— Зато ты, я смотрю, ух какой смелый! Вроде тех смельчаков, которые гривенники у первоклассников отбирают по дороге в школу… И не старайся, мне твои извинения не нужны.
Сережа сжал зубы.
Анатолий Афанасьевич взглянул на часы.
— Каховский, у вас какой сейчас урок?
— Физика.
— Как у тебя дела с физикой?
— Не очень. Надо сегодня тройку исправить.
— Ладно. Иди в класс.
Сережа встал. «Выходит, все?»
— До свидания, — сказал он.
Директор молча наклонил голову.
Сережа пошел к двери.
— Анатолий Афанасьевич? Значит, вы ему больше ничего не скажете? — раздался за его спиной взвинченный голос Нелли Ивановны.
Сережа остановился, думая, что его окликнут.
— Пока нет, — устало сказал директор. — Иди, Каховский, иди.
Сережа закрыл за собой дверь. И тогда услышал, как там, в кабинете, неожиданно окрепшим голосом директор спросил:
— А что я должен ему сказать, уважаемая Нелли Ивановна?
На урок Сережа сразу не попал: на лестнице его встретила Юля, старшая вожатая.
— Взгрели? — сочувственно спросила она.
«Все уже знают про эту историю», — подумал
Сережа и сказал:
— Обошлось.
— Ну и хорошо, Слушай, Каховский, поддержи идею.
— Какую?
— Давай назначим тебя октябрятским вожатым к второклассникам.
— Юля, — с укором произнес он, — мне сейчас по физике отвечать, а ты страшные вещи говоришь.
— Да я серьезно!
— И я серьезно. Нельзя же так пугать человека.
— Сереженька, у тебя получится. Ты вон как за них заступаешься!
— Одно дело — заступаться, другое — командовать.
— Ну ты же командуешь в клубе «Эспада». Ты там, говорят, не то адмирал, не то капитан.
— Это же в «Эспаде». Там у меня в группе нормальные люди, а не малыши. Они сами знают, как что делать, даже и не надо командовать. А к маленьким подход нужен.
— Желание нужно, — грустно сказала Юля. — Никто из мальчишек не хочет работать. В совете дружины девчонки, в тимуровском штабе девчонки… А мальчишки — кто в хоккейной секции пропадает, кто у вас в клубе. Про школьные дела и слышать не хотят.
— Ю-у-у-ля… — протянул Сережа. — Ты хороший человек, а говоришь… прямо не знаю что. Во-первых, в «Эспаде» из нашей школы только несколько человек, все больше из сорок шестой и девятнадцатой. Даже обидно. Во-вторых, дружинную газету кто всегда делает? Воронины. В концерте сегодня у кого главный номер? У Кузнечика. То есть у Медведева. В барабанщики ты кого записала? Пашку Снегирева из четвертого класса. А где он барабанить научился? В «Эспаде» у Данилки Вострецова, есть у нас такой барабанщик. Жалко, ты его не знаешь, он в сорок шестой учится.
— Немножко знаю, — сказала Юля. — Это мой брат.
— Ух ты! — удивился Сережа. — А я все не мог понять, на кого ты похожа.
— Рыжие все похожи, — вздохнула Юля.
— Ты не рыжая, а золотистая. И Данилка тоже… Юль, позвони Данилке, пожалуйста, в клуб, он сейчас там. Пусть мне свой белый ремень оставит. Я потом забегу возьму. Мне для вечера надо.
— А пойдешь в вожатые?
— Ну, Юля…
— Не буду звонить.
— Слушай, Юля. Если тебе вожатый нужен, поговори с Наташкой Лесниковой. Она давно к малышам хочет, да все не решается.
— Она девчонка. У меня и так все девчонки.
в активе.
— Она лучше всякого мальчишки, — сказал Сережа. — Позвони Данилке, ладно? А то мне неудобно к телефону в учительской соваться. Ну, я побежал.
Когда Сережа вошел в класс, все притихли и стали смотреть на него. Сережа поймал встревоженный взгляд Кузнечика, улыбнулся и мигнул: «Все в порядке».
— Живой? — спросил Сергей Андреевич. — А мы уж тебя похоронили. Отвечать будешь? Ну иди к доске, мятежная душа.
Из школы Сережа вернулся в шесть. В половине седьмого позвонил Кузнечик.
— Сережка, ты на вечер в форме идешь?
— Конечно!
— Я тоже хочу. А родители жмут. Говорят, зря, что ли, новый костюм покупали?
— Ну не знаю… Я только в форме.
— Я тоже. Ну его, этот костюм, я в нем на жениха похож. А ты парадный ремень достал?
— Ага. У Данилки. Только надо в клуб забежать.
— А мне Митька принес, ему барабанщики подарили.
— Волнуешься перед выступлением? — спросил Сережа.
— Нет. Почему-то нисколько… Знаешь, я сегодня письмо получил от того парнишки, из Чили… Четвертого сентября отправлено, за неделю до мятежа.
— Вот это да… Долго оно шло.
— Знаешь, Сережка, я даже боюсь. Я думаю, а вдруг его уже в живых нет? Он ведь сын коммуниста, а фашисты стреляют вo всех без разбора: и в больших и в пацанов.
— Может, в партизаны ушел с отцом, — сказал Сережа.
— Может быть…
— А что пишет?
— Не знаю. Брата нет, а сам я не могу пере вести. Коротенькое письмо. Несколько марок прислал и свою фотографию. Я думал, они там все черные, смуглые, а он совсем светлый. На Митьку немного похож. Имя такое длинное: Алехандро Альварес Рисс…
Вечер состоял из двух отделений: концерт и танцы.
В ожидании концерта все толклись в коридоре у дверей зала.
К Сереже и Наташе подошла Татьяна Михайловна.
— Как настроение? — поинтересовалась она.
— Бодрое, — сказала Наташа.
— Спасибо, — сказал Сережа.
— Кстати, могу выдать небольшую тайну, — сообщила Татьяна Михайловна. — Ради праздника. Нелли Ивановна требовала для тебя, Сергей, строгого выговора, но мы с Анатолием Афанасьевичем убедили ее, что не надо.
— И она согласилась? — с большим сомнением спросил Сережа.
— Ну… как видишь. Хотя поведение тебе, конечно, придется снизить. «Примерного» уже не будет, только «удовлетворительное».
Сережа засмеялся.
Татьяна Михайловна удивилась.
— Разве я сказала что-нибудь смешное?
— Hy, Татьяна Михайловна, вспомните: когда у кого из нас было «примерное» поведение? Разве что у девчонок, да и то не у всех.
— Да… Народ вы очень уж беспокойный.
— Зато веселый, — заметила Наташа. — Иногда плакать надо, а мы смеемся.
— Ты о чем это, Лесникова?
— О Стасике Грачеве. Он такой счастливый сегодня. Отец не отлупил, вот он уже и скачет от радости.
Татьяне Михайловне, видимо, не хотелось говорить о грустных вещах, она изменила разговор. Поглядывая на левый Сережин рукав с голубой нашивкой и золотым капитанским угольником, она спросила:
— Это у вас такая форма в клубе? Красиво. Только почему такое странное название?
— Это испанское слово, — объяснил Сережа.
— Я понимаю. Но разве не нашлось русского?
— А что такого? Есть, например, студенческий строительный отряд «Гренада». Я с ним летом встречался. Тоже испанское название.
— «Гренада» — это другое дело, — возразила Татьяна Михайловна. — Про Гренаду песня есть.
— Про «Эспаду» тоже есть песня, — сказала Наташа.
Сережа удивленно посмотрел на нее, но спрашивать не стал.
Они прошли в зал.
Через несколько минут на сцену вышел Кузнечик с гитарой. Шестиклассники зашумели, зааплодировали.
Павлик Великанов поправил перед Генкой микрофон.
Кузнечик, не дожидаясь тишины, ударил по струнам. И тишина пришла сама сразу.
Не успел Сережа научить Кузнечика песне про горниста и всадников. Генка пел ту, старую, про летчика.
Но сейчас в этой песне, кроме знакомых слов, Сережа услышал новые:
Прощаясь,
он шпагу как надо
Братишке сделать помог.
Испанское олово «эспада»
По-нашему значит «клинок»…
Пока рассветы багряны,
Пока покой не настал,
В ребячьих клинках деревянных
Пусть крепнет упругая сталь.
После каникул стал падать замечательный пушистый снег, и на два дня пришла зима. Правда, потом наступила оттепель, но и это было здорово: снег набух, сделался липким. Каждую перемену в скверике перед школой реяли стаи тугих снежков. Снежки разбивались на стенах и дверях влажными серыми звездами.
Изредка звенели выбитые стекла.
С тех давних времен, как в школах вместо бычьих пузырей и слюды появились настоящие стекла, их время от времени разбивают. Иногда виновник признается сам и сразу. Иногда его просто не отыскать. А иногда известно, что виновник где-то рядом, но кто именно, угадать нельзя. Тогда на классном собрании начинается долгий и безнадежный разговор с призывами «найти мужество и признаться». Однако виноватый чаще всего считает это не мужеством, а глупостью и помалкивает. Помалкивает и класс, потому что с давних пор известно: выдавать товарища — свинство. Тогда остается один выход — взять класс измором.
Именно так и решила поступить Нелли Ивановна. Она заявила, что умрет на пороге класса, но не выпустит ни одного, пока не узнает, кто высадил стекло рядом с форточкой.
Класс молчал. Скорей всего никто и в самом деле не знал виноватого. Стекло выбили снаружи, а снежки в ту перемену летали тучами, и попасть в открытую форточку старались не только второклассники.
Все это Нелли Ивановна слышала от ребят уже много раз. Но в ответ заявляла, что, поскольку стекло выбито, значит, виновник существует и должен понести наказание. Только трех заревевших девчонок она милостиво отпустила: они-то явно были ни при чем.
Остальные не ревели и не признавались. Класс сидел. Осенние сумерки за окном превратились в сплошную темнотy. Снег растаял, и земля была черной, а небо беспросветным.
В классе у Сережи кончился шестой урок. Сережа вышел в коридор и увидел Наташу.