В Рёандзи у них вышла небольшая размолвка со служителем храма.
Сад камней — диковина, привлекающая туристов из всех стран. Сад обнесен низким глинобитным забором и устлан ковром белого гравия, стилизованного под море бороздками. Пятнадцать природных камней выложены группами по семь штук, по пять и по три. Живописность каждой придает обрамление из мха. Итиро объяснил, что с момента постройки сада, с пятнадцатого века, люди приходят сюда за отдохновением. Если присесть и посчитать количество камней, то с любой стороны покажется, что их всего четырнадцать.
— Но это неправильно. Их пятнадцать, — убежденно сказала Дзюн и принялась считать камни с разных углов зрения.
— Человек, увидевший пятнадцатый камень, считается достигшим просветления. А сделать это можно только с высоты.
Заметив, что Дзюн полностью предалась этому занятию, Итиро тоже начал считать булыжники, указывая на них карандашом. Но при неловком движении карандаш выскользнул из его рук и упал на гравий. Юноша попытался достать его, но не смог дотянуться, поэтому решил подвинуть ногой ближе к себе. Когда он уже собирался его поднять, Дзюн крикнула ему с противоположной стороны сада:
— Итиро, что ты делаешь?
Внезапно он потерял равновесие и ступней коснулся гравия.
Он быстро отдернул ногу, но оступился, оставив четкий отпечаток. Прямо в этот момент, как на грех, мимо проходил монах, занимавшийся уборкой, и он заметил след обуви на гравии.
— Кто это надругался над культурным наследием? — высокопарно обратился к Итиро монах, испепеляя его вглядом. — Ты ищешь неприятностей?
Итиро не знал, что ответить, а главное — что делать.
— Итиро, пойдем отсюда! — Дзюн за руку отвела его подальше от того места, где он застыл, и побежала к выходу.
— Эй, подождите! Кто за это ответит? — монах призывал их к порядку, но Итиро было уже все равно.
Оказавшись за воротами, подростки посмотрели друг на друга и от души рассмеялись.
Хотя этот будний день в конце октября предполагал разгар школьных экскурсий, людей в Сагано было немного, а через бамбуковый лес тянулись прекрасные дорожки, вполне пригодные для езды на мотоцикле.
Так вот где бродила женщина из вчерашнего видео, вспомнилось Итиро. Конечно же, это был всего лишь фильм, но порнозвезда стояла у него перед глазами.
«Я так рад, что приехал в Киото», — размышлял он, сжимая в объятиях Дзюн.
Зарывшись лицом в ее волосы, Итиро почувствовал их терпко-кислый запах, явившийся причиной сладостной истомы в паху. Дзюн неожиданно нажала на тормоза, заставив юного романтика прижаться к ней всем телом.
— Ах ты, глупый извращенец! Ты что делаешь? — Дзюн шутливо ударила его по шлему.
Она припарковалась, и они перекусили в ближайшем магазинчике, торгующем гречневой лапшой — соба.
Пока они ели, Дзюн почему-то загрустила и спросила его:
— Итиро, у тебя есть девушка?
От неожиданности юноша поперхнулся, закашлялся, чуть не подавившись лапшой.
— Раньше была, а сейчас я сам по себе.
Итиро поймал себя на том, что старался, несмотря ни на что, вести себя сдержанно.
«Я не могу быть таким откровенным, как Дзюн», — подумал он.
Дзюн приняла это спокойно.
— Ну и хорошо.
Итиро подумал и спросил ее:
— А у тебя, Дзюн?
Напрашивающийся сам собой ответ никто из них не посмел озвучить.
— Давай больше не пойдем ни в какие храмы, а? Давай лучше покатаемся, — оживилась Дзюн.
Ее легкая хандра сменилась бурным весельем.
— Неплохая мысль. Могу я предложить поехать в Курама?
— Итиро, ну ты достал меня своей обходительностью!
— Ну, хорошо, хорошо.
— Так ты бросишь свои галантные обороты или нет? Обращайся ко мне безо всяких там премудростей, понял?
Начав экскурсию от переулка Кёми, они поехали мимо северных отрогов горных массивов Киото к горе Курама, а затем — к самой высокой горе Хиэй в префектуре города. Миновали пруд Такара-га-икэ, который, по мнению Дзюн, был населен духами, хотя Итиро настаивал на обратном, потому что ничего подобного не читал. Проехав международный конференц-зал Киото, они устремились в туннель и услышали громкие пиликающие позывные за спиной.
— Пи-пи-пи! — это гудел сводный хор клаксонов.
Обернувшись, Итиро пришел в ужас, увидев банду догонявших их на небольшой скорости мотоциклистов. Дзюн, должно быть, тоже заметила опасность, так как тотчас изменила скоростной режим и, растворившись в темноте туннеля, попыталась оторваться от преследователей на улице Китаяма. Но группа байкеров настигла их в мгновение ока и прижала беглецов к обочине. Итиро сразу же узнал их лидера — того, кто разговаривал вчера с Дзюн, а потом развел его на пятьдесят тысяч иен. Азартная по натуре Дзюн, игнорируя красный свет, рванула вперед, но на мосту Катаяма-Обаси через реку Камо злоумышленники преградили им путь. Байкеры по наущению главаря стащили подростков с мотоцикла.
— Ах, вот это кто! Вчерашний щенок! Ты что же думаешь, что можешь путаться с моей девушкой, а? Давай иди сюда. Я разделаюсь с тобой прямо сейчас.
Этот разъяренный тип схватил Итиро за воротник школьной куртки и двинул коленом прямо в живот. И хотя Итиро как мужчина хотел встать на защиту слабого создания и смело вступить в драку с этим негодяем, сильный удар коленом сложил его пополам. Парнишка упал на землю до того, как успел что-либо предпринять.
— Прекрати, Минору! — крикнула Дзюн. — Перестаньте, ребята! Это я пригласила его. Оставьте его в покое.
— Ах ты, шизанутая дура! — Минору, озлившись, дал Дзюн пощечину. — Ты что же, вообразила себе, что можешь вот так спокойно разъезжать на моем байке с этим обмылком и скрываться с глаз долой по собственному желанию? Так вот… — Смачный плевок Минору пришелся на упавшую с мотоцикла сумку попутчика Дзюн, который он растер мыском подкованного ботинка. — Если ты еще раз так сделаешь, ты мне за все заплатишь. Поняла?
В назидание Минору беспощадно отхлестал Дзюн по лицу и снова сплюнул, а другие, не ведая жалости, в это время пинали ногами лежавшего на земле Итиро.
— Прости меня, Итиро, что я втянула тебя в эту историю. Нам с тобой было так весело, а эти мерзавцы все испортили.
Они отмыли кровь и грязь со своих лиц в реке Камо, а потом долго сидели на берегу, глядя, как огненно-красный шар солнца катится к западным холмам города.
— Не переживай! Я действительно славно провел время, — сказал Итиро, потирая живот и стараясь унять боль. — Дзюн, не сиди просто так. Скажи хоть что-нибудь.
Но, погрузившись в свои невеселые мысли, Дзюн ничего не ответила.
Вместо этого она склонила голову на плечо Итиро, и подростки, замерев, долго еще сидели в тишине.
Дзюн первая нарушила молчание.
— Итиро, мне нужно кое-что тебе сказать, — начала она. — Я солгала тебе. Я учусь не в выпускном классе, а в третьем классе, как и ты.
Итиро не понял, зачем ей нужно было вводить его в заблуждение, но решив не заострять внимание на причинах, просто ответил:
— Правда? Я так и думал.
— Я лишилась девственности в четырнадцать лет, а прошлым летом меня трахнул Минору, и теперь я принадлежу ему.
Итиро не мог подыскать нужных слов, чтобы поддержать разговор. Все, что он мог сделать, — кивнуть в ответ, так как кровь отхлынула от сердца при слове «трахнул», а последующее осмысление сути свершившегося акта копьем поразило юношу в самое сердце.
— Ничего не поделаешь. Люди рождаются с определенным процентом удачливости. Я пока счастливее всех. Ты не представляешь, сколько моих друзей уже умерли.
Дзюн заплакала. Итиро только покачал головой.
— Если я доживу до следующего года и закончу школу, думаю, уеду из Киото. Я не хочу больше жить в этом ужасном городе. Я задыхаюсь здесь.
— А куда ты поедешь? — Голос Итиро был сухим и хриплым.
— В Токио. Я не могу больше жить так. Я хочу поступить в школу с техническим уклоном, а потом найти хорошую работу.
Дзюн убрала голову с плеча Итиро, потом подняла с земли камешек и бросила его в реку. Наблюдая за прыжками голыша по воде, она пробормотала:
— Я уеду отсюда в Токио, — прозвучало так, как будто она приняла окончательное решение.
— Хорошая мысль. Когда ты приедешь в Токио, можешь погостить у меня.
— Как ты себе это представляешь «погостить у тебя»? По-твоему, это правильно? Ты неисправим!
Растерявшись под ее напором, Итиро подумал, что Дзюн вычеркнула его из своих дальнейших планов, и почувствовал себя брошенным. Впервые в жизни его терзало леденящее чувство одиночества.
— Итиро, завтра возвращайся домой в Токио, — сказала Дзюн.
И, не дожидаясь ответа, резко встала и пошла вдоль берега реки.
Итиро слышал дыхание спящей Дзюн по ту сторону раздвижных дверей. Оно было размеренным как часовой механизм. Юноша долго вслушивался в шумное дыхание своей ровесницы, жизнь которой, как он считал, совершенно отличалась от его пресного существования.
«Она восхитительна», — без всякого лукавства, вздыхая, подумал влюбленный.
История Сэмбон-Сякадо тоже не оставила его равнодушным, но Дзюн, в чем он нисколько не сомневался, восхищала его больше. В этой киотской девушке не было ничего лживого, наносного или ханжеского. Вот только ее искреннее признание и особенно слово «трахнул» болезненно разъедало его сердце. Оно оставило глубокую зарубку в его юношеском сознании, но Итиро не осуждал порочную подругу, во всем обвиняя Минору.
«Дзюн трахал этот выродок», — вертелось у него в голове.
Она трахалась с ним. Юноша был уверен, что именно это и имела Дзюн в виду: ее оттрахали. Ревнивец смирился, принимая горькую правду стоически, и его душевная боль понемногу улеглась. Ворочаясь с бока на бок, томимый смутным желанием, он засунул правую руку себе в трусы.
Следующее утро выдалось пасмурным, с утра как назло зарядил дождь. Когда Итиро проснулся от барабанящих по черепице капель дождя, Дзюн в комнате не было.