Отец Водоль задумчиво погладил бороду.
– Интересно, – пробормотал он, и лицо его чуть смягчилось. Эльф отломил кусочек от крыши пряничного домика, который стоял на столе, и отправил в рот. Потом приблизился к Николасу и как-то странно улыбнулся. – Опиши своего отца. Как он выглядит?
– Папа высокий, почти в два раза выше меня. А ещё он сильный, потому что работает дровосеком. Носит яркую одежду, правда, немножко потрёпанную – он шьёт её из старых лоскутков. У него с собой были санки, топор и…
Глаза Отца Водоля расширились ещё больше, так что кустистые брови почти спрятались под волосами.
– Скажи-ка, а сколько пальцев у твоего отца?
– Девять с половиной, – ответил Николас.
Отец Водоль широко улыбнулся.
– Вы его видели? Он жив? – с отчаянной надеждой спросил мальчик.
Чернобородый эльф поднял посох, и стол вместе со стульями поднялись в воздух. В следующий миг они пробили деревянные перекрытия и рухнули вниз, где в Главном зале до сих пор праздновали эльфы. Мебель разлетелась в щепки, едва не задев собравшихся.
Эльфы в немом ужасе вскинули головы и увидели Николаса и Отца Водоля, которые всё ещё стояли в Комнате Совета.
– Скажи мне, мальчик, правильно ли я тебя понял, – снова обратился к Николасу чернобородый эльф, повысив голос так, чтобы все его слышали. – Твой отец – Джоэл Дровосек?
Николасу не оставалось ничего, кроме как сказать правду:
– Да.
Эльфы внизу громко ахнули и принялись возбуждённо переговариваться.
– Его отец – Джоэл Дровосек!
– Его отец – Джоэл Дровосек!
– Его отец – Джоэл Дровосек!
На секунду Николас позабыл, что он тут незваный гость и легко может угодить в беду.
– Так мой отец был здесь? Он добрался до Крайнего Севера? И до Эльфхельма? Вы видели его? Он… он всё ещё здесь?
Отец Водоль медленно обошёл дыру в полу, которую сам проделал, и остановился так близко к Николасу, что мальчик почувствовал запах лакрицы в его дыхании и разглядел под бородой длинный тонкий шрам.
– О да, твой отец приходил в Эльфхельм. Он был одним из них.
– Что значит – одним из них? Что вы с ним сделали?
Отец Водоль глубоко вздохнул и закрыл глаза. Морщины бегали по его лбу, словно рябь по озеру в ветреный день. А потом он оседлал своего любимого конька – и произнёс Большую Речь:
– Что я с ним сделал? – переспросил он для пущего эффекта. – Я поверил ему. И совершил самую большую ошибку, которую только может совершить Глава Эльфийского Совета! Я пошёл на поводу у своих добросердечных собратьев, хоть и знал, что добросердечие – всего лишь проявление слабости. Только счастливый эльф может быть добросердечным, и потому последние несколько недель я изо всех сил старался сделать жителей деревни несчастными. Многие недооценивают важность несчастья, и в особенности эльфы. Тысячу лет они были счастливы и жили, не зная забот. Они делали подарки для гостей, которые никогда к нам не заглядывали. Они даже построили Гостеприимную Башню. Глупцы! И каждый вторник, кто бы ни стоял во главе Совета, эльфы сидели и обсуждали Стратегии гостеприимства. Хотя у нас никогда не было гостей!
Отец Водоль выдержал паузу и указал на портрет, висевший на стене Главного зала среди прочих. С портрета широко улыбалась эльфийка с пышным пучком золотых волос.
– Матушка Плющ, – сказал Отец Водоль. – Она была главой Совета до меня. Сто семь лет принадлежал ей посох. Девизом Матушки Плющ было «Радость и счастье для всех!». Отвратительно, – скривился чернобородый эльф. – И я оказался не единственным, кому не нравился её настрой. С годами эльфы всё яснее понимали, что неправильно жить ради других. Тогда я выдвинул свою кандидатуру под лозунгом «Эльфы для эльфов». И выиграл. Проще пареной репы! Матушка Плющ, разумеется, пожелала мне всяческих благ, испекла фруктовый пирог и даже связала носки. А я имел неосторожность назначить её послом доброй воли в Лес троллей, где уже через неделю её съели. От Матушки Плющ осталась только левая нога – не всем, знаете ли, по вкусу мозоли. Сейчас я понимаю, что она не подходила для этой работы. Слишком уж была дружелюбной.
Отец Водоль тяжело вздохнул, глядя на портрет предшественницы.
– Несчастная Матушка Плющ. Беда в том, что она не понимала: другие существа не похожи на нас. В глубине души эльфы всегда знали, что они лучше прочих народов. Им только нужен был кто-то, кто встал бы и сказал это вслух.
Но я не решался пойти до конца, пока не похитили Малыша Кипа. После этого я быстро всё изменил. Я сразу решил сделать эльфов как можно более несчастными – ради их же блага. Я заставил их носить туники разных цветов и сидеть за разными столами. Я запретил свистопляски, снизил минимальную зарплату до трех шоколадных монет в неделю и слежу за тем, чтобы никто не играл с волчками. Каждый день я стараюсь придумать для «Ежеснежника» заголовок пострашнее. Я изменил девиз Матушки Плющ на «Искореним добросердечие, искореним причины добросердечия!» – и горжусь этим, – Отец Водоль посмотрел на Николаса, и его улыбка изогнулась кошачьим хвостом. – Но прежде всего я закрыл Эльфхельм для чужаков и превратил Гостеприимную Башню в тюрьму… Стража! – вдруг заорал он. – Бросьте человека в камеру!
Тролль и Пикси Правды
Николас уже видел башню раньше: высокая, тонкая, она темнела на западе деревни. Стражники вели мальчика по заснеженной дороге, и с каждым шагом казалось, что башня всё сильнее тянется к небу. Миика дрожал в нагрудном кармане.
– Это всё моя вина, – прошептал мышонку Николас. – Ты должен бежать. Смотри, вон там за башней есть холмы с деревьями. Беги туда и прячься. Там ты будешь в безопасности.
Миика высунул нос, принюхался и почувствовал, что воздух в том направлении пахнет неуловимо восхитительно. Наверное, именно так пах неведомый сыр.
Эльф-стражник, шагавший рядом с мальчиком, ткнул в него рукоятью топорика.
– Хватит болтать!
Николас дождался, пока стражники отвернутся, быстро вытащил Миику из кармана и поставил на землю.
– Давай же, беги!
Мышонок метнулся прочь, к Лесистым холмам и жёлтым домикам, которые пахли сыром.
– Эй! – завопил стражник и пустился в погоню за грызуном.
– Оставь его! – приказал Отец Водоль. – Не нужна нам эта мышь. Главное, что человек у нас.
– Прощай, мой друг, – прошептал Николас.
– Тихо! – рыкнул на него Отец Водоль. И на этот раз не магия, но страх запечатал мальчику рот. Николас никогда ещё не чувствовал себя таким одиноким.
Превращённая в тюрьму башня оказалась жутким местом. Правда, не совсем. Со времён, когда башня именовалась Гостеприимной, на каменных стенах сохранились таблички вроде «Добро пожаловать», «Чужаки – это незнакомые друзья» и «Обними человека».
Стражник в синей тунике заметил, что Николас читает надписи на стенах.
– Во времена Матушки Плющ я бы испёк тебе имбирный пряник и станцевал свистопляску, а теперь, если прикажут, я покрошу тебя на мелкие кусочки. Каждую ночь я засыпаю в слезах, и душа моя как будто мертва. Но обществу перемены идут на пользу, – с тоскливым вздохом закончил эльф. Кажется, он и сам не верил в свои слова.
– Думаю, раньше мне бы у вас понравилось, – осторожно сказал Николас.
– Прошлое было ошибкой. Мы только и знали, что танцевать, веселиться и дружить. В нашем обществе не было места страху и неприязни к незнакомцам, а ведь все знают, что без этого никак. Отец Водоль показал нам, как глубоко мы заблуждались.
После долгого подъёма по винтовой лестнице Николаса бросили в камеру под самой крышей. К несчастью, башню построили из камня, а не из дерева, и в камере без окон царил промозглый холод. Стены покрывала копоть, а слабый огонёк единственного факела едва рассеивал мрак. Под одеялом на крохотной кровати похрапывал кто-то огромадный – Николас толком не разглядел, кто. Краем глаза мальчик заметил посреди потолка маленькую чёрную дыру. Когда стражники захлопнули дверь, Николас испуганно вздрогнул, а по башне прокатилось долгое эхо.
– Эй! Выпустите меня! Я ничего плохого не сделал! – закричал он.
– Ш-ш-ш! – зашипел кто-то, заставив Николаса подскочить.
Он обернулся и разглядел в колеблющемся сумраке девчушку в жёлтых одеждах и с невинной улыбкой на лице. Росту в ней было не больше метра, острые уши задорно торчали из-под длинных волос, а ангельская мордашка была чиста и нежна, как первая снежинка, хотя на щеках виднелись пятна сажи.
– Ты эльф? – прошептал он, тотчас же в этом усомнившись.
– Нет. Я пикси. Пикси Правды. Но прошу тебя, тише, а то разбудишь Себастиана.
– Кто такой Себастиан?
– Тролль, – ответила пикси, указывая бледным пальцем на великана, который почёсывал спину на узкой кровати.
Николас подумал, что Себастиан – странное имя для тролля, но вслух решил ничего не говорить. Ему и без того забот хватало. Неужели он до конца своих дней просидит в этой проклятой сырой камере?
– Когда нас выпустят? – спросил он пикси.
– Никогда, – ответила Пикси Правды.
– Ты врёшь!
– Я не могу врать, я же Пикси Правды и говорю только правду. Из-за чего вечно попадаю в неприятности. Ну, из-за этого – и из-за того, что взрываю головы.
Она быстро прикрыла рот ладошкой, смущённая тем, что сейчас сказала.
Николас внимательно посмотрел на пикси. Более безвредное существо сложно было представить.
– Что значит – взрываешь головы?
Пикси замотала головой, не желая отвечать, но рука её против воли вытянула из кармана золотой листик.
– Разрыв-трава.
– Разрыв-трава?
– Да. Я подложила её эльфам в суп, и у них повзрывались головы. Зрелище было потрясающее, за такое не жалко и в тюрьму угодить. Последний листик я берегу для особого случая. Мне нравится смотреть, как взрываются головы. Ничего не могу с собой поделать!
Николас почувствовал, как по коже забегали мурашки. Если уж очаровательная пикси оказалась убийцей, надеяться ему не на что.
– А ты бы хотела посмотреть, как взорвётся моя голова? – спросил Николас, страшась услышать ответ.