Боже, что же это?
Оцепенев, он смотрит на кафедру, а затем на расположенный за ней алтарь, представляющий собой широкий стол из красного дерева, на котором неряшливо вырезаны христианские символы. По обе стороны алтаря стоят два массивных незажженных канделябра. Большой деревянный крест – почти шести футов в высоту – висит за алтарем на обшарпанной кирпичной стене.
Он делает шаг ближе, щурясь. Вокруг мертвая тишина. Чувства вязнут в густом воздухе.
Он внимательно смотрит на крест, и его лицо искажается от отвращения. От чистого ужаса.
Джонсон слышит сзади тихие шаги, но не может повернуться, не может заговорить, не может отвести глаз от креста. То, что он видит, немыслимо. Это какой-то кошмар.
– Брат Джон…
Наконец он вырывается из капкана шока. Он оборачивается, широко раскрыв безумные глаза.
– Нет, мальчик! Не смотри!
Но слишком поздно.
Бен не обращает на его слова никакого внимания. Его глаза прикованы к хрупкому обнаженному тельцу, свисающему с креста. На обоих запястьях натянутых тонких рук зияют раны, на столешнице алтаря под ними растекается лужа крови.
И Бен начинает кричать.
23
К тому времени, как мы добираемся до фермы, я весь дрожу от холода. Дорога и холмы вокруг покрыты толстым слоем снега. Прекрасный, роскошный пейзаж. Небо цвета камня, плоское и твердое на вид, но хрупкое, как будто, если по нему ударить достаточно сильно, оно треснет, словно яичная скорлупа, обнажив черные швы вселенной. Линия горизонта плавно обтекает волны белых холмов. Голая неровная земля придает пейзажу неземной, почти райский вид.
Я бы насладился всем этим, если бы мне не было так холодно.
Ферма Хилла, как всегда, радует глаз. Крепкий и ухоженный дом обшит коричневыми панелями, на окнах синие ставни. Из трубы красного кирпича поднимается струйка дыма. Я представляю, как тепло внутри, и эта картинка так контрастирует с холодной повозкой, что меня с новой силой бросает в дрожь.
За домом расположен большой красный амбар. Его двери закрыты, чтобы уберечь скот от снега и сохранить тепло внутри. За амбаром простираются обширные поля, припорошенные снегом.
В дверях дома появляется Джон Хилл. По-видимому, он увидел, как мы подъезжаем. На нем фланелевая рубашка и вязанная шапка. Во рту у него, как обычно, курительная трубка, из которой струится дымок, такой же, как из трубы на крыше дома. Это наводит меня на мысль, что они с домом чем-то похожи, как давно женатая супружеская пара.
Я жду Грейс, переводя взгляд с амбара на дом, не зная, откуда она появится. Через несколько секунд она выскальзывает через те же двери, что и отец. Темно-зеленое платье выглядывает из-под плотной парусиновой куртки на шерстяной подкладке. На ней тоже вязаная шапка, зеленая, под цвет юбки и глаз.
Эндрю машет рукой, и Джон поднимает руку в ответ. Я ясно вижу лицо Грейс, и от ее сияющей улыбки мне становится теплее. Длинный светлый локон выбился из-под шапки и падает налицо. Я тоже машу рукой, не в силах сдержать нетерпения.
Мы останавливаем повозку возле амбара, Джон и Грейс подходят нас поприветствовать. Джон объясняет дочери, какие припасы нужно собрать. Мы с Эндрю слезаем с повозки, и я рад, что на мне ботинки; снега насыпало уже на несколько дюймов, и, будь на мне простые башмаки, я отморозил бы ноги.
Грейс широко улыбается, но в первых же ее словах звучит упрек:
– Питер Барлоу, где твои пальто и шапка? Ты разве не видишь, что уже зима?
Я начинаю отвечать, но замолкаю. Внятного объяснения у меня нет.
– Принеси мальчику мое пальто. И шапку, – велит дочери Джон, она сразу срывается с места, и я с благодарностью киваю ему.
Джон выпускает дым из трубки и обращается к Эндрю.
– Вам понадобится много припасов, отец. Метель отрежет вас от остального мира на две, а то и на три недели.
– Да, мы тоже так думаем. Этим летом у нас был неплохой урожай, и, слава Богу, все животные здоровы. Мы возьмем то же, что и всегда, только в полтора раза больше.
– Я так и подумал. – Джон указывает трубкой на амбар. – Почти все, что вам нужно, отложено в амбаре. Осталось добавить еще кое-что. Я решил подождать с яйцами. Не давать же вам замороженные.
Возвращается Грейс с перекинутым через локоть бушлатом и черной шапкой в руке.
– Питер, держи. Папина куртка тебе великовата, – говорит она, критически окидывая меня взглядом. – Но ты хотя бы не замерзнешь.
Я надеваю куртку и сразу чувствую себя лучше. Она действительно висит на мне почти до колен, и моя худощавая фигура утопает в грубой ткани, но мне тепло, как жуку в июле, и это главное. Я натягиваю кепку, и Грейс одаривает меня еще одной улыбкой, от которой кровь приливает к моему лицу.
– Папа, мы с Питером сходим за яйцами, если ты не против.
– Погоди, – рассеяно говорит Джон, не сводя с Эндрю взгляда умных серых глаз под тяжело нависшими бровями. – Слышал, в приюте недавно ночью случился переполох.
Я вздрагиваю от этих слов, бросаю взгляд на Эндрю: интересно, как он отреагирует. Несмотря на мои расспросы, он не рассказал мне всего, что знает, но мне кажется, его что-то сильно беспокоит. По дороге на ферму я попытался снова поднять эту тему, но он не сказал ничего нового. Его история сводилась к следующему: мужчина был ранен и скончался. Я не хотел давить на него и выпытывать подробности, например, почему умер помощник шерифа и что это были за странный смех, выстрелы и крики.
И теперь я надеюсь, что, поскольку вопросы задает взрослый, ему он расскажет больше.
– Переполох? – переспрашивает священник, приняв самый невинный вид, и я едва сдерживаю смех. Эндрю хорош почти во всем, но лжец из него плохой.
– Ну, я не хочу лезть не в свое дело. – Джон поддевает снег носком ботинка, обнажая замерзшую траву и утоптанную землю. Я чувствую, как Грейс крепко сжимает мой локоть, словно до нее тоже долетели слухи и она с нетерпением ждет ответа Эндрю. – Просто шериф Бейкер был у нас. С трупом своего помощника в повозке. Заехал за едой и остался на чашечку горячего кофе. Мы разговорились. Много странного я услышал.
– Странного? – переспрашивает Эндрю, заметно встревоженный.
– Например, что сотворили с той девочкой.
– Папа, – тихо говорит Грейс, словно предостерегая его.
Джон, надо отдать ему должное, выглядит смущенным.
– Наверное, просто слухи, – с запинкой заключает фермер.
– Что ж, – говорит Эндрю, стряхивая маску невинности и принимая суровый вид, который я не раз у него замечал. Чаще всего, когда спрашивал его то, чего не следовало. – В природе человека стремиться к познанию.
Хилл задумывается на мгновение и кивает.
– В Книге Притчей Соломоновых сказано, что сплетник разлучает близких друзей. Так что лучше я прикушу язык и выдам вам припасы.
Эндрю усмехается, но выражение его лица не смягчается.
– Разумно.
– Хорошо. Пусть дети займутся делом, а мы с вами перекинемся парой слов в доме, сверим счета. Угощу вас бренди, может, у вас и румянец на щеках заиграет.
На пороге дома Эндрю поворачивается ко мне.
– Не загружай пока ничего в повозку. Соберите все, что можете. Нужно будет пересчитать припасы, прежде чем складывать их в ящики.
– Хорошо, отец, – отвечаю я.
Я чувствую тяжесть кожаной сумки под бушлатом, и мне не терпится вернуть Грейс ее книгу вместе с письмом, спрятанным внутри.
Он бросает на меня последний взгляд, не столько предостерегая от чего-то, сколько беспокоясь обо мне, но Грейс уже берет мою холодную руку в свою, удивительно теплую, и тянет меня к амбару.
– Я присмотрю за ним, отец Фрэнсис, не волнуйтесь.
Эндрю усмехается, а меня уводят прочь, словно на поводке.
Грейс тянет на себя большую амбарную дверь. Та с легкостью открывается наружу, отгребая снег в сторону. Грейс проскальзывает в затхлую темноту, я следую за ней.
Полумрак амбара рассеивает лишь свет, просачивающийся сквозь щели между досками в стенах и потолке. Внутри холодно, но здесь не гуляет ветер, поэтому воздух не такой промозглый. Грейс закрывает за мной дверь, снимает фонарь с крючка и достает коробок спичек из кармана.
– Одного фонаря нам хватит, как ты думаешь? – спрашивает она, уходя вглубь амбара.
Я чувствую запах животных, слышу кудахтанье кур, ржание лошадей. Нескольких коров, молчаливых и неподвижных, привели на дойку. Большинство лошадей, коз и коров остаются на пастбище. Позади амбара находится свинарник, и я слышу хрюканье. Воздух пропитан запахами навоза, сена и скота.
– А где щеночки? – спрашиваю я. Так я прозвал двух огромных собак Хилла.
– Спят в доме, – отвечает она. – Думаю, им не нравится холод.
Мы подходим к главному курятнику, который пристроен к внутренней стене амбара и защищен от хищников толстой проволочной сеткой. Здесь более двухсот кур, и собрать яйца будет непростой задачей. Я знаю, курицы исклюют мою руку до крови, но тем не менее мне нравится это занятие. У нас в приюте всего двадцать несушек, и среди них нет бройлеров; скудных запасов яиц на всех нас едва хватает, поэтому мы обязательно берем яйца с фермы Хилла. Помимо несушек, ферма может похвастаться еще примерно полусотней цыплят, отобранных для продажи на мясо, которые пасутся в отдельном загоне.
– Грейс, – начинаю я, разрываясь от желания поговорить с ней, прежде чем мы с головой уйдем в работу. – Я принес твою книгу. Трижды ее перечитал. Она замечательная и даже немного страшная местами.
Она бросает на меня косой взгляд, от которого щеки у меня снова вспыхивают.
– Это все?
– Конечно нет, – отвечаю я, волнуясь и нервничая. – Я кое-что тебе написал.
Она останавливается, поворачивается и делает шаг ко мне.
– Надеюсь, хорошее и длинное письмо.
Я сглатываю. Она совсем близко. Теплый свет фонаря освещает мягкие черты ее лица. Мои мысли путаются, словно разбросанные игральные кости.
– Слышал… – Я отворачиваюсь и откашливаюсь в дрожащую руку. – Слышал, эта зима будет суровой.