Уборщица вышла на площадку.
— Оглашенный! — крикнула она. — Кепку забыл!
Борис остановился, задумчиво посмотрел на уборщицу и серьезно сказал:
— Хорошо! Теперь я применю ее.
И, открыв дверь, выскочил на улицу.
ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
Изобретать — это значит мечтать. Но мечтать так, чтобы расстояние от мечты до дела было самым кратчайшим.
Хирам Максим работал над своим пулеметом свыше двадцати лет.
С момента открытия Скворцовым формулы поступательно-вращательного движения, выведенной им из теории движения спиральных туманностей и примененной к автоматике скорострельного оружия, прошло почти три года.
Все детали механизмов машины были рассчитаны. Но главного — конструкции деталей в их взаимодействии — еще не было создано.
Линии чертежа невесомо и бесшумно ложатся на бумагу.
Но если б эти схемы со всеми бесчисленными вариантами облеклись в металл, дом и двор Скворцова были бы погребены под гигантской многотонной кучей стальных обломков.
Уравнение, ставшее принципом автоматики, железная формула его превратилась для Скворцова и в друга, и в тирана.
Сооружение, подчиняясь указанию цифр, складывалось в сухой и точный скелет механизма. Но стоило привести его в движение, как какая-нибудь крохотная косточка детали перемещалась — и все сооружение бесшумно и грозно рушилось.
Катастрофы следовали с жестокой закономерностью. И наступали они в тот момент, когда, казалось, труд достигал своего завершения.
Борьбу за создание пулемета Борис Скворцов вел в полном одиночестве. С глазу на глаз с чертежами.
Он не мог ни к кому обратиться за помощью или советом.
Его открытие уже не принадлежало ему. Оно стало государственной собственностью. Он отвечал перед страной за сохранность тайны, заключенной в формуле. Разглашенная формула уничтожала грозную силу оружия.
Мучительно медленно обрастала машина деталями. Уже некоторые соединения деталей действовали безукоризненно. Но это были только части механизма, до машины все еще было далеко.
Как-то он получил письмо от Кости из Средней Азии.
Костя работал в авиаотряде по борьбе с басмачами. Очень кратко он сообщал:
«Во время самумов мельчайшие частицы пыли реют в воздухе так высоко, что проникают в машину. Пыль прилипает к маслу, покрывающему детали пулемета, и превращается в густую мастику, которая тормозит работу пулемета, стирает его части, как наждаком. На земле температура достигает шестидесяти градусов. Масло испаряется или вытекает. Пулемет заедает после этого. Бывает, вылетая из сильной облачности, машина и вооружение покрываются обильной влагой. На большой высоте под действием низкой температуры пулемет обмерзает. Если покажется противник и пулемет откажет — конец. Учти».
Борис учитывал и это, снова меняя расчеты механизмов.
Наконец на исходе третьего года проект единственного в мире автоматического сверхскорострельного пулемета был готов.
Вычертив на кальке схемы в нескольких экземплярах, Скворцов отослал чертежи в учреждение, ведавшее военными изобретениями.
Но странно: чувство сожаления, чувство утраты от расставания с делом, ставшим таким родным и близким, приносившим столько горести и наслаждения трудом, — эти чувства сопровождали радость завершения работы.
Борис приступил к дипломному проекту в институте.
От жадности он взял себе одновременно две темы: проект гидросамолета и авиамотора.
Как хорошо было работать над этими проектами, читать богатейшую литературу, консультироваться с профессорами! Но та дисциплина, которая сковывала до сих пор Бориса в его работе над пулеметом, заставляла его иногда неожиданно замолкать полуслове при ответе профессору или во время занятий в лаборатории института. Он машинально забирал с собой черновики расчетов и тщательно уничтожал их, хотя в это было никакой нужды.
Студенты, подметив в Скворцове эту странность, частенько подсмеивались над ним.
О судьбе своего пулемета Скворцов не беспокоился. Он передал его государству, и государство само знает, как теперь поступить.
Он защитил оба проекта и получил звание инженера.
АВТОТЕЛЕГА
Этот мотор пел.
Он брал верхнее «ля» и тянул эту ноту до бесконечности, с непостижимой чистотой и силой.
Заграничный гастролер солировал на стенде Научного автомоторного института, изумляя окрестных жителей и восхищая конструкторов, толпившихся у стенда.
Окружная скорость концов лопастей пропеллера превышала скорость звука.
Лист бумаги, втянутый в сверкающий нимб, рассыпался тончайшей лапшой от стремительных секущих ударов лопастей.
Шедевр иностранной техники поступил на пробу к нам в ту пору, когда во дворе НАМИ копошился слабеньким мотором, чихая и кашляя, давясь горючим, первенец советского автостроения автомобиль НАМИ-1.
Старший научный сотрудник Анатолий Игнатьевич, прозванный в институте «Денди», спасая ладонью пробор на голове от потоков воздуха, нагнетаемого пропеллером, патетически сказал:
— Сокол, прилетевший в курятник. Не правда ли, братья азиаты? У меня лично такое ощущение.
Александр Микулин и Владимир Климов переглянулись. Это было очень обидно. Но равного этому авиамотора в Советской стране пока еще не было.
Микулин не выдержал. Он подошел к Анатолию Игнатьевичу и громко крикнул ему на ухо:
— Этого сокола мы заткнем за пояс, будьте уверены!
— Буду уверен, что нет, — огрызнулся Анатолий Игнатьевич и ушел с таким видом, словно превосходство фиатовского мотора над нашим было его личным превосходством.
Скворцов, поступив в Научный автомоторный институт конструктором, с горечью убедился, что далеко не один Анатолий Игнатьевич придерживается мнения, что соперничать с иностранной техникой бессмысленно, нужно взять самое простейшее и бесспорное у иностранцев и освоить. Но многие, прежде всего молодежь — Микулин, Климов и другие, — настаивали на использовании последних образцов иностранного моторостроения, но не для бездумного копирования их, а для того, чтобы извлечь лучшее из иностранного опыта и на этой основе создать оригинальный и более совершенный собственный советский мотор.
В одной из наших газет была напечатана большая статья, посвященная вопросу состояния автотранспорта в СССР. Основываясь на том, что Россия — страна отсталая, непривычная к технике, автор предлагал вместо современного автомобиля снабдить страну автотелегой.
Эта статья вызвала взрыв справедливого негодования.
— Мы должны ответить. Коллективно ответить! — кричал Скворцов, наклоняясь через стол к Анатолию Игнатьевичу.
Кто-то вскочил и стал стучать о пол табуреткой. Кто-то кричал:
— У вас у самого, Анатолий Игнатьевич, есть склонность экспериментировать по методу: что не от Европы, то от нечистого. Так ведь?
— Почему климовский мотор до сих пор не пошел в серию?
Анатолий Игнатьевич встал, лицо его осунулось и потемнело, нос вытянулся.
Он постучал вилкой по горлышку графина.
— Я вынужден, товарищи, — проговорил он хрипло, с усилием моргая веками, — я вынужден, товарищи… — И вдруг фистулой выкрикнул: — Я требую прекратить эти демагогические выходки против нашей прессы. — И, уронив стул, спотыкаясь, устремился к выходу.
Скворцов говорил собравшимся вокруг него встревоженным конструкторам:
— Мы им такую автотелегу покажем!..
— А вы попробуйте, отвезите ваше письмо с протестом в редакцию на НАМИ-1 — там вас похвалят, обрадуются, что так удачно и быстро реализовали идею автотелеги.
Скворцов оглянулся:
— Мы это письмо можем и на НАМИ-1 отвезти, а за ответом, увидите, на какой машине приедем.
На следующий день Анатолий Игнатьевич вызывал к себе всех конструкторов поочередно и, улыбаясь, просил забыть инцидент и даже разрешил молодежной группе приступить к разработке новой конструкции автомашины, с учетом всех достоинств выдающихся марок иностранных фирм.
Скворцов тоже включился в этот коллектив. Возбужденный, радостный, полный воодушевления, он возвращался домой.
Дома он нашел в своей комнате на столе пакет с сургучными печатями. Он вскрыл его дрожащими пальцами. На глянцевитой бумаге с внушительным титулом официального бланка значилось:
«Проект вашего пулемета не заслуживает внимания как фантастический».
…Появилось сообщение о перелете через Атлантический океан. Качества необыкновенной машины вызвали у всей молодежи института восхищение.
— Ну-с, молодые патриоты, что вы на это скажете? — с такими словами вместо приветствия вошел в чертежный зал Анатолий Игнатьевич и, усевшись на стул, положив ногу на ногу, покачивая сверкающим ботинком, вопросительно посмотрел на конструкторов. На этот раз возражать было действительно нечего.
Молчал Микулин. Он уныло разглядывал серое небо в просторном окне чертежного зала. Разве он знал, что спустя несколько лет на его, микулинских, моторах Чкалов и Громов совершат перелеты через Северный полюс в Америку, перелеты, которые потрясут весь мир… Климов, нагнувшись, завязывал шнурки ботинок.
— Нужны века, — торжественно и протяжно произнес Анатолий Игнатьевич, откидывая руку за спинку стула, — нужны века, чтобы воспитать в человеке эту изысканную культуру естественного проникновения в сложную технику современной машины. — Потрогав пальцем воротничок, он продолжал усталым голосом: — Там особая наследственность, передающаяся из поколения в поколение, здесь…
Скворцов, зло, исподлобья следивший за медлительными, плавными движениями Анатолия Игнатьевича, вдруг громко сказал:
— Здесь особая твердая уверенность, что перекрыть полет через океан удастся, несмотря на существование некоторых личностей, которые всеми силами стараются помешать этому.
Тишина.
Анатолий Игнатьевич поднялся, взял стул, поставил его перед собой и, облокотившись на его спинку, как на кафедру, раздельно проговорил:
— Я старый инженер, я знаю, что такое подлинная техника, я знаю, что такое техническое невежество, я борюсь с ним, а вы…