Анатолий Игнатьевич вышел из зала с трясущимися плечами.
Скворцов смотрел ему вслед растерянно и взволнованно.
Неужели он ошибся и оскорбил человека?
Дружба сблизила Скворцова с академиком Крыловым, одним из самых выдающихся математиков нашей страны.
Крылов консультировал в «Нефтесиндикате».
Как-то Скворцов прочел в газете о пожаре нефтехранилища. Потрясенный величиной бедствия, он стал исследовать причины возникновения пожаров нефтехранилищ. Пожары возникали потому, что в нефтехранилище накоплялись легковоспламеняющиеся испарения. Если заполнить свободное пространство цистерны каким-нибудь нейтральным газом, например азотом, то этот газ будет служить защитной оболочкой горючего. В нефтяную цистерну, заполненную инертным газом, можно бросить зажженную спичку — и она погаснет.
Крылов одобрил проект Скворцова и предложил ему работать по совместительству в Нефтяном институте.
Как приятно было заниматься в мирной тишине кабинета, как радостно было слышать одобрительные замечания Крылова, просматривавшего аналитические работы своего молодого ученика!
Уложенные в папки, эти работы стояли плотными рядами в книжных шкафах.
Но как трудно было осуществлять задуманное!
Разве перелет через океан не был новым жестоким напоминанием Скворцову о той грозящей опасности, которую несут в себе эти чужие мощные крылья? Пулемет Фоккера был таким же суровым напоминанием.
И вместо того чтобы снова идти к Крылову беседовать о новом проекте — проекте подводного крыла, придававшего кораблю парящую скорость корабля-птицы, волшебного полувоздушного фрегата, Скворцов пошел в Центральный Комитет партии, решив добиться там своего во что бы то ни стало.
СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
— Партия говорит…
— Я знаю, что говорит партия, — сказал инспектор Комиссии партийного контроля. — Что вы хотите сказать?
— Это и есть то, о чем я хочу говорить, — с отчаянием огрызнулся Скворцов. — Партия говорит, что наша страна должна быть индустриальной. А армия — это не страна? Армия не должна быть индустриальной?
— Продолжайте!
— Мы должны бить техникой. Знаете, кто это сказал? К кому это относится?
— К вам.
— И к вам.
— К вам в первую очередь.
— А чем мы будем бить фоккеровские пулеметы?
Инспектор выдвинул ящик, вынул оттуда пакет и, положив его на стол, сказал:
— Думаю — вот этим.
Скворцов, опешив, смотрел на знакомые, потрескавшиеся сургучные печати.
— Машина заслуживает внимания. — Инспектор начал перечислять ее достоинства.
Скворцов с замирающим сердцем слушал: речь шла о его собственной машине.
— И такая машина будет? — спросил он шепотом.
— Такая машина будет. Подождите. Куда же вы?
Поднявшись из-за стола, инспектор остановил Скворцова у самой двери.
— Да ведь всё в порядке теперь! — радостно воскликнул Скворцов.
— Не совсем. Вы что же, не хотите закончить своей работы? Инспектор Комиссии партийного контроля усадил Скворцова в широкое кресло и рассказал историю, как проект пулемета был разыскан в архивах военного наркомата и принят для дальнейшей разработки.
Скворцов шел по Гоголевскому бульвару, прижимая руку к карману, где у него лежала путевка на один из оружейных заводов. Там он должен был сделать эталон своей машины.
Печальный Гоголь сидел в своем кресле, кутаясь в толстые складки бронзового плаща. Круглая луна беспечно катилась по зеленому небу.
А Скворцов все шел и шел мимо деревьев, роняющих листья горького осеннего цвета, мимо площадей, освещенных огнями, мимо домов с окнами, украшенными яркими цветами абажуров.
И он уже жалел, что выбрал кольцо «А», а не «Б», которое вдвое длиннее: можно было бы ходить хоть до утра и подробно обдумать все детали будущей работы.
ГОРОД ОРУЖЕЙНИКОВ
У этого города должна была бы быть такая эмблема: стальной щит, пересеченный полями из сверкающей эмали и выпуклой бронзы, по краям пистолеты, клинки и ружья; грозные острия штыков ограждают посреди зеленого поля чудесный сад, полный цветов и деревьев, изваянных из тончайших лепестков стали…
Ибо это один из наших древнейших городов, гордо несущий веками славу усердного оружейника своего народа.
До сих пор на улицах города можно видеть старинные, ноздреватые черного чугуна решетки вдоль безводных каналов. А когда-то каналы эти были наполнены шумной водой, приводившей в движение деревянные колеса, которые, в свою очередь, крутили станки, высверливающие в стальных болванках длинные отверстия — дула ружей.
Необыкновенные искусники оружейного ремесла живут здесь.
Они ведут свою родословную от древнейших мастеров, они соревнуются со сказочным искусством старинных оружейников и создают новое оружие, о котором складываются новые легенды.
Вот в этот-то город и приехал Скворцов работать над своим новым пулеметом.
Отдел опытных работ помещался в кирпичном приземистом флигеле, черные чугунные решетки толстой паутиной опутывали окна здания.
Сквозь глубокие, как крепостные амбразуры, ниши свет проникал внутрь узкими пучками.
Оружейники рассматривали чертежи Скворцова с насупленными, недовольными лицами. Эти люди хорошо умели скрывать свои чувства — они испытывали сейчас не оружие, а его творца.
— Ну как, товарищ, недельки за две сможете первый экземплярчик состряпать? — обратился к Скворцову какой-то высокий с колючими усами человек.
— Какое две недельки! Он за одну сделает… Товарищ молодой, энергичный! — поддержал его другой, которого все звали Фаддеичем, и непонятно было, фамилия это или прозвище по отчеству.
Потом Фаддеич умильно сказал:
— Собственно, остались одни пустяки. Только сделать! Но ведь это и без вас слесари могут.
Скворцов встал, молча подошел к столу, свернул чертеж, перевязал медленно обвел глазами конструкторов и произнес раздельно:
— Я приехал сюда, чтобы сделать машину. Год, два, десять — сейчас меня такая арифметика не интересует. Подсчитаем после, когда машина будет готова.
— А товарищ для нас подходящий, — заявил Фаддеич.
Высокий, худой, с колючими усами сдержанно заметил:
— С другим характером за такое дело браться нельзя.
Присутствовавший при этой сцене изобретатель, чьим именем было названо немало оружия, тут же предложил Скворцову перебраться к нему на квартиру.
Богатейшую коллекцию оружия имел Федор Васильевич. Поставив перед собой масленку, он нежным шепотом произносил:
— А вот мы вас сейчас свежим маслицем попотчуем! — и ласково протирал детали чистейшими тряпочками.
— Что муха? — говорил обидчиво Федор Васильевич, когда при нем упоминали о каком-нибудь снайпере. — Пускай муха капнет — мой Колька и в этот пункт попадет. У нашего у всего семейства зрак орлий.
У него был также какой-то необыкновенный шомпольный дробовик. Федор Васильевич рассказывал, что он по рассеянности забил однажды в дробовик тройной заряд. И когда выстрелил, то увидел, что ствол раздулся, почти как пузырь, и снова, мгновенно сжавшись, принял обычную форму. Вот из какой упругой стали был сделан этот ствол!
— Не верите? А что вы скажете на это?
В цехе с полукруглым сводчатым потолком, с чугунными плитами вместо пола старики в кожаных фартуках, с зелеными от льняного масла бородами и руками ударами молотка выпрямляли кривизну ствола — кривизну, которую можно было установить лишь с помощью самого сложного измерительного прибора. Разве не орлии глаза были у этих мастеров и не волшебны были их руки, когда они простым коловоротом, несколькими оборотами его, придавали патроннику те качества, которые потом оснащали оружие снайперскими свойствами, или, как принято у них говорить, свойствами гвардейского оружия?
Увидев это собственными глазами, человек готов был поверить и в дробовик, ствол которого раздувается, как пузырь, и снова принимает натуральную форму благодаря необыкновенной, фантастической своей упругости.
Целыми часами простаивал Скворцов за верстаками граверов и, как завороженный, любовался их сказочным мастерством.
На замках охотничьего ружья люди эти изображали эпизоды охоты, полные дивных подробностей. На крошечном пространстве стали разыгрывались здесь целые сцены: охотник, убивший дичь, хвастливо крутил усы; тончайшим брабшихтелем, инструментом, умещавшимся в лапках пинцета, вычерчивали мастера зримый лишь через стекло лупы каждый волосок этих усов. Но мало того — картинки получались цветными. У охотника был красный камзол, синяя шляпа, розовое перо. Серая борзая бежала по зеленой траве, и белый заяц скрывался в черных кустах, голубая река плыла вдали, а облака фарфорового цвета висели в лазури неба.
Эти краски добывались из стали. Сталь сама окрашивала себя. Металл при накаливании покрывается пленкой окиси, так называемыми побежалыми цветами. Цвета эти зависят от различной температуры накаливания. Выжимать огнем из стали краски — разве это не фантастика?
И часто в порыве восхищения Скворцов восклицал:
— Вы же настоящий художник, Фаддеич! О вас книги писать надо!
Фаддеич молча дул на стальную пластинку, потом говорил:
— Вот сын у меня — это художник по технической части. А я — так, людям для удовольствия! — И, осторожно повернувшись на своей высокой табуретке, замечал строго: — Нам не писанки теперь нужны, нам оружие строгое надо.
ЭТАЛОН
Может быть, в этот день следовало надеть новый костюм, какие-нибудь особенно красивые ботинки, пригласить духовой оркестр, с шумом раскупорить пузатую бутылку шампанского, послать приветственную телеграмму или хотя бы выспаться накануне как следует?
Ничего этого не было.
Накануне Скворцов не спал всю ночь. Уже на рассвете он стоял у дверей цеха и, ежась от пронизывающей сырости, ждал гудка.
Нет людей, более ревностных к своему труду, чем изобретатели. Нет людей, более нетерпеливых и беспокойных, чем изобретатели оружия.