые попугаи, страусы, розовые пеликаны, собаки, кошки, мыши.