Наступил февраль, шуга, то есть метет и сыро, и под ногами образовалась мокрая каша, воображаю, как все замерзнет, и будет каток. А вчера пригревало солнце и было похоже на весну.
Мэтт повез нас смотреть фильм под названием «Lost in Translation». Знаешь выражение: теряется или потеряно в переводе . Это оно и есть. Стареющий голливудский актер приезжает в Японию сняться в рекламе, живет в отеле, скучает, ничего ему непонятно, ни язык, ни нравы, и в том же отеле живет и скучает молоденькая, почти тинейджер, жена молоденького фотографа, также приехавшего на работу из Штатов. Фотограф все время занят, девочка знакомится с актером, таскает его по молодежным японским тусовкам, ему смешно, между ними завязываются какие-то отношения, но без секса. Есть постель (в которой они лежат врозь, одетые), а секса нет. И в этом – самая большая прелесть фильма. Так до конца ничего и не произойдет, он уедет, она останется, заплаканная, и, в общем, финал. Но до того все точно и тонко, просто и с очаровательным юмором, что оставляет позади, скажем, наше расхваленное «Возрождение», в котором замечательно играют ребята, а фильм выморочный и ничего в нем неясно. Здесь ясно и потрясающе чисто. Это второй фильм Софии Копполы, дочери Фрэнсиса Копполы. Она что-то получила за сценарий на только что прошедшем Golden Glob (это то что-то золотое , о чем я тебе писала). Мужскую роль играет Bill Murrаy, ты его знаешь, если не по имени, то по лицу. Играет превосходно. Собственно, только лицом, но каким и как – Николсон отдыхает. Девочка по имени Scarlett, фамилию забыла, помесь юной Анны Каменковой и юной Елены Яковлевой, некрасивая, с крупными чертами, однако все очень по правде. Когда кино кончилось, было грустно: первый признак, что задело и разворошило.
Мэтт уехал, Даша ушла на йогу, дом опустел.
Вечером по телику посмотрела кино «Сельма и Луис». С Сьюзен Сарандон и второй звездой, фамилии которой не помню. Оно шло у нас в прокате и по ТВ. Стандартная модель: двое едут в машине, отношения между ними, с окружающим миром и так далее. Фишка в том, что это две добропорядочные американские клуши, точнее, одна клуша, а другая с характером. Они оказываются в таких обстоятельствах, которые нельзя было и предположить. Едут на week-end, заезжают по дороге в какой-то местный кабачок, клуша, напившись, кокетничает с парнем, который пытается изнасиловать ее в самой грубой форме, возмущенная подруга сначала пугает его пистолетом, а потом вдруг стреляет и убивает, неожиданно для себя самой. И начинается. Множество приключений, на которые американцы горазды, с бегством от полицейских автомобилей где-то в пустынях Мексики, где бабки сражаются до последнего, а когда понимают, что выхода нет, переглядываются, обнимаются, целуются (ничего лесбийского – sic!) и летят в пропасть, после чего их машина вздымается и плывет в небе. Вся история – символ освобождения от американской скуки и американских стандартов. Забавно, но это всего лишь кино, fiction . Фильм «Потеряно в переводе» – большее.
Целую.
2 февраля
А во вторник в десять часов утра, как и в предыдущие десять лет, что я приезжала сюда, завыла сирена. Через короткий интервал опять. Сигнал торнадо. По вторникам – репетиция. Нехорошо будет – если в другой день недели и в другое время. Однажды мы это пережили, к счастью, не в страшном варианте. Укрылись в basement – так называется подземный этаж. Посидели немного – и прозвучал отбой.
А еще здесь так же, как и раньше, в темное время суток гудят поезда. Но как они гудят! Словно оркестр начинает играть или, по крайней мере, настраивается. Чудный звук. Если б уже не написала про это стихи, написала бы сейчас. И белки по-прежнему ходят по улицам, как люди, а однажды я видела зайца, который то ли выскочил из университетских дверей, то ли собирался заскочить в них. И по-прежнему огромное небо. Такого огромного неба на земле (не в океане) я не видала больше нигде. Когда едешь в какой-нибудь moll, где промтовары, а огромные эти магазины расположены как бы вне города, дорога слегка поднимается наверх, и перспектива открывается необыкновенная – всегда захватывает дух. На небе почти круглая луна, подморозило, и под ногой скрипит понедельничная шуга. Ходила гулять после того, как посмотрела документальный фильм, из тех, что прислала Мариша, чтобы я смогла их использовать на уроках (Даша купила видак за 50$). «Три дня и никогда больше» . Малый, к которому приставал лейтенант (дело было в армии), застрелил его, а заодно и второго, подвернувшегося под руку. Малого (сколько ему было, лет девятнадцать, наверное) осудили на смертную казнь. Мать обратилась к Ельцину с просьбой о помиловании. Ельцин помиловал: заменил смертную казнь на пожизненное заключение. Прошло шесть лет, как парень сидит. К нему приезжает мать. Три дня свидания автор и снимает на пленку. Парень совсем молодой, в очках, лицо хорошее, мать то и дело плачет, он гладит ее волосы, щеки, руки, еле сдерживается сам, а потом и не сдерживается. И так сорок минут. Плюс пейзажи, видимо, архангельские или другие северные, тюремные и вольные. Я не плакала, но стало так тяжко, что не передать. Умеем мы душу перепахать. Себе и другим. Вряд ли это ковыряние душевных ран я стану показывать американским студентам, изучающим российскую власть и прессу. Им и так довольно.
Гуляя, увидела (вспомнила) – помимо сараистой – вагонистую архитектуру. Все функционально и, очевидно, удобно, но красоты нет. Кстати, насчет красоты. Если от экстерьера обратиться к интерьеру, то следует описать нашу ванну. Очевидно, американцам это кажется стильно. Нечто в духе Гауди из белой пластмассы. Стоишь под душем, а из стены (тоже пластмассовой как части ванного и душевого устройства) на разных уровнях выступает что-то типа полочек, но таких текучих, округлых форм, что поставить флакон шампуня, скажем, представляется крайне проблематичным. Впрочем флакон устанавливается и стоит, однако неуверенность сохраняется. И стены у нас в доме белые пластиковые. Если бы Даша не устроила тот уют, что устроила, местами напоминало бы клинику, может, даже психиатрическую.
Вновь возникли проблемы со swimming pool. Из перестраховки попросила Дашу пять минут не уезжать, пока пройду через дежурных. Дежурная, радостно улыбнувшись, говорит: вас нет в компьютере, вы должны пройти в офис. Я говорю, улыбаясь в ответ: спасибо, я сейчас приглашу внучку, она поможет нам объясниться. Выхожу – Даши и след простыл. Позже спросила, через сколько минут она уехала. Через три, ответила, не моргнув глазом. Делать нечего, пошла объясняться сама. На этот раз там была старшая – хорошенькая молодая женщина, которой я сказала, что invited professor , что буду здесь до мая и что собираюсь раз в неделю to swim . Все улыбаясь, как ты понимаешь. Она, тоже улыбаясь, повторила, что меня нет в компьютере, спросила мой телефон или и-мейл, по которому она, когда узнает, как быть, сообщит мне. Я сказала в ответ: напишите свой и-мейл, я свяжусь с вами завтра, поскольку у меня пока нет ни того, ни другого (телефона в офисе нет уже три недели). Она любезно предложила мне прийти завтра. Я возразила: дело в том, что моя внучка заедет за мной только через пятьдесят минут, и у меня получаются пустые пятьдесят минут, если я не пойду to swim . Очевидно, я нашла неотразимый аргумент: время – деньги. И она предложила to swim сегодня, а завтра они все выяснят. Оказывается, студенты автоматически получают право пользования спортивными зданиями, библиотекой и чем-то еще (за все уплачено, а цена обучения высока), однако профессора платят сами. Что же до приглашенных профессоров – вердикт узнаем скоро. Целую.
3 февраля
Еще о красоте. Вчера одна студентка пришла на урок в черной трикотажной майке, к которой пришпилила большую белую шелковую розу. И ничего.
Составила себе дивный план урока и, в общем, его выполнила. К сожалению, перевыполнила. Вначале объявила, что придумала награду за активную работу в классе. Награда – ручка с логотипом «Комсомольская правда». В некотором роде advertaising (реклама), но восприняли хорошо, смеялись, а студентка Алисия Шимонек, получившая ручку номер один, даже покраснела от удовольствия. Попросила их написать, какие российские масс-медиа они знают. Только Ли, оказавшийся мальчиком, заполнил строк семь-восемь, да еще Кэвин Хокинс (тот, кто улыбался в самом начале) написал двенадцать штук названий по-русски – он изучает библиотечное дело, бывал в России и знает русский. Остальные вспомнили «Правду» или вообще ничего. Двое написали: Ольга Кучкина. Тут я засмеялась. Я объяснила, почему мне пришлось писать лекции (because I am not sure in my language) , и приступила к первой из них: Советская печать: pro и contra . Слушали с вниманием, только один мальчик Том все время пересмеивался и переписывался с Шеннон Мак-Магон, оказавшейся девочкой, но я уже была закаленный боец и не обращала на них внимания. Когда по окончании лекции они задавали вопросы, девочка Шеннон спросила, подвергалась ли я лично репрессиям в советское время. Я, не совсем поняв, рассказала, как ходила к первому секретарю ЦК комсомола пробивать статью, которую главный редактор боялся публиковать, и как первый секретарь обманул, пообещав дать указание печатать, но статью так и не напечатали. Шеннон повторила вопрос в более жесткой форме. Я, уже поняв, спросила, в свою очередь: а вы хотели бы видеть меня убитой? Все засмеялись, а я продолжила: в мои времена уже не убивали, в отличие от предыдущих, зверских, эти называли вегетарианскими, но убивают сейчас. Сказала, что получила и-мейл от мужа, что одной журналистке подложили взрывчатку, ее спасла только привычка опаздывать – взрыв произошел раньше, чем она вышла на лестничную клетку. Более подробный рассказ о журналистке последует позже, пообещала я (еще в Москве написав кусок об этой журналистке – Елене Трегубовой). Задавали вопросы о цензуре не только в журналистике, но и в литературе, в живописи, что должен был делать писатель, которому предъявлялись цензурные требования, и так далее. А Том, фамилию которого могу только написать, но пока не могу произнести