Господи, смешно до чего!
— А знаешь такую частушку, — громко спросила Вера Ивановна Тимофея, — «Шибче топайте, ботинки, разговаривай, язык»?.. Ага, не знаешь! То-то, брат!
Кажется, те же самые утренние пассажиры находились в автобусе: сосредоточенные старухи в шерстяных платках, в мятых жакетках и резиновых сапогах, мужики в военных фуражках, спокойно подремывающие, привалясь к стенкам, девчата с подчерненными губами, лузгающие семечки… Так же загромождали проход мешки, лубяные корзины и ведра, обвязанные холстинками. Те же самые громадные слепни с прозрачными желтыми крыльями ползали на потолке, вдруг срывались и с пистолетным щелканьем ударялись об оконное стекло. Ничего не изменилось тут, и Вера Ивановна поднялась и села на свое место у кабины водителя.
Грозно трубя, двинулся автобус сквозь праздничную толпу, которая неохотно расступалась перед ним. Проплыл за окном магазин «Репка» и скрылся; повернулось зеленой бутылочной гранью и отошло назад модерное кафе, где стоял милиционер с печальными глазами и бурлила очередь.
Последним Вера Ивановна увидела Тимофея. Вынырнув из толпы, бежала по деревенской улице девочка в обвислой материнской кофте, взмахивала руками, отчаянно косичкой трясла. А сзади за любовью своей поспешал Тимофей Копенкин, сжимая в кулаке мохнатый и длинный стебель крапивы.
1966–1967