Потом он громко спросил:
— А с машиной как у тебя?
Борис ничего не мог ответить.
— Ну, ладно, — успокоил его Костя, — поправлюсь — разберемся. Я сам сначала думал, что это раз-два — и готово.
Сиделка принесла на подносе в толстых фарфоровых чашках какао.
— Ты пей, — угощал с гордостью Костя, — мне оно надоело, я бы кваску выпил. — Наклонившись над тумбочкой, он вынул мешочек сахару и, протягивая его Борису, щедро просил: — Ты больше клади, не стесняйся! Подождав, пока Борис выпил всю чашку, Костя сказал:
— А знаешь, о чем Иван Павлыч хотел в своем последнем слове сказать? — И, притянув слабой рукой голову Бориса к себе, одними губами произнёс. — Нужна длинная очередь, чтобы, как пилой, шаркнуть по всей трассе. Понял? — и торжествующе откинулся на подушку.
Пришел врач. Он подошел к Косте и вежливо сказал:
— Товарищ командир, время для посещения кончилось.
Борис при слове «командир» восхищенно оглянулся на Костю.
— Ну, ладно, иди! — равнодушно согласился Костя. Но, задержав руку Бориса в своей, он тихо попросил: — Ты выйди, а потом вернись, как будто забыл чего-нибудь! — И, слабо улыбнувшись, добавил: — Я так обрадовался, что ты пришел, посиди еще!
С каждым новым посещением госпиталя, с каждым новым разговором с Костей в Борисе все больше росла и крепла уверенность, что дело, на которое толкал его Костя, огромно.
— Ведь ты пойми, — говорил ему Костя, горячо дыша в лицо, — война кончилась, но ты не думай — так вот теперь все хорошо и будет. Нет, братуша, не воюют только с тем, кого боятся, кто сильнее. А нам нужно быть самыми сильными, чтобы нам не мешали. Ты вот хочешь стратоплан для дипломного проекта избрать, а его как из «гочкиса» ахнут, твой стратоплан, — одни щепки полетят. «Чем лучше сад, тем воры злее», — знаешь поговорку? Так вот, послушай! — Костя лез под подушку и, достав тоненькую брошюрку, читал. Потом, показывая обложку, тихо и торжественно говорил: — Ленин. — И, словно оправдываясь, объяснял: — Если б я сам выдумал, то видишь?
Костя пользовался каждым случаем, чтобы рассказать Борису подробности воздушных схваток.
И всегда у Кости выходило так, что победу одерживал тот, на чьей стороне было техническое преимущество.
— Раз я раньше по тебе огонь открыл, и длиннее у меня очередь, и пробойная сила больше, значит, я тебя сшибить должен, — безапелляционно заявлял Костя. — Здесь закон математики, ничего не поделаешь.
— Ну а личная храбрость, ловкость? — возражал Борис.
— Это все психология, — раздражался Костя. — Дон Кихот тоже храбрый был, а насчет психологии, так я тебе просто скажу. Вильгельма Телля помнишь? Поставь его против меня с луком, так я хоть и мазилкой буду, а из винтовки с пятого выстрела ухлопаю, пускай он в тысячу раз меня и метче. Или возьмем Уэллса «Борьба миров»…
— Когда ты это все успел прочесть? — удивился Борис.
— Успел, — усмехнулся Костя. — В госпитале, ты что думаешь, только лекарства глотаем? Так вот представь, у нас завелись лучи, как у них, у марсиан, что бы мы тогда сделали?
Борис улыбнулся, вспоминая свои детские мечты.
— Мы бы, — продолжал горячо Костя, — все оружие со всего мира собрали, сложили в одну кучу и расплавили. После этого сказали бы людям мира: «При каком строе желаете жить: при коммунизме или капитализме?» Ну, те, понятно, что выбрали бы, а кто не захотел быть с нами — будьте любезны, либо работать, как все, либо на дикие острова, к обезьянам, для смеха, посмотрим, кто кого из них там эксплуатировать будет…
Потом Костя замолчал и после длинной паузы задумчиво проговорил:
— Конечно, у капиталистов свои техники есть — и неплохие. Насмотрелся я на их машины — зависть брала. Но только я так думаю: если у них там сто или тысяча изобретателей, то ведь наш рабочий класс больше капиталистов, мы можем выставить десять тысяч и сто тысяч изобретателей. Ведь это наше кровное дело — техника. Оружие нам, как никому, нужно. Значит, мы их в этом деле должны обязательно обставить! — И закончил своей любимой фразой: — Тут уж ничего не поделаешь, закон математики.
Увидев на лице Бориса выражение тоскливого отчаяния, он поспешил утешить:
— Только ты, Борис, не огорчайся. Максим знаешь сколько над своим пулеметом работал? — И торжествующе заявил: — Двадцать лет. А ты сколько?.. Всего ничего. Значит, нечего нос вешать. Мы с тобой еще по-марсиански ударим. Помни: за мной право первого выстрела.
Воодушевленный Борис, возвращаясь домой, снова ночи просиживал над чертежами, мастерил макеты, скитался по библиотекам в чаянии напасть на идею, которая явилась бы толчком, послужила бы основой нового, необыкновенного оружия.
За это время Борис так основательно ознакомился со всеми существующими или существовавшими типами авиационного вооружения, что мог по крохотному намеку определить все конструктивные особенности машины. Но этого было еще слишком мало.
Открытие порой возникает так же, как кристаллы в насыщенном растворе: нужен совсем небольшой толчок для этого.
СПИРАЛЬНАЯ ТУМАННОСТЬ
Борису удалось найти работу в Институте торфяной промышленности. Здесь ему приходилось конструировать торфоотсасывающие, размалывающие, похожие на землечерпалки и огромные мясорубки механизмы. Но, сидя в конструкторском бюро института, Борис очень часто, вместо того чтобы работать над заданиями, принимался снова и снова вычерчивать схемы пулемета.
В результате в получку у него высчитывали за испорченный ватман и на руках оставалась одна мелочь.
Но Борис не очень огорчался этим. Основы будущей машины, действующей по принципу двигателя внутреннего сгорания, все точнее вырисовывались в его воображении. Работа поглощала все время, а учеба также требовала настойчивых занятий. Чертежный промысел не давал должного дохода. Сидеть на шее у семьи было стыдно. Борис поступил на временную работу — стендистом на Сельскохозяйственную выставку.
Сопровождая посетителей по выставке во всякую погоду, Борис простудился и сильно заболел ревматизмом.
Борис сидел дома. Опухшие ноги, засунутые в валенки, нестерпимо ныли.
По крыше стучал дождь, за окнами качались обтрепанные ветви деревьев.
Однажды Борис купил журнал «Вестник воздушного флота». Листая его, он с разочарованием увидел, что почти весь номер посвящен Сельскохозяйственной выставке.
И только на последней страничке журнала Борис натолкнулся на короткую статью, касающуюся авиации.
Это была заметка об изобретении моторного автоматического авиационного пулемета голландским ученым профессором Фоккером.
Не силой отдачи, не силой порохового газа, а с помощью передаточного механизма, приспособленного к валу мотора самолета, осуществлялась перезарядка пулемета со скоростью, почти равной вращению вала мотора.
Этот автоматический пулемет давал до тысячи двухсот выстрелов в минуту. Имя Фоккера для Бориса Скворцова и раньше было связано с машинами, изящными, сильными, прекрасными, как парящие птицы.
Новое открытие ученого потрясло Бориса.
Он не знал, что ему делать. Он растерялся.
Что мог противопоставить он, Борис Скворцов, студент Ломоносовского института, неудачливый изобретатель, этой совершенной смертоносной машине, грозно перевернувшей все основы принципов автоматики оружия?
В ощущении внезапно возникшей беды, которую нужно скорее предотвратить, Борис с ожесточенной отрешенностью от всего в жизни погрузился в работу.
Бесчисленное количество конструкций вступало в бесчисленные комбинации. Но решение не находилось.
Надеяться на случайную удачу? Нет!
Борис понял, что выход из тупика, в который он зашёл в своих исканиях, мог быть только один: создать самостоятельную, новую, оригинальную теорию автоматики и с помощью ее решить поставленную задачу.
Нужно начинать все сначала, нужно искать первооснову законов движения.
В лаборатории гидравлических установок при Тимирязевской сельскохозяйственной академии Скворцову предложили взять работу по проектированию водяных турбин.
Работа была исключительно сложной и требовала напряжения всех сил, но Борис ни на минуту не переставал думать о своем пулемете.
Часто вместо турбинных лопастей перед глазами у него стояли детали иных механизмов, и, чтобы отделаться от этих навязчивых мыслей, Борис оставлял чертежную доску и шел в библиотеку.
Выбрав какую-нибудь книгу, он садился читать.
Как-то он вынул из шкафа объемистую книгу, посвященную вопросам мироздания, проблемам небесной механики. В этой, как ему казалось, отвлеченной области Борис хотел найти временный отдых от своих напряженных исканий.
«Движение воды в улитках турбины по спирали, движение туманностей по спирали, образование туманностей — все это явления одного и того же порядка».
Этими строками начиналась первая страница книги.
Крутящийся поток в турбине, гигантское космическое образование, в тысячи раз превосходящее по величине Солнечную систему, одинаково подчиняются общим законам механики!
Что же это?
Борис встал. Он схватил графин, налил в стакан воды, но не стал пить, а, подойдя к раковине, вылил воду себе на голову и снова бросился к книге.
«Движение по спирали есть самое простое и совершенное», — читал дальше Борис, еле дыша от волнения.
Он подошел к окну, толкнул раму. Окно раскрылось.
Ночь, полная звезд, стояла над Москвой.
Борис встал во весь рост на подоконник, ноги его дрожали. Потом он сел, свесив ноги наружу. Он ничего не хотел сейчас видеть, кроме раскрывшейся перед ним синей глубины. Голова горела, хотелось пить.
И вдруг Борис поднял руку и раздельно продиктовал в пустоту неба:
— Формулы движения спиральной туманности и воды в турбине объединить! Создать общую формулу поступательно-вращательного движения!
Он вскочил, встал на подоконник ногами.
Уборщица с веником замерла в дверях. Лицо ее было испуганно, словно она увидела привидение или самоубийцу.
Борис прыгнул в комнату и пробежал мимо уборщицы вниз по лестнице, стуча каблуками.