Жалобно молила его Душа, однако не внял Рыбак ее мольбам. Спускался по склону, прыгая с камня на камень, словно горный козел, и наконец достиг желтого прибрежного песка у подножия горы.
Стройный, с отливающей бронзовым оттенком кожей, встал Рыбак у моря спиной к луне, будто греческая статуя, и морская пена обрела очертания манящих его вглубь белых рук, а волны поднялись неясными формами, приветствуя его решимость.
Пред ним лежала его тень – суть тело души, а за спиною висела луна, окрашивая небо в цвет густого меда.
Снова заговорила Душа:
– Ежели и вправду ты уж не передумаешь, не прогоняй меня без сердца. Мир жесток – отдай мне сердце, и я возьму его с собой.
Улыбнулся Рыбак и тряхнул головой:
– Чем же любить мне тогда свою избранницу?
– Будь милосерден, – молила Душа. – Жесток наш мир, боюсь я остаться в нем без сердца.
– Принадлежит оно моей любимой, – ответил Рыбак, – а потому уходи без промедленья!
– Разве не дозволено и мне любить? – вопросила Душа.
– Уходи, убирайся! Не нужна ты мне, – закричал тогда Рыбак.
Вытащил он ножик с рукоятью из кожи зеленой гадюки и, проведя черту у себя под ногами, отрезал тень. Поднялась она и встала перед ним, и посмотрела на него. Были они с прежним хозяином похожи, как две капли воды.
Отступил Рыбак назад, сунул нож за пояс, и охватил его благоговейный страх.
– Уйди, – пробормотал он, – не желаю я более видеть твоего лица.
– Уйду, и все же встретимся мы снова, – проговорила тень, и губы ее почти не шевелились, а голос был тих и мелодичен, словно звук флейты.
– Как же мы встретимся? – удивился Рыбак. – Ведь не погрузишься ты вслед за мною в морские глубины.
– Раз в год буду я приходить на это самое место и призывать тебя, – вздохнула Душа. – Вдруг когда-то понадоблюсь я тебе вновь.
– Зачем ты мне можешь понадобиться? – усмехнулся Рыбак. – Впрочем, будь по-твоему.
С этими словами нырнул он в море, и тритоны затрубили в свои трубы, а Русалочка поднялась на поверхность и встретила Рыбака, и обняла его, и поцеловала в губы.
Осталась Душа в одиночестве на пустынном берегу и следила за ними, пока не скрылись они под водой. Как только разошлись круги, побрела она прочь по болотам, роняя горькие слезы.
Через год вернулась она на знакомый берег и призвала Рыбака. Вынырнул тот из глубин и спросил:
– Зачем звала?
– Подойди ближе, – ответила Душа, – хочу поговорить с тобой, ибо видела я чудеса чудесные.
Подплыл Рыбак к берегу, присел на мелководье и приготовился слушать, подперев голову рукою.
– Когда отверг ты меня, обратилась я к востоку и пустилась в путешествие – ведь с востока приходит к нам мудрость. Шла я шесть дней, а на утро седьмого добралась до холма, что находится в стране Татарии. Уселась я в тени дерева тамариска, чтобы укрыться от солнца. Земля там сухая и раскаленная от жары, а люди бредут по равнине медленно, словно мухи, ползущие по медному кругу.
К полудню поднялось у горизонта облако красной пыли. Едва завидев его, натянули татары расписные луки и, вскочив на маленьких лошадок, галопом помчались по равнине ему навстречу, а женщины с криками побежали к фургонам, где укрылись за войлочными фартуками.
Вернулись татары уже в сумерках, но не все: пятерых не хватало. Из тех, кто остался, многие были ранены. Запрягли они лошадок в фургоны и торопливо поехали прочь от стоянки. Из пещеры вышли три шакала, посмотрели им вслед, понюхали воздух, а затем припустили в другую сторону.
Когда поднялась луна, увидела я вдали костер, направилась к нему и подле огня обнаружила кучку сидящих на коврах торговцев. Позади них привязаны были верблюды. Чернокожие слуги разбивали на песке палатки из дубленой кожи и возводили вокруг лагеря заграждение из колючих опунций.
Едва приблизилась я к костру, как предводитель каравана встал, обнажив меч, и спросил, что за дело привело меня к ним.
Солгала я, что была в своей стране принцем, а теперь сбежала от татар, что пытались обратить меня в рабство. Улыбнулся предводитель и указал мне на пять голов вражеских, насаженных на бамбуковые шесты.
Затем попросил он меня назвать имя пророка, и я ответила: Магомет.
Услышав имя ложного идола, поклонился предводитель, взял меня за руку и усадил рядом с собою. Чернокожий принес мне кобыльего молока в деревянной пиале, а к нему – вырезку из жареного мяса ягненка.
На рассвете отправились мы в путь. Я ехала на верблюде с рыжей гривой бок о бок с предводителем, а впереди каравана шел вооруженный копьем проводник. По обе стороны от нас двигались воины, а за ними груженные товаром мулы. Всего было в караване сорок верблюдов, а мулов вдвое больше.
Выехали мы из Татарии и попали в земли Проклинателей луны. Видели грифонов, стерегущих золото на белоснежных скалах, видели и спящих в пещерах чешуйчатых драконов. Переваливая через горы, задерживали дыхание, дабы не вызвать лавину, и каждый в караване натянул на глаза повязку кисейную. Прошли мы через долины, где пигмеи, прячась в дуплах деревьев, пускали в нас стрелы, и по ночам слышали, как бьют в барабаны дикари. Добравшись до Башни обезьян, разложили мы фрукты перед ее обитателями, и не причинили они нам зла. Дальше на нашем пути встретилась Башня змей. Ползучих гадов угостили мы теплым молоком из медных блюдец, и позволили они нам пройти. Трижды за время путешествия выходили мы на берега Окса и пересекали его на деревянных плотах, поддерживаемых на воде большими пузырями из выделанных шкур. Хотели нас погубить при переправе гиппопотамы, и верблюды наши дрожали от страха.
Правители каждого города взимали с нас пошлины, а все же в ворота пройти не дозволяли. Кидали нам через стены хлеб, и маленькие маисовые, запеченные в меду лепешки, и пироги из наилучшей муки с начинкой из фиников. За каждую сотню корзин давали мы по янтарной бусине.
Жители деревень, замечая наше приближение, травили воду в колодцах и бежали на горные вершины. Сражались мы с магадаями, что рождаются стариками и молодеют с каждым годом, а умирают, когда становятся малыми детьми, и с лактроями, почитающими себя детьми тигров. Они и раскрашивают тело свое черными да желтыми полосами. Сталкивались мы с орантами, хоронящими покойников на верхушках деревьев – а сами они живут в темных пещерах, дабы солнце, которому поклоняются, не убило их. Бились мы с кримнианцами, обожествляющими крокодила, подносящими ему серьги зеленого стекла, масло и свежую птицу; вступали в сражения с агазанбаями-псоглавцами, и с сибанами, кои на ногах имеют копыта, а бегают быстрее лошади. Треть наших сгинула в битвах, а еще треть умерла от лишений. Оставшиеся в живых начали шептаться, поглядывая на меня, и говорили, что принесла я им несчастье. Тогда вытащила я из-под камня рогатую гадюку и позволила ей ужалить руку мою. Увидев, что нимало не пострадала я от укуса, стали они меня бояться.
На четвертый месяц достигли мы города Иллель.
На землю уже опустилась ночь, когда дошли мы до рощи под стенами города. Было душно; луна находилась в созвездии Скорпиона. Срывали мы с ветвей спелые гранаты, разламывали и пили их сладкий сок. Насытившись, улеглись на свои ковры и стали дожидаться рассвета.
С зарею поднялись и постучались в ворота города, отлитые из красной бронзы и украшенные фигурками морских и крылатых драконов. Стражники с высокой зубчатой стены спросили, что у нас за дело. Ответил им наш толмач – мол, прибыли мы с острова Сирия с товаром. Взяли они у нас несколько заложников и велели ждать полудня.
В полдень открылись городские ворота, и, войдя внутрь, оказались мы в толпе высыпавших из домов людей – каждый желал на нас посмотреть, а глашатай в полую раковину возвещал всему городу о нашем прибытии. Остановились мы на рыночной площади, и чернокожие слуги раскрыли тюки с узорчатыми тканями и резные сундуки из платана. И принялись торговцы наши выкладывать свои диковинные товары: вощеное полотно из Египта и раскрашенный лен из страны эфиопов, пурпурные губки из Тира и синие портьеры из Сидона, чаши из янтаря, тонкой работы стеклянные сосуды и причудливые вазы из обожженной глины. С крыши одного из домов наблюдала за нами стайка женщин, и одна из них была в маске из позолоченной кожи.
В первый день посетили наши лотки жрецы, на второй пришла знать, а на третий – ремесленники и рабы. Таковы их местные порядки, когда наезжают чужеземные торговцы.
Задержались мы в Иллеле на целую луну, а когда пошла она на убыль, устала я от торговли и, надумав побродить по городским улицам, добралась до сада богов. Жрецы в желтых мантиях беззвучно двигались там среди зеленых деревьев, а на плитах из черного мрамора стоял храм из красного и розового камня – там и жило местное божество. Двери покрыты были истолченной глазурью, а поверх отполированным золотом нанесены барельефы с изображениями быков и павлинов. Накрывала обиталище бога наклонная крыша из фарфора цветов морской волны, а на карнизах висели маленькие колокольчики, позванивающие, когда белые голуби, пролетая мимо, задевали их крыльями.
Перед храмом увидела я бассейн с чистой водой, выложенный по дну узорчатым ониксом. Прилегла я подле него и коснулась пальцами широкого листа неизвестного мне растения. Тут подошел и остановился рядом жрец с завитыми и подкрашенными сурьмою волосами, обутый в чудные сандалии – один из змеиной кожи, другой из птичьих перьев. Голову его прикрывала митра из черного войлока, украшенная серебряными полумесяцами. В мантию жреца вплетены были семь желтых нитей.
Постояв, заговорил он со мной, спросил, чего я желаю.
Увидеть их бога, ответила я.
– Бог теперь на охоте, – сказал жрец и глянул на меня с подозрением своими маленькими раскосыми глазками.
– Укажи, в каком лесу, и я поохочусь с ним вместе.
Расправил жрец длинными острыми ногтями свисающую с мантии мягкую бахрому и пробормотал:
– Бог теперь спит.
– Скажи мне, где спит он, и я дождусь его пробуждения.
– Бог на пиру! – нетерпеливо вскричал жрец.