Что папы делают иначе
Ипапы, и мамы любят своих детей всем сердцем, просто по-разному. У них разные способы устанавливать и соблюдать границы, исследовать природу, устраивать веселую возню, создавать «обучающие моменты», невзирая на риск, помогать ребенку проверять на прочность пределы своих возможностей, просто проводить время вместе. И к дружескому поддразниванию они относятся по-разному. Кроме того, ученые установили, что папы лучше умеют:
• находить равновесие между безопасностью и разумным риском;
• во время игры переходить от роли игрока к роли тренера и наоборот;
• творить, дурачиться, проявлять непредсказуемость{265}.
Но когда отсутствует понимание, в чем ценность вклада каждого из родителей, нарастает напряженность. Если каждый из родителей приучается помогать партнеру делать то, что у него получается лучше, и они дополняют друг друга, это практически всегда полезно для ребенка, и тогда родительская напряженность превращается в родительскую гордость. Родители начинают понимать, что природа не просто так создала отдельно мам и отдельно пап.
Естественно, многие мамы ведут себя как папы и наоборот. Однако и в том и в другом случае есть более глубинная проблема. Мамы склонны читать о воспитании детей и обсуждать это с ранней юности. Папы в целом нет. Поэтому мамы лучше умеют доказывать ценность своего подхода.
Хотя ученые уже отметили некоторые особенности отцовского стиля воспитания, но чтобы наблюдать взаимодействие детей и родителей, им, как правило, приходится заманивать их в кабинет психотерапевта и там смотреть, как они примерно час играют с игрушками, которые дал психотерапевт. Но ведь так не увидишь ни отцов, ни матерей в действии!
Когда я наблюдал, как воспитывают детей полсотни отцов (чтобы впоследствии выступить от их имени в суде в качестве свидетеля-эксперта), мой метод состоял в том, чтобы наблюдать их целый день, а иногда целые выходные, с вечера пятницы до утра понедельника, и отнюдь не в кабинете, а в парке, на детской площадке, в торговом центре, в кафе и дома. Я смотрел, как дети не просто играют, но и помогают по дому – с уборкой или приготовлением еды. Поскольку я наблюдал их подолгу, то видел не только моменты веселья: папы занимались своими делами, укладывали детей спать, будили их и собирали в школу на следующее утро. Эти папы жили не в каком-то одном районе, а примерно в пятидесяти разных местах в США и Канаде.
Я обнаружил, что психотерапевты в своих кабинетах упускают из виду, что папы чаще ходят с детьми гулять в парк или на площадку и чаще учат их чему-то на практике – например, как быть «поваренком» при папе в кухне. Еще психотерапевты не знали, какие игры папы придумывают, чтобы скрасить скучные дела, например, превращают тележку из супермаркета в баскетбольную корзину, а мячом служит рулон туалетной бумаги. Не у всех психотерапевтов в кабинетах есть супермаркеты.
В отцовском мире вне кабинета психотерапевта все служит реквизитом для импровизированной игры: скучная задача вроде выбора кукурузных хлопьев превращается в игру «Кто тут лучший диетолог», в ходе которой надо прочитать этикетки и сравнить, скажем, «Медовые колечки» с «Шоколадными звездочками» с точки зрения полезности (вы себе не представляете, какие вас ждут открытия!).
Кроме умения превратить жизнь в игру, я отметил шесть других воспитательных приемов, которые обычно применяют отцы и к сыновьям, и к дочерям и которые, если не понимать их суть, создают напряжение между папой и мамой.
1. Кто устанавливает границы и кто их соблюдает
Мамы часто спрашивают меня: «Вот почему, когда я что-то говорю, меня будто не слышат, а когда что-то говорит отец, дети бросают все и бегут исполнять? Это потому, что он говорит басом?» От этого мамам кажется, будто их не уважают и принимают как данность. Но дело не в папином басе. Если папа не соблюдает границ, его тоже игнорируют.
Исследования отцов-одиночек и матерей-одиночек показывают, что мамы гораздо чаще и сильнее жалуются на стресс, хотя у матерей-одиночек значительно больше шансов получать материальную помощь{266}.
Пожалуй, главная причина в том, что мамы больше склонны устанавливать границы, в то время как папы с большей вероятностью их соблюдают. Например, хотя мама скорее назначит более раннее время отхода ко сну, мамы-одиночки более чем в три раза чаще пап-одиночек позволяют маленьким детям ложиться поздно или нарушать режим{267}. Один мальчик полушутя заметил: «Мама все грозится – как будто кричит „Волки, волки“. А папа один раз пригрозит, а потом сам превращается в волка».
Ясно, что поздно ложиться вредно для здоровья. Вероятно, именно поэтому у маленьких детей, живущих с мамами-одиночками, в два-три раза чаще болят живот и голова, чем у детей, живущих с папами{268}.
Если мальчики видят, что родители не соблюдают границ, им становится трудно контролировать свои порывы. Когда ученые из Криминологической лаборатории при Чикагском университете изучили, почему всего за полгода 610 учеников чикагских государственных школ стали жертвами стрельбы, открытой их соучениками, оказалось, что дело в неумении контролировать свои порывы и разрешать конфликты и в недостатке социальных навыков – все это было характерно для мальчиков-убийц{269}. Но это исследование не учитывает, что контроль над порывами и социальные навыки – это благотворный результат отцовского воспитания, а отцов у этих мальчиков по большей части не было.
Мы уже видели, что количество времени, которое отец проводит с ребенком, – «один из самых надежных показателей способности ребенка к эмпатии в зрелом возрасте»{270}. Учить ребенка серьезно относиться к границам – значит учить его уважать потребности окружающих. А уважение к чужим потребностям – это тоже эмпатия. При развитой эмпатии стрелять в людей не станешь.
Вот каковы результаты отцовского воспитания в том, что касается соблюдения границ и контроля над порывами:
• У детей, живущих с отцами, реже возникают сложности с дисциплиной{271}. И это несмотря на тот факт, что папы реже мам применяют физические наказания{272}.
• У детей 5-11 лет, живущих с мамами, вероятность попасть в больницу на 259 % больше{273}.
Как же проявляется в повседневной жизни разница между мамой и папой в том, чтобы устанавливать границы и соблюдать их?
Вернемся к вопросу о времени ложиться спать – в теории и на практике…
Когда психолог спросил Гарри, почему тот при маме ложится спать позже, чем при папе, мальчик ответил:
– С мамой я всегда могу увернуться.
– Как?
– Маме я могу сказать, что хочу пить или у меня болит живот.
– Так, значит, ты ею манипулируешь?
Гарри усмехнулся.
– А тебе не кажется, что все это несколько старо?
Гарри усмехнулся еще шире, будто радуясь своему хитроумию.
– У меня целая куча отговорок. Например, «мне надо доделать уроки» или «еще одна глава, и все». Или я говорю ей: «Я так люблю, когда ты читаешь мне „Там, где живут чудовища“». – Гарри умолк, а потом похвастался: – Я очень хорошо чувствую, что подействует, а что нет. В конце концов мама всегда сдается.
– А с папой ты тоже пользуешься этими уловками?
– Нет, на него они не действуют.
– Как же так?
– Он не дает мне сладкого, не разрешает смотреть телик и вообще ничего не разрешает, пока я не доделаю все уроки и все, что положено по дому.
– Значит, он серьезнее относится к делу?
– Ну, в общем-то, да. Он говорит, что ровно в полдесятого надо гасить свет, и все. Но я знаю, что если после того, как я доделаю уроки и подготовлюсь ко сну, еще останется время, мы с папой повозимся или почитаем, и вообще я смогу делать что хочу, только сладкого нельзя. Поэтому я стараюсь все успеть.
– А у тебя не возникает искушения сделать уроки как попало?
– Ну, раньше да. Но когда мисс Ахерн – она у нас очень строгая – поставила мне С (т. е. тройку. – прим. перев.), папа стал проверять домашние задания, пока я готовлюсь ко сну. Если все нормально, мы возимся или читаем. А если нет, мне приходится все переделывать. Но ровно в 9.30 папа обнимает меня, целует – и все, пора спать.
Гарри, как и все дети, будто арестант, который только и ждет, когда охранник утратит бдительность, высматривает малейшую щелочку в двери камеры, которую можно расширить и получить свободу. Как только Гарри убедился, что мамой можно манипулировать, чтобы получить желаемое, вопрос свелся к тому, у кого больше сил. Поэтому Гарри всегда побеждал, но на самом деле проигрывал: страдала его иммунная система.
Слабость иммунной системы запустила свой порочный круг: Гарри часто пропускал школу, раз-другой съездил в больницу по «скорой», и в итоге его мама (а иногда и папа) чувствовали себя виноватыми и стремились сильнее опекать сына, а это давало дополнительный простор для манипуляций – и круг замкнулся. А все началось с проницаемой границы.
Мамин вклад в воспитание ребенка – это, как правило, глубокое понимание, что ребенку, как и всем, нужна эмпатия. Папин вклад не столь очевиден: во-первых, с точки зрения папы, эмпатия – это достоинство, которое превращается в порок, если требуется только от родителей по отношению к ребенку, а не наоборот. Во-вторых, эмпатия к желаниям ребенка не предполагает подчинения желаниям ребенка.
При всем при том у многих пап с эмпатией разговор короткий. Когда же следует учитывать желания ребенка? До того, как установлена граница, – в принципе всегда. Более того, до установления границы родители обязаны серьезно относиться к желаниям ребенка и позволять ему получать желаемое, если это возможно, а когда это невозможно, с эмпатией объяснять, почему: это необходимо для развития у ребенка умения вести конструктивные переговоры. Что это такое, станет ясно по контрасту с умением вести манипулятивные переговоры.
Если ребенок на опыте убедился, что по поводу уже установленной границы, оказывается, можно вести переговоры, у него развивается навык ведения манипулятивных переговоров. Вскоре он ощущает, что если ему не удалось одержать немедленную «победу», надо лишь проявить настойчивость, и рано или поздно мама или папа устанет и «сдастся». Для второй части очень характерен раздраженный крик матери: «Я сказала: нет!» Однако дитя продолжает напирать. Измученная мама выходит из себя и в гневе назначает наказание, несоразмерное преступлению, а потом, чувствуя себя виноватой, не претворяет его в жизнь, а чтобы заслужить прощение ребенка, перегибает палку в обратную сторону и дает ребенку больше, чем он просил, тем самым оттачивая у него навыки, необходимые для следующего «цикла ненадежной границы».
А что в итоге? Неуважение и к самим границам, и к родителям, которые их устанавливают. Когда «цикл ненадежной границы» входит в привычку, у ребенка с мамой (или папой) возникают отношения начальника и подчиненного, и неуважение ребенка к родителям мало-помалу оборачивается презрением. А кроме того, ребенок «избавляется» от того из родителей, кто соблюдает границы, и держится того, кем проще манипулировать. Ребенок победил – и проиграл. На цикле ненадежной границы мы еще остановимся. Но сначала…
Как же папам удается соблюдать границы – да так, что дети не хотят от них «избавиться»? Все начинается с игры. Игры создают привязанность. Как мы видели на примере Гарри, папа зачастую неосознанно опирается на привязанность как на рычаг для соблюдения границы: «Когда доделаешь уроки и все по дому и подготовишься ко сну, мы перед сном займемся всем чем хочешь».
Да, папы умеют создавать привязанность и соблюдать границы. Но это не исключительно папина привилегия. Вот, например…
Кейси работает помощницей судьи, и у нее два сына-подростка, которые, естественно, во время школьных каникул сидят дома одни. На День ветеранов в школе были длинные выходные, которые по всем признакам грозили превратиться в «Праздник непослушания». Но Кейси и сама мама-ветеран, поэтому ей все виделось иначе.
Мальчики захотели пойти пообедать в кафе. Мама даст на это денег? Даст, конечно. Но они спрятаны где-то в квартире. За каждое выполненное задание по хозяйству мальчики получали очередную подсказку-загадку и в конце концов узнали, где спрятаны деньги. Мальчики получили вкусный обед, а мама – чистую квартиру.
Но на самом деле мальчики получили гораздо больше, чем вкусный обед. Вместо того чтобы решить, что выделить им деньги на обед – мамина священная обязанность, они получили «святую троицу» родительских даров: игру, соблюдение границ и отложенное вознаграждение. Весь день мальчики чувствовали, что мама о них заботится. Кейси при этом спокойно зарабатывала на жизнь. А мне есть что рассказать вам.
Одно из самых ярких воспоминаний в моей жизни – как я возвращаюсь домой поздно, на пороге стоит папа и смотрит на часы. От одной мысли, что кто-то ждет меня и ему не все равно, я почувствовал себя в безопа сности.
Когда бывшая ведущая телевизионных ток-шоу Дженни Джонс вела передачу «Boot Camp My Preteen» – «Школа молодого бойца для моего сынишки»{275}, она пригласила на передачу мальчиков, которые доставляли своим мамам-одиночкам слишком много трудностей. А еще она пригласила сержанта из морской пехоты, чтобы показал им, что такое дисциплина. Сержант отчитывает десятилетнего мальчишку, а в конце концов требует, чтобы тот взялся за ум, иначе он, сержант, на ближайшие восемь лет станет его папой. «Хочешь, сынок?» – грозно спрашивает он, а непокорный мальчишка в ответ умоляет: «Да, сэр!» Огорошенный, но тронутый сержант уточняет:
– А почему ты хочешь, чтобы я стал твоим папой?
Мальчик печально отвечает:
– У меня нет папы.
Папы, соблюдающие границы, нужны мальчикам, как цветы с пыльцой – пчелам.
А отрывок из передачи Джеффа Россена «Rossen Reports» из телешоу «Today Show»{276} ярко показывает, как дети чувствуют разницу между установлением и соблюдением границ.
Итак, эксперимент: скрытая камера фиксирует, как актер, играющий подростка, явно не достигшего возраста, когда можно покупать алкоголь, просит ничего не подозревающих взрослых купить им спиртное.
Результат: никто из мужчин не согласился покупать детям алкоголь; все женщины, кроме одной, поддались на уговоры. Да, они выражали сомнения, да, кое-кто поначалу говорил «нет», но потом они все равно покупали детям спиртное. Когда Россен показывал им видеозапись их ответов, а потом спрашивал, как такое могло быть, женщины признавались, что желание угодить оказалось у них сильнее понимания, что такое хорошо и что такое плохо.
Вывод: дети прекрасно понимают, как можно обратить желание взрослых позаботиться о потомстве против них, они чувствуют, у кого из взрослых сильно стремление делать окружающим приятное, и уважение к взрослым вытесняется представлением о «легкой мишени». А мужчины на подобные просьбы реагируют, как правило, кратко: «Нотаций читать не буду, выпивки не получишь, точка».
Мальчики, живущие с мамами-одиночками, более склонны требовать чего-то от матерей и принуждать их пойти им навстречу{277}. Мамы страшно устают от постоянных требований и манипуляций{278}, и миллионы хороших, преданных своему делу мам опускают руки и считают, что не в силах ничего контролировать{279}.
Это сказывается и вне дома: 4700 подростков, не достигших возраста, когда можно покупать алкоголь, погибают ежегодно в автомобильных авариях в состоянии опьянения. Многие из них получили спиртное именно так – попросив взрослого купить им бутылочку. Когда мы соблюдаем установленные границы, то дарим детям драгоценный дар – способность откладывать вознаграждение, что очень важно на работе. А особенно – когда работаешь дома.
Если ваш сын хочет быть и хорошим отцом, активно участвующим в воспитании детей, и кормильцем, хороший вариант – работать дома. Однако, как обнаружили в компании IBM, работать дома труднее, чем кажется на первый взгляд.
Компания IBM одной из первых предоставила своим сотрудникам возможность работать дома. Но после того, как на протяжении 20 кварталов подряд у компании падала выручка, она в 2017 году была вынуждена пересмотреть свою политику и заявила сотрудникам, чтобы те либо ходили в офис, либо искали себе другую работу{280}. Точно так же поступили и «Bank of America», и «Yahoo», и «Aetna», и другие корпорации, бывшие первопроходцами в области работы дома.
Теоретически вариант работы дома – идеальное решение и для вашего сына, и для его будущего работодателя. Ведь синергетический обмен идеями, для которого раньше требовалось общее рабочее пространство, теперь вполне обеспечивается высокими технологиями – к нашим услугам «Slack», «Dropbox», «Google Docs», «Skype». К тому же работа дома избавляет от стресса и напрасной траты времени в часы пик, позволяет экономить на бензине и амортизации автомобиля, не говоря уже о миллиардах долларов, которые можно не тратить на офисные помещения.
Так чем же работа дома хуже работы на работе? Отчасти тем, что работать дома надо себя заставлять. А дети, выросшие в условиях, когда границы плохо соблюдались, не владеют искусством откладывать вознаграждение, без которого невозможно заставить себя сесть за работу. Особенно мальчики.
Соблюдение границ, укрепляющее способность откладывать вознаграждение и улучшающее социальные навыки, поможет вашему сыну в работе и дома, и в офисе. И если он решит работать дома, ему будет гораздо удобнее и вести собственный бизнес, и доказать работодателю, что если он будет работать дома, от этого выиграет и он сам, и фирма.
А как же IBM и другие фирмы, отказавшиеся от работы дома? Не волнуйтесь. Они вернутся к прежней политике, просто выборочно: найдут дисциплинированных сотрудников, умеющих вовремя браться за работу.
2. Исследования
Папы часто берут детей в походы, где исследования природы ведутся сами собой. Но это зачастую сопровождается понятными опасениями мамы, что ребенок поранится или потеряется. Надо, чтобы папа уравновесил мамин страх и объяснил ей, что исследовать природу с папой в качестве компаса необходимо сыну, чтобы не потеряться в жизни.
И это начинается очень рано. Если папы помогают детям, едва научившимся ходить, изучать окружающий мир (разумеется, с определенными ограничениями), социальные и эмоциональные навыки у этих детей год-полтора спустя оказываются существенно лучше развиты{281}.
3. Веселая возня и шуточные драки. «На лицо ужасные, добрые внутри»
Когда папы возятся с детьми, они, как правило, кипят энергией, хохочут, ведут себя непосредственно – и да, дурачатся. Папы почти всегда понимают, когда их ребенок восторженно напуган, а когда он просто напуган. И как только отец понимает, что его ребенок напуган, он сразу сбавляет обороты. Если же от восторга дети выходят из-под контроля, что обычно и бывает, или веселая возня переходит во что-то небезопасное, злое и жестокое, если она чем-то грозит брату, сестре или другу, папа всегда останавливается и объясняет, что надо изменить: «Билли, как надо обращаться с сестренкой?» Конечно, Билли примется оправдываться, мол, сестренка сама виновата, но папино молчание будет красноречивее любых слов: «Либо найди другой способ обращаться с сестрой, либо веселью конец». Либо Билли его найдет, либо папа прекратит игру.
Мало что (помимо папиного поддразнивания) приводит к конфликтам мам и пап чаще, чем папина любовь устроить возню. Зачастую мама боится таких эпизодов не только потому, что она тревожится за безопасность детей, но и потому, что папа в таких случаях ведет себя как еще один ребенок, а мама понимает это однозначно: «Тут никто ни за что не отвечает». Решать эту задачу должен папа. Папа обязан объяснить маме, что
• он вполне способен возиться и шалить с детьми и при этом следить, чтобы с ними не случилось ничего плохого,
• дети и сами знают, что папа только притворяется ребенком, но как только понадобится, сразу снова станет отцом, и
• равноправие – это всегда только видимость.
Почти все папы интуитивно понимают, что их сила направлена на две цели: веселить и защищать.
Играть с папой – это как кататься на американских горках: дети в восторге, потому что знают, что они в безопасности. Они могут рисковать, потому что знают, что Кларк Кент, с которым они играют, если что, вмиг превратится в Супермена, и ему даже не придется переодеваться в телефонной будке.
Папа при этом – будто свирепый дикарь с золотым сердцем. Он швыряет детей в воду или в груду листьев, таскает на плечах, а потом притворяется, будто споткнулся, и сбрасывает их с плеч на кровать. Дети чувствуют, что папа может быть «на лицо ужасным, но добрым внутри» – будто булочка с жесткой корочкой, но с кремовой начинкой. Впрочем, нет: эта булочка, если понадобится, снова станет жесткой.
4. Опасности «обучающих моментов». Немножечко труда и куча рыбки из пруда
Сколько я ни наблюдал за отцами, никогда не слышал, чтобы они говорили об этом прямо, но, по-моему, они интуитивно чувствуют, как важно оставить место для «обучающих моментов» и подстелить соломки, чтобы избежать лишнего риска. Как будто им выдали другой учебник по науке рисковать с другими определениями, что такое значительный и незначительный риск.
Один раз в Канаде, в Оттаве, я наблюдал, как папа затеял игру в снежки – бросил снежком в сына, а когда подоспела дочка, то и в дочку. Дети были в восторге. Но вскоре сын сделал снежок из подтаявшего на солнце наста, и у него получился ледяной шарик, твердый, как камень.
Папа Том ехидно заметил:
– Ну-ка дай посмотреть снежок… Ух ты, а давай-ка я брошу им в тебя, а? Хочешь?
Сын понял намек. Значительный риск. Тогда папа показал ему участок с мягким снегом:
– Снежки можно лепить только из мягкого снега. Если еще раз сделаешь ледяной снежок, он полетит в тебя. Понял?
Сын понял. Через некоторое время к ним присоединились соседские дети. Дети Тома первыми объяснили им, как играть «по-честному», а как – нет. Разразилась полномасштабная снежная битва на много игроков, каждый сам за себя. Полчаса прошли очень бурно, а потом Том спросил:
– Ну как, все наигрались?
Его дочь восприняла это как разрешение прекратить игру, но больше никто его не понял. Том больше ничего не сказал. Незначительный риск. Еще минут через двадцать его сыну залепили прямо в глаз большим снежком, и мальчик заплакал и стал жаловаться, что Джимми хулиганит. Том ограничился словами:
– Ладно, теперь всем пора в горячую ванну.
Впоследствии Том объяснил мне, почему не стал настаивать на прекращении игры и ограничился намеком.
– Я хотел подсказать им, что пора заканчивать, но мне показалось, что им будет полезнее понаблюдать за собой и понять, где проходит грань между «делать» и «перестараться».
И правда – немножечко труда, но много рыбки из пруда. После этого Том подмигнул и добавил:
– Может, в следующий раз послушаются моего совета!
Коротко говоря, папы ведут себя как страховочная сеть, позволяющая детям испытать себя на канате жизни. Многие папы почти бессознательно позволяют детям пройти незначительно рискованную ситуацию до конца, то есть создают «обучающий момент», чтобы наглядно показать детям, чем те рискуют.
Когда мамы и папы этого не понимают, получаются мальчики вроде Алекса, которого мама и папа растили словно бы в двух разных мирах…
Еще о веселой возне. Мамин мир и папин мир
Папа с Алексом затеяли шуточную борьбу. Обычно папа в последнюю секунду дает Алексу «победить». Но на этот раз он чувствует, что Алекс борется не в полную силу, поэтому не поддается. Алекс плачет. Папа дразнит Алекса, мол, надо уметь проигрывать, и, дав сыну подуться с минуту, в шутку переворачивает его вверх ногами, и после этого Алекс снова на седьмом небе от счастья.
Но всю эту минуту мама Алекса думает: «Так я и знала, что все это кончится слезами Алекса!» Мама злится на себя и даже чувствует себя виноватой – ведь она поступила безответственно, не защитив Алекса от опасности.
Мама наблюдает, как папа продолжает возиться с Алексом уже после того, как тот поплакал, то есть после того, как папа «должен был усвоить урок». Более того, ее злит, что возня продолжается, как будто ничего не произошло: отец едва заметил слезы Алекса, он не заботится о сыне, а пренебрегает его эмоциями.
Это запускает следующий материнский порыв – немедленно решительно вмешаться, чтобы не повторить ошибки и не допустить, чтобы дитя страдало. Однако мама знает, что Алекс любит отца и нуждается в нем, поэтому подавляет стремление тут же и пресечь возню и отходит в сторону, чтобы дать папе второй шанс. Она подсказывает папе, как и где ему, по ее мнению, безопасно возиться с Алексом, и просит не заходить слишком далеко.
Теперь мама гордится, что поддержала папины методы воспитания и даже дала дельный совет, как их улучшить, однако у папы совсем другие чувства.
Папы редко это говорят, а чего папы не говорят, того мамы не слышат, но в этом контексте папа считает, что если Алекс иногда плачет, это здоровая часть трехчастного цикла:
1. «поражение»; 2. плач; 3. продолжение.
Папа Алекса уверен, что малышу полезно поплакать, если это поможет папе научить сына, что для того, чтобы «победить» в жизни, иногда надо сначала проиграть, а потом продолжать двигаться дальше, и даже поплакать, а потом двигаться дальше (ну или упасть, встать и двигаться дальше, или не получить желаемого и двигаться дальше). У большинства пап знания об этом трехчастном цикле заложены в подсознании, поэтому мамы никогда не слышат эту точку зрения. Потом случается что-то еще, что лишь усугубляет пропасть между мамой и папой – между «я терплю из последних сил» и «меня не ценят как отца». Когда папа говорит с мамой, то зачастую делает упор на то, что плач Алекса – это пустяки. Он не считает, что маме стоит обращать на него внимание. Однако это пренебрежение только укрепляет маму во мнении, что ее муж легкомыслен и бессердечен.
Как ни парадоксально, в отсутствие мамы папа относится к Алексу гораздо более трепетно. Почему? Когда мамы рядом нет, папа чувствует, что каждая минута, посвященная успокаиванию Алекса, – это минута, посвященная успокаиванию Алекса, а не минута, на протяжении которой мама осуждает папу за то, что тот обижает Алекса. И, наконец, если Алекс заподозрит, что если он чуть-чуть поплачет, мама с папой начнут соревноваться, кто сделает ему больше приятного – угостит вкусненьким или уделит больше внимания – то обязательно воспользуется этой напряженностью: как говорится, водичка дырочку найдет. Так пропасть между мамой и папой растет, а Алекс бессознательно усваивает, что такое «власть жертвы».
Если мама и папа бьются за право опеки над сыном, папа частенько сам себя «придерживает», потому что боится, что дети скажут, что плакали у папы, это передадут психологу, огласят в суде – и его право проводить время с детьми окажется под угрозой. Дети и правда часто рассказывают, что плакали, потому что знают, что мама за это приласкает, посочувствует и угостит вкусненьким.
Если папа просит детей никому не рассказывать, все лишь усугубляется. Некоторое время дети и правда помалкивают, но в конце концов все-таки признаются, что плакали, и тогда мама считает, что папа от нее что-то скрывает, и лишь укрепляется в мысли, что ему нельзя доверять.
Так что и мама, и ребенок, и папа совместными усилиями «убивают папу» – каждый по-своему. В частности, дело в том, что риск веселой возни очевиден, а польза – нет.
Ученые постоянно находят подтверждения тому, что время, проведенное с отцом, одаривает детей социальными навыками и умением контролировать себя{282}. Что для этого дает веселая возня? Изучение крысят, предающихся веселой шуточной борьбе, показывают, что они, когда вырастают, меньше склонны к агрессии и обладают более развитыми социальными навыками{283}. Что касается людей, мы уже убедились, что папы во время возни склонны чутко реагировать на настроение ребенка и таким образом учат его, как важны два компонента установления границ для самозащиты – понимание своих потребностей и умение о них рассказать: ведь без них рискуешь потерять голову от веселья, а тогда жди беды. Это иногда называют «эмоциональным интеллектом в боевой обстановке»{284}.
5. Пределы возможностей детей. Проверка на прочность
– Хорошенького понемножку! – отчитывала Бетти Арнольда, папу Марси. – Марси всего в четвертый раз встала на горные лыжи, а ты уже повел ее на склон средней сложности, для детей, которые катаются уже много лет. Она даже упала, но ты все равно не понял намека и не увел ее оттуда. А если бы на нее наехал какой-нибудь лихач? Неужели ты не видел, как она устала и напугана?
– Ну и что? – отпирался Арнольд. – Она же назавтра вскочила ни свет ни заря и рвалась обратно!
– Конечно, только она еще подросток, а ты вроде бы взрослый! – ответила Бетти.
На похожую проблему со своим мужем Мартином жаловалась мне и Арлин: Мартин применял словесный аналог того же приема, чтобы проверить на прочность их детей, Марти-младшего и Мэгги.
– Мартин постоянно использует слова, которых Марти-младший и Мэгги заведомо не знают. Ему это известно, но когда я его поправляю, он только рукой машет.
– И вовсе я не машу рукой! Я уже говорил Арлин, что для них это способ расширить лексикон!
– Это их только злит и убивает желание узнавать новое!
– Знаешь, когда тебя рядом нет, я часто так делаю, и дети просят еще!
Тут Арлин с Мартином посмотрели на меня.
Я рассказал Арлин об одном исследовании, где говорилось, что использование в беседе с ребенком незнакомых слов учит его лучше выражать свои мысли{285}. Когда я добавил, что любое слово – незнакомое, когда слышишь его в первый раз, и постоянное знакомство с новыми словами и понятиями в контексте необходимо для освоения языка и увеличивает словарный запас, Арлин явно перестала беспокоиться. А поскольку именно она была чемпионом семьи по «Скрабблу», то даже разрешила себе тоже попробовать этот прием на детях.
Папы часто подталкивают детей к тому, чтобы проверить на прочность пределы своих возможностей – и в школе, и в спорте{286}.
Когда папа видит, что его ребенок очень старается, то, как правило, дает ему победить, но если ребенок выкладывается не в полную силу, позволяет проиграть. Даже папы, самолюбие которых бывает задето каждый раз, когда приходится конкурировать с ровесниками, как правило, забывают о себе, когда соревнуются со своим ребенком. Для папы победа над ребенком – не награда: он победит, если научит ребенка и побеждать, и проигрывать.
Умение папы превращать все в игру – приятный способ проверять на прочность пределы возможностей ребенка. Соревнование зачастую ведется в терминах «В прошлый раз ты пробежал стометровку за двадцать секунд, давай посмотрим, сможешь ли ты побить свой рекорд». Вероятно, смех и прилив сил во время дружеских соревнований снижает у папы стресс и ощущение перегрузки, на которые так часто жалуются мамы.
Да, многим мамам трудно осознать, как важна для детей шуточная борьба с отцом и в какой степени папы проверяют детей на прочность, но еще реже мамы понимают, что папины способы ставить перед детьми трудные задачи требуют времени, поэтому ребенку нужно проводить с папой больше свободного времени.
6. Время на общение
Мальчикам нужно время на общение с человеком, чтобы освоиться и свободно проявлять свои чувства. С мамой зачастую все иначе, но с папой – именно так.
Когда папа забрал Рика с футбольной тренировки и спросил, как прошла игра, Рик ответил: «Нормально». Больше папа ни слова от него не добился.
Вечером Рик делал уроки в гостиной, пока папа прибирал в кухне. Рик забрел в кухню. Заглянув в холодильник, не появилось ли там чего-нибудь вкусного, он вдруг спросил:
– Слушай, а вот если ты классно стоял на воротах всю неделю, а потом тренер назначает другого вратаря, это как понимать?
Так начался получасовой разговор. Когда папа честно и откровенно рассказал Рику, что он думает по поводу того, что решение тренера заменить вратаря обидело Рика, у мальчика появились внутренние силы, чтобы поведать отцу еще о полудюжине обид, которые он таил в себе, и они отравляли его психику и подталкивали по скользкой дорожке к депрессии. Если бы папа Рика просто забрал его с футбола и отвез к маме, этот разговор не состоялся бы.
Почему же такой разговор не мог состояться с мамой? Наверное, мог, более того, Рику не потребовалось бы так много времени на раскачку. В чем причина? Вероятно, Рик предчувствовал, что мама будет его утешать и подбадривать, а папа поставит перед ним трудную задачу. Вот почему так важно побольше времени проводить с отцом: ребенку нужно равновесие между маминой и папиной поддержкой.
Когда два исследователя изучили вероятные причины, почему у детей такое крепкое психологическое здоровье в тех случаях, когда они проводят с отцом и матерью поровну времени или живут с папой, у мальчиков в самом верху списка оказалось время общения с папой{287}. А для девочек общение с папой заняло первое место в списке. Хотя девочкам легче выражать свои чувства, от мамы и подружек они получают в основном утешение. В отличие от мальчиков, которым друзья часто бросают вызов (как мы еще увидим), у девочек зачастую нет никого, кроме папы, кто ставил бы перед ними трудные задачи ради их же блага{288}. Эти задачи бывают самыми разными. И, пожалуй, больше всего раздоров между мамами и папами вызывает папино ехидное поддразнивание.
7. Папино поддразнивание. Отцовский способ тренировки эмоционального интеллекта?
Папино поддразнивание – словесный эквивалент шуточных потасовок в папином стиле. Когда папа последовательно соблюдает границы, как это ему свойственно, дети учатся уважать красный свет; когда папа, как это ему свойственно, возится с детьми и ехидно подшучивает над ними, это тренировка толкования всех оттенков желтого.
Арлин жаловалась мне на Мартина:
– Дети обожают играть с папой, но Мартин часто дразнит их и иногда доводит до слез и Мэгги, и Марти-младшего. Особенно Мэгги. Понять не могу, почему Мартин не делает выводов и не прекращает ехидничать, даже когда они плачут. Поэтому я боюсь оставлять их одних с Мартином. Особенно Мэгги.
– Тебя послушать – так они все время плачут. На самом деле это бывает редко, – возразил Мартин. И через несколько секунд они уже обо всем забывают и снова начинают играть. Кроме того, в жизни над тобой часто потешаются, надо уметь на это реагировать.
Его супругу это не убедило:
– В жизни тебя часто травят, а наша задача – защищать детей, а не травить их!
Кто же прав? Оба – и Арлин, и Мартин. Но точку зрения Арлин легче понять: хорошие родители не хотят, чтобы их детей травили. Поэтому разберем подробнее, чем полезно папино поддразнивание.
Когда папа дразнит ребенка, это все равно что прививка: вакцина «дразнит» иммунную систему ребенка версией реального вируса и тем самым укрепляет иммунитет, позволяя ему бороться с вирусом в реальном мире. Однако все хорошо в меру, в том числе и ехидство. Постойте. Почему я написал «когда папа дразнит ребенка, это все равно что прививка?» Потому что дети привыкли, что папы дразнят их, и это часть игры. А когда Арлин как-то раз решила съязвить, Мэгги тут же разрыдалась. Мэгги привыкла, что мама чуткая и серьезная, поэтому перевела ехидное замечание с маминого языка как жесткую критику. Слезы дочери укрепили Арлин в ее убеждениях: «дразнить – это почти травить». Арлин никак не могла понять, чему такому Мартин, по его мнению, учит детей, когда дразнит их.
Когда Мартин дразнил Мэгги и Марти-младшего, он учил их понимать, что значат лукавые искорки в его глазах, легкие колебания тона, тонкие перемены в выражении лица. Поддразнивание – главный папин инструмент тренировки эмоционального интеллекта.
Арлин сражалась за то, чтобы защищать детей в момент атаки. Мартин считал, что готовит детей к атакам в будущем. Детям нужно и то и другое.
Арлин по-прежнему настаивала, что когда детей дразнят, они не чувствуют себя любимыми. Бесспорно, когда тебя дразнит человек, не склонный к ехидству, это легко принять за критику. Но когда дети с Мартином, они говорят на папином языке. И чувствуют, что Мартин дразнит их, потому что любит.
Умеренное поддразнивание – не просто прививка против жесткой критики. Это еще и мужской способ укрепить связь и привязанность. Мужское общение зачастую и состоит в обмене остроумными колкостями. Ваш сын столкнется с этим в средней школе. А особенно – в студенческом братстве.
К студенческим братствам принято относиться настороженно, но на самом деле дружеские связи, завязавшиеся в них, зачастую сохраняются на всю жизнь. Студенческие друзья – самые надежные друзья мужчины. Между прочим, члены братств зачастую гораздо охотнее приходят на встречи выпускников, чем просто студенты. А кому захочется приходить на встречу с теми, кто тебя травил? Так что разница между поддразниванием и травлей гораздо больше, чем считает Арлин. А поскольку лучше понимать чужой язык, чем вовсе не разговаривать, поговорим о тонкостях.
Почему в студенческих братствах так принято ехидничать и обмениваться колкостями? Обмен остроумными насмешками – специфически мужской бессознательный способ натренировать друг друга воспринимать и выдерживать критику, что необходимо для успеха в жизни. Попробуй-ка выдвинуться в президенты, если плачешь, когда тебя дразнят.
Если речь идет о мужчинах, то чем опаснее их профессия, тем чаще коллеги обмениваются ехидными замечаниями. Без них шагу нельзя ступить среди тех, кто каждый день рискует жизнью на работе – среди военных и шахтеров, строителей, полицейских и рыболовов с Аляски. Для них насмешка – не оскорбление, а витамин. И женщины, оказавшиеся в их рядах, прекрасно понимают такой язык.
Что же это за язык? Например, когда пожарный входит в горящее здание, он должен быть уверенным, что напарник готов рискнуть жизнью и здоровьем, чтобы спасти его. А если этому напарнику слова не скажи, если он относится к себе слишком серьезно, если он самовлюбленный обидчивый неженка, нельзя рассчитывать, что он рискнет своей жизнью, чтобы вытащить коллегу из-под завала, когда рухнет потолок.
Несомненно, самый опасный род войск – морская пехота. Морской пехотинец точно знает, что если его ранят, то какой-нибудь тонкокожий нарцисс едва ли рискнет ради него попасть под огонь противника. Поэтому морпехи постоянно проверяют друг друга, чтобы понять, кто не просто готов погибнуть, но и достаточно силен, чтобы вынести товарища с поля боя, и это создает дружеские связи на всю жизнь: «Бывших морпехов не бывает».
Кроме того, сугубо мужское поддразнивание выявляет уникальные черты человека и указывает либо на его слабость, либо, наоборот, на избыточную силу, которая, как опасаются другие мужчины, способна внушить ему мысль, будто он лучше остальных – этакая примадонна. Нельзя рассчитывать, что этот альфа-самец станет рисковать жизнью ради «низшего существа».
Например, когда Питер поступил в пожарную бригаду, то радовался, что будет на особом положении, поскольку брандмайором был его отец. Его товарищи опасались, что к ним на шею сядет примадонна. Они боялись, что если рухнет горящая крыша, Питер не станет рисковать своей жизнью ради них, а, наоборот, позовет на помощь. Поэтому они начали дразнить Питера – в ванной демонстративно отступали в сторону от зеркала, чтобы не заслонять обзор «примадонне Питу».
Один раз, когда Питер обедал в столовой пожарной части, кто-то из пожарных вручил ему пожарную пику – шест с крючком на конце – и в шутку заявил, мол, Пит такой большой мальчик, что подцепить соленый огурец из банки сможет только пикой. На это Питер тут же сделал вид, будто ковыряет пикой в носу, и коллеги сразу поняли, что он способен посмеяться над собой. А когда он преспокойно вернул пику Фрэнку, зачинщику, и спросил, какую пику он предпочитает – по острее, с перчиком, или без – то ясно дал товарищам понять, что будет дразнить их в ответ, то есть согласен играть в их игру по-честному.
Перед нами пример всевозможных тонкостей эмоционального интеллекта, которым Питер научился благодаря отцовским поддразниваниям:
Питер ответил в шутливом тоне и тем самым показал, что уловил суть игры. Если бы Питер избрал агрессивный тон – «какую пику Фрэнк предпочитает в зад – с перчиком или без» – то провалил бы экзамен. Агрессия – показатель, что человек утратил контроль над собой, уходит в оборону и не способен воспринимать критику.
Когда Питер вернул пику Фрэнку, то тем самым показал, что с удовольствием поиграет с Фрэнком, а не станет раскалывать коллектив, обеспечивая себе группу поддержки в борьбе против Фрэнка. Это тоже стало бы признаком слабости.
Когда Питер шутливо ответил Фрэнку при всех, то дал товарищам понять, что умеет постоять за себя безо всякой агрессии – что он не побежит за защитой к папочке, и, следовательно, эту его «силу» нельзя использовать против него.
Джо, отец Питера, подготовил сына к пониманию, что если ты хочешь, чтобы тебя приняли в группу, и не желаешь стать изгоем, провокации неизбежны. Когда мужчины и мальчики обмениваются ехидными замечаниями, даже не очень остроумными, то тренируют друг у друга умение воспринимать критику, поскольку бессознательно понимают, что без этого успеха в жизни не добьешься.
Так что, когда товарищи по бригаде решили испытать Питера, Джо старательно держался в стороне, поскольку понимал, что любое вмешательство лишь усугубит опасения пожарных, что Питера придется оберегать, а следовательно, нельзя рассчитывать, что он станет помогать товарищам.
А еще Джо научил Питера, что надо четко ставить границы – то есть уметь постоять за себя, если считаешь провокацию или поддразнивание слишком жестокими. Поддразнивание и провокации – это ржавое лезвие надежности: чуть промахнешься – и мы покажем тебе желтую карточку и проверим, можно ли на тебя положиться или ты чуть что разобидишься.
После кое-каких проверок Питер стал полноправным членом пожарной бригады. Однако вопрос о провокациях для новичков встал снова, когда в их чисто мужском коллективе появилась первая женщина. Пожарные не сразу решились испытывать ее, поскольку опасались обвинений в сексизме. Но они понимали, что если допустить новенькую в бригаду без должной проверки, это и будет самый настоящий сексизм: они лишат коллегу равных возможностей создать дружеские связи и войти в команду. «Куда ни кинь, всюду клин», – печально заключил Джо.
Пожарные не подумали, что нужно задать себе вопрос: «А может быть, узнать у нее или у других женщин-пожарных, какие еще есть методы проверки новичков, которые тоже позволяют ветеранам понять, готов ли новобранец рискнуть своей жизнью ради их спасения?»
(Кстати, один из способов подготовить вашего сына к роли лидера – приучить его выслушивать все точки зрения, но при этом придумывать неожиданные варианты, которых никто еще не высказывал.)
В группах мужчин, объединенных либо физической опасностью (опасные профессии), либо большой ответственностью (руководители высшего звена), либо конкуренцией (командные виды спорта), поддразнивание – не знак неуважения, а необходимое условие дружбы. Сам предмет поддразнивания действительно указывает на потенциальную проблему, но мужчины в подобных группах станут тебя дразнить только в том случае, если ты окажешься кандидатом на членство в команде. Если тот, кого дразнят, показывает, что у него развит эмоциональный интеллект (например, Питер благодаря папиной подготовке), то завоевывает уважение тех, кто дразнит, а следовательно, получает допуск в узкий круг узкого круга.
Короче говоря, в мужской среде кого не дразнят, тем не доверяют.
Когда Мартин дразнит своих детей, то готовит их не только к взаимодействию с соучениками и сотрудниками с первого класса до рабочего места, но и к счастливому браку. Супружеские пары, которые во время ссор поддразнивают друг друга, после завершения конфликта чувствуют себя счастливее и ближе друг к другу, чем те, кто предпочитает прямую критику{289}. Неумение воспринимать личную критику, особенно со стороны любимого человека, – ахиллесова пята рода человеческого, однако поддразнивание – при условии, что оно сопряжено с искренними шутками, – зачастую воспринимается не так остро. В прошлом шутам платили именно за ехидные дразнилки, и подобное мастерство ценилось очень высоко. Если король спокойно воспринимал выходки шута, его придворным жилось много легче: они понимали, что король им доверяет и что они могут высказывать свое мнение, не рискуя головой.
Едва ли сатирические передачи на телевидении были бы так популярны, если бы мы не умели правильно воспринимать сатиру со всеми этими ухмылочками, колебаниями интонации, подмигиваниями, поднятыми бровями, на лишний миг застывшими взглядами – а главное, если бы мы не ценили время, когда можно сойти с пьедестала, снять белое пальто, прекратить судить и рядить и наконец-то от души посмеяться вместе с близкими.
Арлин была очень рада, когда узнала об этом. Дразниться сама она пока не научилась, зато начала понимать, что в мужской среде «кого не дразнят, тому не доверяют». Конечно, Арлин хотела, чтобы и у Марти-младшего, и у Мэгги был развит эмоциональный интеллект и чтобы им доверяли мальчики и мужчины. Когда она поняла, какую важную роль играет поддразнивание, то по крайней мере осознала, что Мартин вносит свой вклад в воспитание детей, а вовсе не проявляет черствость.
При всем при том Арлин по-прежнему опасалась, что дразнилки и провокации вот-вот перейдут за грань травли и оскорблений. В глубине души она считала, что подобного рода испытания унижают человека. И это не лишено оснований…
Чаще всего дразнят друг друга представители опасных профессий, поскольку готовность погибнуть предполагает, что надо быть готовым покинуть дом, где тебя ценят, и отправиться на работу или на войну, где твоя жизнь ничего не стоит. Поддразнивание и провокации при приеме в команду помогают новичкам, особенно в армии, ампутировать друг другу индивидуальность, так как военная машина лучше всего работает, когда состоит из стандартизированных деталей, а не из людей, каждый из которых заявляет: «Я личность».
В относительно мирные времена особенно трудно бывает подготовить вашего сына к отношениям полов на рабочем месте: ведь в наши дни мужчинам, с одной стороны, внушают, что женщины и мужчины равны, а с другой – что если мужчины позволят себе испытывать и дразнить женщин как равных, то погубят карьеру и разрушат семью. Это укрепляет убеждение мужчин в том, что женщины хотят усидеть на двух стульях. А когда женщин испытывают и дразнят, они одновременно убеждаются, что их недостаточно ценят, и укрепляются во мнении, что мужчины одобряют равенство только на словах.
Джо и Мартин так удачно тренировали у своих сыновей эмоциональный интеллект и приучали Питера и Марти-младшего к поддразниванию именно потому, что не просто хорошо понимали мужскую культуру поддразниваний и провокаций, но и осознавали, чем она отличается от женской культуры ехидства. Женщины из определенных социально-культурных слоев тоже дразнят друг друга, но если речь заходит о том, что сильный дразнит слабого, например, отец – ребенка, или мужчины – женщин в мужских коллективах, где женщины опасаются, что их не будут уважать на работе, – в их представлении простора для поддразниваний остается значительно меньше. И даже в женской среде поддразнивание подчиняется другим неписаным законам.
Скажем, многие женщины согласны с наблюдением Сэди:
Когда мы ходим в кафе с подружками, то болтаем и даже перебиваем друг друга, выслушиваем, подбадриваем. Это очень здорово.
Но стоит одной из нас уйти в туалет, все остальные пользуются случаем и говорят что-нибудь о ней – высказывают критические замечания или опасения. Когда наша подруга возвращается, мы снова улыбаемся и ведем себя так, будто ничего не случилось. Хм. Наверное, именно поэтому лично я, когда мы сидим с подружками и мне требуется в туалет, обычно жду, когда туда соберется еще кто-нибудь, и иду с ней вместе.
– Так вот почему женщины всегда ходят в туалет вместе! – засмеялся я. А потом спросил: – А вам случается прямо высказывать критические замечания или опасения?
– Опасения – конечно. Обычно тут же, прямо в компании. Но критику… скорее нет. Если с кем-то из подружек все совсем плохо, мы просто в следующий раз соберемся без нее.
То есть процесс, который зачастую происходит между женщинами, можно назвать «антиподдразниванием» и «антипровокациями». Если в женской среде и наблюдаются провокации и поддразнивания, как в «Дрянных девчонках», это знак, что женщина, которую дразнят и провоцируют, – кандидат на вылет, а не новобранец, которого ветераны проверяют на прочность, чтобы в дальнейшем сделать равноправным членом команды. Зачастую это происходит уже после того, как женщины-ветераны попытались подружиться с новенькой другими средствами (делились слабостями, поддерживали друг друга), и вовсе не способствует дружбе само по себе.
Таким образом, мужчины и женщины по-разному расценивают роль провокаций и поддразниваний и зачастую не могут понять друг друга, и это недоразумение усугубляется одним из первейших правил мужских дразнилок: целься в тех, кто не такой, как ты. Морской пехотинец Рахиль Сиддики был мусульманином, и его обвинили в том, что он шпион, и били по шее, мол, так поступают исламские террористы, когда обезглавливают жертв{290}. А женщины в принципе отличаются от мужчин, поскольку женщину изначально подозревают, что она предпочтет, чтобы ее защищали, а не дразнили и провоцировали.
Чем чаще профессия требует физически рисковать жизнью ради спасения других, тем больше вероятность, что она сугубо мужская. И тем больше вероятность, что женщина, избравшая такую профессию, столкнется примерно с теми же провокациями, что и Питер, когда другие пожарные опасались, что отец будет его опекать. Но женщины зачастую воспринимают это как сексизм в отношении женщин, в то время как для мужчин это как раз борьба с сексизмом: с их точки зрения сексизмом было бы оберегать женщин от провокаций, и они боятся, что подобная дискриминация помешает их коллегам-женщинам защищать родину в полную силу.
Когда Мартин дразнил детей, Арлин больше всего боялась, что поддразнивание зайдет слишком далеко и станет травмой на всю жизнь, – боялась трагедии Рахиля Сиддики, который покончил с собой, не выдержав издевательств. Поэтому Арлин не видела, как благотворно отцовское поддразнивание влияет на Мэгги и Мартина-младшего: едва ли ее дети были склонны к смертельным профессиям, поэтому она первоначально видела только риск травмы, а не возможность как следует потренировать детей перед встречей со всевозможными желтыми карточками взрослой жизни и повысить эмоциональный интеллект. Мартину и Арлин было трудно найти общий язык по вопросу поддразниваний и защиты, но Мэгги и Марти-младшему было только полезно наблюдать, как родители нащупывают равновесие. А когда Мартин и Арлин поняли, как важно находить равновесие, эмоциональная напряженность между ними ослабла, и Мэгги и Марти-младшему стало дома гораздо уютнее.
Номинальный (иерархический) отец. Анатомия «отцеубийства»
Иерархическая система на работе во многих организациях оставляет у женщины ощущение, что она – человек второго сорта, однако такое же чувство возникает и у отца семейства при перекосах иерархии в семье, особенно если при этом отсутствует понимание, как важно для детей отцовское воспитание. Данные Исследовательского центра Пью подтвердили то, что многие из нас знают на личном опыте: и сегодня женщины главенствуют дома, а мужчины обеспечивают финансирование. Ученые установили, что даже в парах, где оба супруга работают, «правом решающего голоса обладает женщина независимо от того, сколько она зарабатывает – больше или меньше партнера»{291}.
Власть в семье
Источник: Исследовательский центр Пью{292}.
Вашему сыну со всех сторон будут твердить о том, как пренебрегают женщинами на рабочем месте, но едва ли ему скажут о том, как в семье пренебрегают его собственным потенциалом отца. Более того, отцовский вклад не просто не ценят, а еще и используют как повод для «отцеубийства». Эту тему редко обсуждают всерьез, зато она часто становится предметом шуток, например, в старых мини-комиксах про Денниса-Мучителя, где Деннис объясняет подруге: «Побед без поражений не бывает, разве что когда мама спорит с папой»{293}.
Разница в том, кто чего ждет: на работе все должны подчиняться иерархии, даже когда генеральный директор отчитывается перед акционерами. И генеральный директор понимает, что сохранит свою должность, если будет соблюдать определенные условия. Но ваш сын никак не ожидает, что у него с женой будут иерархические отношения. Ведь они клялись друг другу быть вместе «в горе и в радости», а не «лишь при условии, что ее все устраивает». Отцовское ощущение, что он лишь условно-иерархический, номинальный папа, особенно обостряется, когда ваш сын сам становится отцом. Так как же научить его постоять за себя, пока не поздно?
Есть два простых теста, которые наверняка проделал ваш сын, чтобы узнать, насколько его папу ценят в семье и, следовательно, насколько будут ценить как отца его самого.
Первый – это послушать, как выражается мама. Если она говорит «мой сын» и «моя дочь» – а в худшем случае говорит «мой сын», когда она им гордится, и «наш сын», когда она чем-то недовольна, – пиши пропало.
А второй? Если ваш сын замечает, что его папа играет с ним иначе в присутствии мамы, то, возможно, бессознательно опасается, не станет ли он сам условным папой – отцом, который вынужден видоизменять свои методы общения с ребенком, чтобы удовлетворять маминым условиям. Иначе говоря, этот отец чувствует себя номинальным отцом: он имеет право исполнять отцовские обязанности лишь так, как разрешает мама в соответствии с собственными представлениями о правильном отцовстве.
Если ваш сын умен и чуток, то, вероятно, догадается, что у него дома есть стеклянный потолок – и папе никогда в жизни не занять поста выше вице-президента семьи, генеральным директором которой все равно будет мама. Один стеклянный потолок мы уже увидели благодаря успехам женского движения, но тот потолок, который ощущает ваш сын, пока невидим.
Чтобы пробудить у сына способность видеть стеклянный потолок, полезно поощрять участие в мужских группах, где все сказанное останется конфиденциальным. Я организовал около трехсот таких групп, куда вошли мужчины от семнадцати до девяноста лет, и обнаружил, что это один из лучших способов дать мужчине свободу признаваться в своих слабостях, не боясь утратить уважения. Это должно быть бесплатно. Такие мужские группы можно создавать уже в старшей школе – как правило, под супервизией учителя или тренера. Когда вашему сыну перевалит за двадцать, он сможет примкнуть к группе сверстников. Так что если вам когда-нибудь хотелось узнать своего сына поближе, превратившись в муху на стене мужской группы, это ваш шанс. Только не ждите и не требуйте политкорректности. Чего стоит ожидать – так это честной картины динамики, которую ваш сын выстраивает из мелких деталей отношений мамы с папой, а еще – что мужская группа даст ему обратную связь, которая поможет разобраться, что в семейной динамике он может перенять, а что предпочтет изменить.
Папа Дональда и сын Дональда
Когда в начале очередной сессии одной моей мужской группы мы проводили обычную вводную – коротко делились новостями, Дональд сказал, что у его папы только что был инфаркт. После вводной мы попросили Дональда рассказать об отце подробнее, чем раньше, и начать с самых приятных воспоминаний.
Самые приятные воспоминания – это как я ходил на папины концерты кантри-музыки. Звездой он не был, но у него была своя аудитория, особенно в Нэшвилле и окрестностях, где мы жили. До знакомства с мамой он был профессиональным музыкантом, и когда мне было года три-четыре, он иногда выезжал куда-нибудь с короткими гастролями.
А самое теплое воспоминание? Это, конечно, поездки с ним на концерты перед тем, как родилась моя сестра. Он водил нас с мамой за кулисы, мы там знакомились и с продюсерами, и с кем-то из преданных фанатов. Фанаты его прямо на руках носили – уму непостижимо! И мне тогда казалось, что у меня лучший папа на свете. Но больше всего я любил, когда папа представлял нас с мамой зрителям. Он всегда выбирал для этого разные моменты. Поэтому перед каждой песней я думал: «Вот допоет – и пригласит нас с мамой на сцену!» А когда он наконец представлял нас, то всегда поднимал меня на руки. И обнимал крепко-крепко. И говорил с любовью в глазах: «Вот главная радость в моей жизни».
Я прямо чувствовал, с какой гордостью он смотрит то на меня, то на маму, как ему было приятно, когда мама улыбалась нам в ответ. От этого у меня возникало ощущение, что все мы тесно связаны. Мне становилось так уютно. Помню, как однажды он еле сдержал слезы, а я спросил его: «Папа, ты плачешь?» А он сказал, что это слезы любви.
Дональд замолчал – и на глазах у него тоже появились слезы.
– Думаю, это не просто самые счастливые воспоминания детства. Возможно, это лучшие моменты всей моей жизни.
От этих воспоминаний лицо Дональда прояснилось, но через несколько секунд один из участников группы заметил, что выражение его стало немного другим, и попросил:
– Дональд, расскажи, почему тебе так грустно.
– Наверное, главное потрясение при известии о папином инфаркте было в том, что я испугался, что он умрет сломленным. А может, потому, что он уже был сломлен. Он давно утратил радость жизни. Такой контраст с тем папой, который брал меня на руки на сцене…
– А что случилось?
– Помню, как мне было лет пять-шесть, и родители сказали, что мама беременна и у меня будет братик или сестричка. Я обрадовался, но потом подслушал, как папа с мамой договариваются, что она не сразу выйдет на работу в школу, а им нужен дом побольше. Они решили, что папа бросит концертировать, разве что по выходным. Я слышал, как они говорят, что им обоим это не нравится, но, видимо, другого выхода нет. Потом папа долго искал работу то в одной фирме, то в другой. Я впервые увидел его раздраженным. Мне такое раньше в голову не приходило, но сейчас я, кажется, понял, в чем дело.
– Я-то уж точно понял, – пробормотал один из членов группы, а потом, вспомнив наше правило – сосредоточиться на говорящем, спросил Дональда: – Что именно ты понял?
– Я представил себе, каково ему было – каждый день получать отказ, причем отказ в работе, которую ему даже не хотелось выполнять. Так что он проигрывал в обоих случаях – и если получал работу, и если не получал. Господи, как это уныло!
– А он в конце концов нашел работу?
– Нашел. Страховым агентом в крупной корпорации.
– А когда родилась твоя сестра, отец стал счастливее?
– В каком-то смысле да. Он ее обожал и, конечно, был на седьмом небе от счастья, когда удавалось побыть с ней. Но моя сестра превратилась в центр вселенной. Я, конечно, питал по этому поводу противоречивые чувства – как полагается.
Дональд снова задумался.
– Что происходит, Дональд?
– Я просто складываю два и два. Примерно тогда же я, помнится, заметил охлаждение между мамой и папой. Господи! То же самое произошло и у нас с Барбарой [первая жена Дона], когда родился Дэвид.
– После рождения сына ты отдалился от жены?
– Да, безусловно.
Кто-то из участников вставил:
– У нас с женой тоже так было, когда родилась старшая дочь.
Все отцы в группе дружно закивали.
– Что ты чувствовал тогда, Дональд?
Молчание Дональда затянулось – будто он решает, оставить ли этот вопрос без ответа или углубиться в опасные дебри.
– Страшно сказать, но у меня было ощущение, будто я работаю не покладая рук, чтобы обеспечить жене нового любовника, за которого я плачу.
– Ух ты. Яркий наглядный образ. Сильно. А Барбаре ты это говорил? – спросил кто-то из группы.
– Вот уж не стоило! – полушутя, полусерьезно бросил кто-то, явно исходя из собственного горького опыта.
– Конечно, я бы этого никогда не сказал. Только здесь могу высказаться. Наверное, в другом месте я запретил бы себе даже думать об этом.
Участники группы снова закивали. Потом один из них обратился к Дональду:
– Почему ты считаешь, что об этом даже думать ужасно?
Дон снова помолчал.
– Мне стыдно. Я должен думать не о себе, а о сыне.
В группе начался оживленный десятиминутный разговор – все мы признавались, что у нас были такие же чувства, но никогда не хватало духу сказать о них женам и вообще рассказать о них где бы то ни было – мы считали, что так нельзя даже думать.
– Ты говоришь, что, возможно, у твоего отца случился инфаркт, потому что он чувствовал себя сломленным? – осторожно спросил у Дональда кто-то из участников.
– Да, именно так я и думал… сам не знаю. Было такое ощущение, что чем лучше у папы дела в фирме, тем больше он ездит в командировки и тем глубже погружается в депрессию. Он часто не ночевал дома, начал выпивать. Когда он срывался, ему потом было стыдно, но проходила неделя-другая – и все начиналось заново. Когда папа вышел на пенсию, у них с мамой не осталось ни следа той любви, которую я ощущал, когда папа брал меня на руки на сцене. Сегодня им больше нравится играть с Дэвидом [сыном Дональда], чем оставаться вдвоем.
– Да уж, Дональд, скверно все вышло. А теперь еще инфаркт – стало совсем тяжело. Но папа жив, а значит, ты можешь укрепить отношения с ним.
– А как же ты сам, Дональд? Музыка явно нравится тебе больше, чем остеопатия.
– Конечно, сейчас мне больше всего нравится заниматься музыкой с Дэвидом, я люблю ходить на его концерты, хотя ему всего пятнадцать, и я побаиваюсь, не избалуют ли его девушки вниманием! Его это, правда, не тревожит.
– Что ты делаешь, чтобы и у тебя, и у Дэвида все было иначе, чтобы самому не превратиться в своего папу?
– Ну, во-первых, я развелся… – группа рассмеялась, а Дональд продолжил: – Если говорить о хорошем, то я, во-первых, честно и открыто поговорил с Дэвидом, чем придется пожертвовать ради того, чтобы заниматься любимым делом, как легко превратиться в «нищего художника» и в результате заниматься чем-то, чем ты не против заниматься, но чего ты не любишь, чтобы заработать на хлеб.
– Какой пример ты ему подаешь?
– Пытаюсь все сбалансировать. – Дональд виновато усмехнулся. – Но мне еще несколько лет платить алименты, а потом еще за обучение в колледже. Пока что я пытаюсь раскрутить продажи диска, которым хвастался месяц назад, и заодно учу Дэвида, как записывать и рекламировать диски, чтобы получать кое-какой пассивный доход. Дэвиду очень нравится сама мысль. Кроме того, я помогаю ему уже сейчас придумать запасную профессию, которая не позволит ему впасть в депрессию, как мой папа… а иногда и я сам. Еще я стараюсь объяснить Дэвиду, что такое иметь детей. Это трудный разговор, потому что, когда мы его начали, он сразу спросил: «А ты рад, что у тебя есть я?»
– Ой-ой. И что ты ответил?
– Я сказал, что это лучшее, что было у нас с его мамой в жизни. Думаю, он понял, что я не преувеличиваю. Тогда я сказал ему, что из него получится отличный отец, но в конечном итоге каждому приходится самостоятельно искать ответ на этот вопрос.
– Если не получается так, что жена хочет ребенка, тогда на него отвечают за тебя, – мрачно пошутил кто-то из участников, и вся группа понимающе хохотнула.
– Да, Дональд, ты настоящий мудрец. А ты говорил Дэвиду, как уберечься от развода, раз уж вы с Барбарой развелись?
– Прямо – нет. Но я советовал ему искать жену, которая думает о других… присматриваться к тому, как она разговаривает с официантами, с собственными родителями и так далее.
– Но у тебя самого это, очевидно, не получилось, – поддел его кто-то из группы.
– Меня очаровали красота и обаяние Барбары, а на издержки пришлось согласиться. Но этого я Дэвиду не сказал и не хочу сыпать благоглупостями вроде «не в красоте счастье», поэтому и стараюсь приучить Дэвида ценить женщин, которые, например, сами платят за себя в ресторанах, строят карьеру – ну, сами понимаете.
– Требовать, чтобы женщина сама за себя платила?! Из-за тебя ему все будут отказывать!
– Да, это меня тоже беспокоит. А ты правда так думаешь? Мне-то кажется, что надо внушить ему мысль, что лучший способ найти девушку, которая не будет относиться к нему как к ходячему кошельку, – не быть ходячим кошельком.
– Жалко, что папа мне этого не объяснил в свое время, – заметил Брэд, а еще два-три человека закатили глаза, словно говоря: «Ну, удачи».
– В целом, Брэд, я с тобой согласен – я говорю сыну все то, чего мне когда-то не сказал папа, и теперь я об этом жалею.
Я улыбнулся.
– Когда вы с Дэвидом играли дуэтом после Суперкубка, от вас прямо исходили волны любви и радости. И от тебя, и от Дэвида. Думаю, вам удалось разорвать порочный круг.
Воитель и защитница. Как рассказать сыну, какой вклад вносит отец в сбалансированное воспитание
Вскоре после того, как Дональд рассказывал нашей мужской группе о своих лучших воспоминаниях об отце, мы все участвовали в мозговом штурме по поводу любимых воспоминаний других участников.
Начал Гленн:
– Мое любимое воспоминание – как я пытаюсь перехитрить папу, когда мы играем в прятки. Поначалу я прятался под покрывало на кровати. Но потом вырос, и папа сразу меня находил, и тогда я перебрался в платяной шкаф в спальне. Он и там меня находил, тогда я стал класть под покрывало подушки, чтобы он решил, что это я, а сам прятался в другом месте. Он и тут меня раскусил, и тогда я стал заводить будильник, и он звенел под одеялом. Для меня не было большей радости, чем «обмануть» папу. Чем дольше мне удавалось его обманывать, чем дольше он меня искал, тем дольше он потом в награду подбрасывал меня к потолку, а потом или ловил, или не ловил, и я плюхался на кровать. Он бросал меня очень-очень высоко, и мама страшно пугалась. Наверное, от этого было еще веселее – у нас был тайный союз.
– А я обожаю вспоминать, как мы играли в лошадки, – сказал Джим. – Я пришпоривал папу пяткой в бок, чтобы он сильнее брыкался, как настоящий конь. А я старался продержаться на нем подольше, не дать себя сбросить.
– А мама что говорила?
– Ха! Я просил: «Сильнее, сильнее!», а мама твердила: «Не брыкайся так сильно!» Бедненький мой папочка! – Джим засмеялся. – Один раз я свалился и заплакал, потому что любил, чтобы папа обнимал меня, когда я плачу. Но тут мама закричала на отца, мол, довел меня до слез, и после этого мы долго не играли в лошадки. А потом, если я и падал, то старался не плакать.
Когда мальчик растет с отцом – когда папа возится с ним, учит его, читает ему на ночь – любовь и поддержка папы становится неотъемлемой частью личности мальчика, как сироп, который пропитывает блинчик. Пропитанный сиропом блинчик уже никогда не будет прежним, он изменился навсегда, – так меняется и мальчик под влиянием отца.
Когда ваш сын станет старше, ему необходимо будет узнать, что смесь из смеха, возни, состязаний в остроумии, которую предлагает отец, и есть рецепт создания парадоксальных уз, когда ты понимаешь, что вы в одной команде, именно потому, что вы в разных командах. Надо, чтобы ваш сын осознавал, как ему самому, став отцом, задействовать эти парадоксальные узы как рычаг, который позволит ему вовремя укладывать детей спать и заставлять делать уроки, а еще – научить ребенка, даже упав, подниматься и двигаться дальше.
Быть отцом-воителем – это еще и внимательно выслушивать маму-защитницу и тем самым помогать ей обрести в себе внутреннюю воительницу. Это можно делать и когда вы женаты, и в разводе, при условии, что даже в разводе вы исполняете свои «четыре обязанности».