На утоптанной снежной тропинке стояла стальная когорта лучших из лучших.
Фарфоровая, хрупкая тишина лежала на поле.
Снег цвета неба и небо цвета снега создавали такую широту и необъятность земного простора, что у человека захватывало дыхание и кружилась голова.
Испытания машины начались с правого фланга.
Пулеметы ревели, и вдоль поля вытягивались узкие ленты трассирующих огненных троп. Снег был исчерчен полосами.
Каждая машина имела свой собственный тембр голоса, но все эти голоса были протяжны, могущественны, и ни один из них, бесконечно вытягивая излюбленную ноту, ни разу не дрогнул на ней.
Все ближе и ближе подходили люди к левому флангу, где находился Скворцов со своим пулеметом.
Вот уже последняя машина, задрав высоко в небо узкое свое горло, с ликующим ревом выписывала в облаках дымные разноцветные вензеля.
Скворцов присел к своему пулемету.
Машина ревела, выстилая в воздухе узкие струи трассирующих троп огня.
Снова и снова она с чудовищной силой вонзала в пространство яростный клинок огня.
И только когда в небе стали вспыхивать звезды, а снег сделался совсем синим и сосны, стоявшие навытяжку, превратились в сплошную стену с зазубренными высокими башнями, испытания закончились.
Новая машина Скворцова была принята на вооружение.
Прошло немало лет.
На столе, освещенном мягким зеленым светом, лежал тяжелый кусок брони. Посредине стальной плиты имелась круглая вдавленная пробоина; с обратной стороны этого отверстия металл выпер рваными лохмотьями.
Какая сила могла пронзить этот металл, о который гнулись самые сверхпрочные сверла?
И почему Борис Гаврилович Скворцов, изобретатель сверхскорострельного автоматического пулемета, с таким возбуждением и радостью рассматривает стальной обломок, с усилием приподнимая тяжелую плиту, хотя величиной своей она не превышает размера обычного формата книги?
Разве мог огонь пулемета пронзить эту плиту, если бы даже целый час бронебойные пули стучались об ее броню? Обычный пулемет не мог бы… Но автоматическая сверхскорострельная пушка Скворцова с одного попадания пробивала толщу сверхпрочной стали навылет.
Новое грозное, могущественное оружие, конструкцией своей выведенное также из принципа небесной механики, встало на охрану безопасности советского неба.
Скворцов вынул футляр с приборами и начал замерять отверстия в броне, длину маслянисто-гладкого пробойного канала.
— Борис Гаврилович, вас спрашивают.
Скворцов прикрыл стальной обломок абажуром с лампы и недовольно поднял голову.
В дверях стоял военный и улыбался.
— Костя!..
…На улице уже светало, а друзья все не могли наговориться, хотя постели были давно постланы и шел третий час ночи.
НАШЕ НЕБО
Самолеты стояли на снегу, поставленные на широкие лыжи. Моторы машин работали на малом газу. Потоки воздуха, нагнетаемые пропеллерами, казались смертоносными на этом сорокапятиградусном морозе.
Крылья машин, выкрашенные в белую краску, сливались со снежным покровом.
Механики, подставив под машины козлы, проверяли работу убирающихся шасси, очищали детали механизмов вооружения от густой смазки, промывали их бензином, потом снова покрывали незамерзающей смазкой и насухо вытирали.
После нескольких минут такой работы они бежали к паяльной лампе и отогревали сведенные стужей пальцы.
Тут же происходила набивка патронов в ленты. После набивки ленты эти пропускались через уравнитель и укладывались тяжелыми рядами в ящики. То была очень деликатная операция, требующая большой точности и сноровки.
Нужно было уложить ленту так, чтобы при самом легком усилии она выскакивала оттуда, как змея, свившаяся в спираль, выбрасывает самое себя черной стрелой.
Прозвучал сигнал боевой тревоги. Летчики бежали к машинам, застегивая на ходу лямки парашютов.
После короткого разбега машина за машиной вонзались в небо.
Соединение выстроилось в воздухе клином и пошло навстречу врагу.
Это был третий вылет за сегодняшний день.
Две девятки новеньких самолетов, вооруженных каждый восемью пулеметами, разбившись на мелкие звенья, решили разрушить строй советских летчиков ударом с флангов.
Групповой бой завязался сразу на трех этажах неба.
Командир соединения, выбрав головной самолет противника, ринулся на него. Но враг, скользя на крыло, ушел в сторону. Здесь, вдали от гудящего клубка воздушной битвы, началось единоборство двух самолетов.
Выходя из различных фигур, противник каждый раз бил с длинной дистанции короткими очередями по самолету командира соединения. Но тот успевал увернуться от дымящихся лучей трассирующих пуль и все ближе подбирался к противнику, и вот, когда расстояние сильно сократилось, машина, рванувшись на полном газу, ринулась в лоб врагу. Бешено ревущая, чудовищно длинная очередь огня заглушала шумы битвы, и самолет врага в тех местах, где его фюзеляжа коснулись узкие цветные струи, стал распадаться на части. Словно отсеченное, падало крыло его, кувыркаясь в воздухе.
Это сливающийся в единый секущий удар пунктир пробоин разрезал машину на части.
Тактику секущего удара по трассе, одного-единственного удара, наносимого противнику при сближении, как наносят его кавалеристы клинком, — такую тактику применяли наши летчики, получив в свои руки этот длинный, несгибаемый клинок огня пулемета Скворцова…
Вслед за истребителями появились вражеские бомбардировщики; поблескивая стальной кольчугой, они скользяще ринулись вниз, чтобы сбросить бомбы.
Командир соединения швырнул свою машину навстречу бомбардировщику. Не спуская взгляда с коллиматора, где в рамке прицела, в крестовине его нитей, запутался грозно растущий силуэт, командир нажал гашетку.
Орудийный залп, ударивший навстречу несущемуся с чудовищной скоростью бомбардировщику, пробил насквозь его кольчужное стальное тело.
Гигантская машина на мгновение, казалось, остановилась и вдруг в странной тишине стала разваливаться и многотонной грудой исковерканного металла посыпалась вниз.
Долго еще в воздухе кружились куски обшивки, черные клочья.
Советские летчики, разогнав и уничтожив противника, возвращались на базу.
За многие месяцы войны наши летчики накидали с неба на землю немало совершенных вражеских машин.
Приземлившись на аэродроме, устало скидывая с плеч тюки парашютов, летчики уходили в землянки, чтобы после работы, как следует поужинав, завалиться спать.
Возле одной из машин стоял молодой летчик, недавно прибывший в часть, и гневно допрашивал механика, почему он выдал ему неполный боевой комплект огнеприпасов Механик утверждал, что комплект был полный, а летчик, раздражаясь, повышал голос.
К спорящим подошел командир соединения. Выслушав жалобу летчика, он с улыбкой сказал:
— А ну, принесите сюда стволы пулеметов.
Механик, отвинтив стволы, положил их, еще горячие, на фанерный ящик.
Синяя сталь стволов была покрыта всеми цветами радуги: это были побежалые цвета, они свидетельствовали о том, что пулемет поработал как следует.
— Ну, что же вы скажете? — спросил командир летчика.
Тот виновато улыбнулся и, оправдываясь, сказал:
— Товарищ командир, ведь я только несколько раз гашетку нажимал.
— Но сколько, по-вашему, вы дали выстрелов?
Летчик назвал цифру.
Командир расхохотался, потом серьезно сказал:
— Это пулеметы Скворцова, тут не арифметика, а высшая математика огня. Теперь вы понимаете свою ошибку?
Командир подошел к машине молодого летчика и стал ее осматривать.
Несколько ребер на цилиндре мотора были отбиты вражескими пулями. А когда стали осматривать вооружение, оказалось, что пулей, пробившей питательный рукав, была заклинена пулеметная лента.
Но могущественная машина Скворцова не остановилась: оборвав заклиненную ленту, она достреляла из оборванного куска все патроны и этим, возможно, спасла жизнь молодому летчику.
Вытирая паклей руки, командир шел к землянке; он улыбался и что-то бормотал себе под нос.
Потом он остановился и стал писать в блокноте, вделанном в крышку полевой сумки.
«…Подумай, Борис, также об автоматическом указателе расхода боеприпасов, а то сегодня произошел такой случай…»
Так после каждого нового «испытания» командир эскадрильи, — а это был Костя, друг детства Скворцова, — давал новый технический заказ своему другу.
И он не сомневался, что этот заказ будет выполнен, потому что тот, кто в свое время мальчиком с московской окраины сделал самый лучший трехствольный пистолет, кто сумел потом мужественно и твердо пронести сквозь всю свою жизнь любовь к настоящему труду, тот все может, а вещь, сделанная с любовью, всегда будет самой лучшей вещью в мире.
Командир быстро написал адрес:
«Москва.
Герою Социалистического Труда доктору технических наук Борису Гавриловичу Скворцову».
Константин Георгиевич запечатал письмо, закрыл сумку, прислонился спиной к стволу огромной ели, похожей на зеленую башню, и посмотрел вверх. Он увидел небо, просторное, чистое, наше небо, наш воздушный океан, где плавают наши могучие крылатые корабли.
1940