Опрос был частью крупного лонгитюдного исследования в 12 разных школах, выборка состояла из 931 подростка (52,3 % мальчиков и 47,7 % девочек) от 11 до 18 лет. Кроме самих подростков, опрашивались их родители. Опрос проходил в две волны, с интервалом в 2 года. Культурно-стилевые предпочтения подростков определялись по двум показателям – групповой идентификации и музыкальным предпочтениям, а экстернализация – по показателям прямой и непрямой агрессии и противоправного поведения (как часто респонденты совершали за последний год такие поступки, как кража, вандализм, невооруженная драка и т. п., всего 23 типа действий).
Статистический анализ подтвердил относительную устойчивость стилевых музыкальных предпочтений голландских подростков, они не склонны часто менять свои стилевые пристрастия. Это значит, что юношеские субкультуры, содержащие какие-то опасные элементы, могут влиять и на социальное поведение подростков. Что касается временной последовательности музыки и проблемного поведения, исследование подтверждает социокогнитивную теорию: любовь к хеви-метал и хип-хопу предвещает в дальнейшем экстернализирующее проблемное поведение подростка, тогда как обратной связи, между проблемным поведением и последующим увлечением хеви-металом и хип-хопом, не обнаружено, причем это верно и для младших, и для старших подростков. Иными словами, подростки с сильными предпочтениями хеви-метал или хип-хопа могут чаще подвергаться воздействию музыки и видео с антисоциальным контентом, что может побуждать их вести себя более вызывающе и активизировать антисоциальные когнитивные схемы. Психосоциальная гипотеза, согласно которой тяготение к агрессивной музыке является следствием предшествующего проблемного поведения подростка, подтверждения не нашла. Гипотеза, согласно которой связь между хеви-метал и экстернализацией опосредствуется гендером, подтвердилась частично, причем обнаружился неожиданный эффект: влияние хеви-метал на экстернализацию у мальчиков сильнее, чем у девочек. Возможно, это объясняется тем, что среди голландских девочек распространены более мягкие формы этой музыки, не ассоциирующиеся с гендерными различиями.
Тем не менее, исследователи призывают интерпретировать их выводы осторожно. Хотя лонгитюдные исследования обладают большей объяснительной силой, чем поперечные срезы, однозначной причинной связи они не устанавливают. Вполне возможно, что связь между музыкальными предпочтениями подростка и его проблемным поведением обусловлена каким-то третьим фактором. Молодежные культурные ориентации могут быть «посредником» между личностными чертами подростка и его экстернализирующим поведением: детей с высокими показателями по таким чертам, как любовь к острым ощущениям, могут привлекать музыкальные стили и культурные сообщества, которые соответствуют их уровню активности, любопытства и потребности в возбуждении в начале подросткового возраста. Высокоэнергичная музыка и связанные с ней молодежные культуры, пронизанные духом приключений и поиска, могут непропорциально импонировать этим молодым людям. Иными словами, базовые личностные свойства, а затем культурные предпочтения и членство в группах сверстников, которые периодически, ради острых ощущений, нарушают социальные правила, могут в дальнейшем стимулировать коллективное экстернализирующее поведение. Популярные подростковые культуры могут выполнять в этой последовательной цепочке развития функции моста между личностью и типичной для среднего и старшего подросткового возраста экстернализацией.
Гендерные различия присутствуют даже в коллекционировании музыкальных записей. Когда один английский режиссер интервьюировал для документального фильма около 100 коллекционеров, среди них оказалось только пять женщин. Хотя мальчики и девочки одинаково склонны что-то коллекционировать, девочки чаще делают это для собственного удовольствия (одежда, красивые вещи), тогда как мальчикам коллекция важна для самоутверждения и показа другим; это предметная, соревновательная деятельность, средство общения с другими мальчиками. Ценимые в их среде музыкальные знания мальчики «носят» так же, как девочки одежду и украшения. Коллекционирование музыкальных записей – любимое занятие «ботаников», дающее им преимущество перед более атлетическими, спортивными «джоками».
Гендерная дифференциация существует и в сфере танцев. Во всех традиционных культурах мужчины танцуют, как минимум, не меньше женщин. Морис Бежар даже считал танец специфически мужским видом искусства. Танец – необходимый, а подчас и главный компонент ухаживания. Мужской танец всегда резко отличается от женского. В отличие от подлинной народной культуры, примитивная городская маскулинность считает танец чем-то женственным, что мальчику не подобает. Как трудно мальчику из рабочей среды отстоять свое право заниматься танцами, показывает фильм Стивена Дэлдри «Билли Элиот», признанный лучшим британским фильмом 2000 года. Когда одиннадцатилетний шахтерский сын Билли променял бокс на занятия балетными танцами, его отец и старший брат пришли в ярость, усмотрев в этом не только проявление женственности, но и признаки гомосексуальности. Билли и его учительнице пришлось приложить поистине героические усилия, чтобы добиться признания со стороны домашних и поступить в Королевскую балетную школу.
Мальчикам-подросткам мешает не только гомофобия, но и стеснительность, смущение из-за своей угловатости и неуклюжести. Между тем танец может творить чудеса. Власть и могущество танца я понял в 1970-х в «Артеке» у Евгения Александровича Васильева. Танцевальные вечера еженедельно проходили во всех дружинах, но ничего особенного там не было, а стеснительные мальчишки в них просто не участвовали. У Васильева в «Лесной дружине» это было невозможно. Он не только лично всем руководил (а показывали танцы по-настоящему артистичные вожатые), но и не позволял никому оставаться в стороне. И происходило чудо: неуклюжий подросток против воли становился в крут, входил в коллективный ритм, и очень скоро у него появлялись изящество и грация, а вместе с ними – уверенность в себе. Я говорил, что если бы можно было всех советских подростков провести через Васильевские танцы, мы бы значительно уменьшили число неврозов, а возможно – и насильственных преступлений. По сравнению с этим, даже проходивший в дружине театрализованный «суд над фашизмом» казался пустяком.
Очень многое для формирования эмоциональной культуры мальчиков дает театральное искусство, возможность принимать на себя и проигрывать разные, в том числе взаимоисключающие, роли и идентичности. Это отлично показано в таких классических советских фильмах, как «Сто дней после детства» Сергея Соловьева. Но я хочу воспользоваться другим примером.
Однажды в 1969 г. Ленфильм пригласил меня на просмотр нового фильма Игоря Масленникова «Завтра, третьего апреля», по известному рассказу Ильи Зверева. Фильм посвящен шестиклассникам, и снимались в нем ребята того же возраста, что и персонажи. Режиссер отобрал подходящих детей, их собрали в один класс, полгода они привыкали друг к другу, а потом был снят фильм. На просмотре присутствовали директора ленинградских школ, которые задали режиссеру много вопросов, включая такой: «Похожи ли ребята на персонажей, которых они играют?»
Игорь Федорович сказал, что может ответить только относительно мальчиков, что же касается девочек, то «они в этом возрасте настолько глупы» (буквально так и сказал), что никакую цельную роль сыграть не могут. Их можно заставить сыграть лишь отдельные эпизоды и состояния, все остальное – дело режиссера и оператора. Ответ режиссера меня поразил. С одной стороны, его мнение явно противоречит данным психологии развития, согласно которым девочки в этом возрасте по многим показателями, включая интеллектуальные, существенно опережают мальчиков. С другой стороны, Масленников – человек умный, и детей, с которыми работал, он прекрасно знал. Откуда же парадокс?
Может быть, его можно объяснить разницей в темпах развития самосознания у мальчиков и девочек? Подросток, озабоченный образом собственного «Я», все время проигрывает разные роли и кого-то изображает, именно поэтому его поведение кажется неестественным, хотя другим оно быть не может. Возможно, в это время ему одинаково трудно сыграть «на публику» как самого себя, так и другого. Может быть, разница между мальчиками и девочками объясняется тем, что у девочек этот процесс начинается и заканчивается раньше, чем у мальчиков? Но как проверить это предположение?
И тогда я вспомнил о ТЮТе, Театре юношеского творчества при Ленинградском дворце пионеров. Этот театральный коллектив был основан в 1956 г. замечательным педагогом и режиссером детского театра Матвеем Григорьевичем Дубровиным (1911–1974). ТЮТ задумывался не просто как детский театр, а как способ формировать личность с помощью драматического искусства. Вне зависимости от того, связывают ли его выпускники в дальнейшем свою судьбу со сценой, ТЮТ помогает им стать развитыми и гармоничными людьми. Это достигается, в частности, тем, что его воспитанники не только ставят спектакли и играют в них, но и самостоятельно их обслуживают, осваивая, наряду с актерским мастерством, различные театральные профессии: осветителя, монтировщика, бутафора, костюмера, гримера и др. Это резко уменьшает риск естественной для всякого театра звездной болезни и позволяет поддерживать между детьми дух равенства, независимо от степени их творческой одаренности.
В 2006 г. ТЮТ отметил свое 50-летие. Сейчас в нем 250 юных петербуржцев от 4 до 18 лет, около 20 творческих групп и 9 обслуживающих цехов. ТЮТ имеет собственную сцену, которая по технической оснащенности сравнима с лучшими сценическими площадками города. В его репертуаре пьесы У. Шекспира и А. Чехова, Г. Ибсена, Р. Шекли, Т. Стоппарда, В. Соллогуба и многих других российских и зарубежных драматургов. С момента основания ТЮТ является настоящей «кузницей кадров» для петербургского театра. В нем начинали Николай Буров, Лев Додин, Александр Галибин, Сергей Соловьев, Станислав Ландграф, Вениамин и Глеб Фильштинские, Андрей Краско, Николай Фоменко и многие другие талантливые актеры, театральные педагоги и деятели театра.