– Потому что в такие времена выживают только самые низкие помыслы, ведь доброта и честь нуждаются в хорошем пропитании, – с горькой иронией говорил рыцарь.
– Бывают исключения, – отвечал Мартин.
– Бывают и исключения, – вторил ему, соглашаясь, рыцарь.
И поскольку тут и там в окошко всё чаще заглядывало любопытное лицо, кто-то, перешёптываясь, крался вокруг дома и скрёбся в тонкие стены, рыцарь в конце концов стал добираться уже и до порога.
– Встань позади меня и поддерживай меня, – сказал он однажды Мартину.
Мальчик так и сделал, подпёр своей спиной рослого мужчину сзади, а тот откинул палку в сторону и толкнул дверь.
Нарушители спокойствия, а рыцарь их хорошо знал, отскочили на пару метров и изрядно напугались. Но тут же снова подступили ближе. Рыцарь стоял прямо, свободно скрестив руки. Ноги твёрдо упирались в землю. Как будто был цел и невредим.
– Ну, рыцарёк наш дорогой, – сказал один из наглецов. – Давно мы тебя не видали таким бодрячком.
– Чего надо? – спросил рыцарь.
– Да просто глянуть, как у тебя дела. А то ведь беспокоимся о тебе, мысли всякие.
– Ну, мысли, скажем так, не самая сильная твоя сторона.
Другой засмеялся.
– Да я просто так. Давно тебя не видели в посёлке. Ни верхом, ни пешим. А мы тебя уж заждались, парень. А ты сам сидишь тут и ждёшь нас. И то правда, чего зря слоняться по улице.
– Верно, – сказал рыцарь. – Что-нибудь ещё?
– Эм-м… – заикнулся второй.
– Больше ничего? – спросил рыцарь. – Вот что я тебе скажу. Если ещё раз увижу тебя или тебе подобных вблизи моей семьи, тебе уже не придётся больше никого и ничего ждать. Всё это останется у тебя позади.
Ухмылка так и застыла на губах незваного гостя. Как-то он по-другому представлял себе свой вечер.
Рыцарь спокойно закрыл перед ними дверь. И очень вовремя, потому что Мартин больше не мог его удерживать ни секунды. Да и сам рыцарь уже не мог держаться на ногах. Они с грехом пополам добрались до кровати и там немного посмеялись, вспоминая глупые рожи пришельцев.
Ночью Мартин внезапно проснулся. Женщина стонала и ходила из стороны в сторону по тесной каморке, не находя себе места.
– Роды начались, – сказала она Мартину. Тот счастливо зажал ладонями рот.
– Вот и славно! – сказал он.
Ах, этот мальчик, с благодарностью подумала женщина и всхлипнула. Это чистое дитя. Да, и впрямь было бы славно, если бы дело происходило не здесь, в этой крепости, среди ночи, да ещё в такое недоброе время.
– Что надо делать? – спросил Мартин.
– Сбегай за повитухой, – сказал ему рыцарь.
– Ночью нельзя выходить. Это запрещено, – сказала женщина.
– Тебе нужна повитуха, – настаивал рыцарь.
– Чай, не первые роды, сама управлюсь, – сказала женщина.
– Зато я не управлюсь без повитухи, – ответил тот.
– Но там злые духи, – простонала женщина, поддерживая руками опустившийся живот.
– Мне ничего не будет, – сказал Мартин. – Правда. Я пошёл.
И уже был в дверях. Ему не требовалось светить на дорогу, да ему и нечем было бы светить. Во дворе стояла мутно-серая ночь, она не чернела, потому что облака скрывали звёзды. Уже много недель скрывали. Снег и льдинки висели в воздухе.
Повитуха жила на другом конце крепостного городка. Её домишко стоял вплотную к домику шута-палача. Как всё близко одно к другому, думал Мартин, пригибаясь между хижин. Он слышал вой злых духов, но не верил в них. Он считал, что всё это наигранно; может, и куклы задействованы, чтобы держать в страхе и покорности жителей крепости. Возможно, лишь потому, что герцогиня получала удовольствие от жестокости.
И потом он всё-таки испуганно вздрогнул от неожиданности, потому что рядом с воротами крепости открылась узкая дверь, хотя никому нельзя было ни входить, ни выходить, пока не вернутся рыцари, ускакавшие на промысел. И что же он видит? По двору проскользнул к замку придворный охотник. На плече он нёс добычу: двух фазанов, уток и зайца. Он двигался весело, чуть ли не вприпрыжку. И не боялся, что его кто-нибудь схватит, хотя духи завывали так, что волосы вставали дыбом. Никто и носа не высовывал из дома, поэтому никто и не знал того, что заметил теперь Мартин и о чём он давно догадывался. Что герцогиня вовсе не бедствует, как все остальные. Что она хорошо обеспечена.
Мальчика охватила ярость. Он быстро добежал до повитухи и постучался, но изнутри слышались только скрипы, потом повитуха долго не могла вникнуть, чего от неё хотят, потом Мартин долго не мог примириться с её ответом. Она отказалась идти. Дескать, ей страшно, уж лучше она спрячется под кровать.
– Но это твой долг! – кричал Мартин.
Повитуха закрыла уши ладонями и повторяла одну и ту же молитву, все остальные она от страха забыла. И верила, что, если она крепко зажмурится, этот мальчишка исчезнет.
– Она не придёт, – сказал Мартин, вернувшись к женщине и рыцарю. И что придётся самим управляться.
Мартин был полон отваги. С той твёрдой верой в мир, какая уцелела только в нём одном. И которую он передал и младенцу, помогая ему сделать первый вдох.
И когда они управились и Мартин держал в руках крохотное существо, женщина назвала младенца его именем.
27
Когда же будет этому конец. Что ещё может произойти? И даже если произойдёт, то будет и следующая осень, следующий отлёт журавлей снова повлечёт за собой очередную нужду.
Женщина с детьми лежит в объятиях рыцаря, он обнимает их всех. Он уже окреп, стал седой и старый. Не упускает из виду дверь. Но в неё уже никто не ломится. Ни у кого нет больше сил на злодеяния.
– Так долго это никогда не длилось, – говорит жена. Она постоянно кормит младенца грудью, даёт грудь и другим детям, чтобы они не плакали от голода.
Конечно, так долго это ещё никогда не длилось, мог бы сказать на это Мартин. Ведь раньше при ней был умный рыцарь. Мужчина, который теперь защищал семью из последних сил и боролся с муками совести. Какие же зловещие образы не дают ему ныне уснуть?
Даже петух исхудал и говорил теперь очень редко. Но ночами, когда Мартин не мог уснуть от безнадёжности, петух повторял утешительную фразу:
– Ты с этим покончишь, Мартин. Ты положишь этому конец.
И потом однажды с наступлением утра зазвонил большой колокол, и исхудавшие фигуры, спотыкаясь, потянулись из своих домов. Впалые щёки и провалившиеся грудные клетки. Души, растерзанные ночным воем злых духов. Глаза мутные, потому что давно не видели ничего хорошего. Ничего милого сердцу, ведь всё это время туман вокруг крепости сгущался с каждым часом, не пропуская солнце, взглянуть вдаль было невозможно, и люди постепенно начинали верить, что на свете существует только этот грязный двор до скончания века. Радость жизни вообще нигде не вспыхивала больше. Но вот зазвонил колокол, и они вышли.
Герцогиня тоже вышла на свой балкон и смотрела вниз на ад нищеты, который она создала своими руками. Единственное, что заставляло её страдать, – это вонь оттуда, снизу. Она прикрыла лицо носовым платком.
Тут стоял и Томанс. От него осталась всего лишь худая тень его самого. Волосы он сбрил. Узнать его можно было разве что по его двухцветным штанам. Мартин одним из первых очутился подле него. Томанс что-то соорудил. Мастерил по частям то, что, казалось поначалу, не имело никакого смысла. Плечи его были напряжёнными. В рубашке с просторными рукавами он встречал свою больную, измождённую публику. Он сделал поклон в сторону балкона.
– Вот и настал момент! – гордо воскликнул он. Голос его разнёсся далеко. И откуда только у него брались силы? Наверное, они требовались ему в последний раз.
Рыцарь остался в дверях своего дома. А также его жена и дети.
Но остальные теснились, протискиваясь ближе к Томансу.
– Да, подходите смелее, не бойтесь. Вы все мне милы. Это для вас я не спал ночей, всё ломал голову. Должно быть, потому, что в ней мало что оставалось.
Он улыбнулся. «А где же его зубы?» – мысленно спросил себя Мартин.
– Да, наша бесценная герцогиня. – Томанс помахал вверх, к балкону. Она не шелохнулась. – Она доверила мне одно щекотливое задание. Я должен был сам себя казнить, но человеку нельзя накладывать на себя руки.
Не каждый и не сразу понял разницу, но это и не имело значения.
Тут подошла Мария. Эти тяжёлые недели не смогли причинить ей никакого вреда. Она была всё такая же растрёпанная и жизнерадостная, как всегда.
– Как хорошо, что вы все пришли сюда, – говорила она и с улыбкой проходила сквозь толпу так, будто была хозяйкой, принимающей гостей.
– Вы останетесь довольны, – проникновенно добавил Томанс и поцеловал руку Марии, проходящей мимо. – Уж я постарался. Расскажете об этом вашим детям. И вашим внукам. И прочим потомкам, ибо сегодня Томанс научится летать.
Мария захлопала в ладоши и засмеялась.
Томанс встал перед доской в форме лопаты, щёлкнул пальцами, и к нему подбежал козёл с тремя глазами. Он принялся жевать верёвку, пропитанную какой-то жидкостью. Сладкой водой. Наверное, Томанс от себя отрывал сахар, сберегая для дела. Все наблюдали. Шут улыбался. На Мартина он уже не смотрел. Видел перед собой только умиротворяющую пустоту и выжидал.
Как только козёл перегрыз верёвку, оборванный её конец вызвал реакцию в этом сооружении и между предметами, а те в свою очередь тоже вызвали реакцию, а те следующую. Целая цепочка весёлых событий пришла в движение. Опрокидывалось ведро, выливалась вода, начинало вертеться колесо, камень падал в миску с красной краской, капли которой попадали в публику, взмывали яркие платки, туман окрашивался розовой пудрой. Мария в восторге хлопала в ладоши. И дальше началось. Из жара взметнулся язык пламени, загорелись верёвки так, будто по ним вверх взбегали огни, устремляясь к цели. Столкнулись шары и покатились вниз, маленькая дробилка, изготовленная, возможно, из зубов шута, перетёрла верёвку, и пока все только дивились, постепенно обретая забытые улыбки, на лице шута устанавливался всё более полный покой. «Наконец-то он его обрёл», – подумал Мартин.