Всех отправили в общую спальню. И не выпускали.
Всех, кроме Питера.
И Бэзила.
– Это просто ужасно, – по-детски стонет Финнеган, что не удивительно, ведь он и есть ребенок.
Они с Джонатаном сидят на соседней койке, болтая ногами, и смотрят на Дэвида, словно у того есть ответ на вопрос, что здесь происходит.
– Скоро стемнеет, – добавляет Джонатан, подражая жалобному тону своего лучшего друга. – Значит, нас не выпустят на прогулку.
– Мы хотим поиграть на снегу, – добавляет Финнеган.
У этой парочки мысли настолько сходятся, что Дэвиду кажется, будто он слышит один жалобный и ноющий голос. Очень надоедливый голос.
Чтобы отвлечься, он открывает верхний ящик комода и достает колоду карт. Он едва сдерживает улыбку, когда видит, как расширяются глаза ребят, вздыхает и протягивает им колоду.
– Знаете какие-нибудь игры?
Они оба кивают. Финнеган отвечает:
– Конечно, я умею играть в «Пьяницу».
Джонатан осторожно берет колоду у Дэвида. Потрепанные карты аккуратно скреплены толстой резинкой.
– Если хоть одну карту потеряете…
Они снова синхронно кивают.
Дэвид встает и оставляет близнецов предоставленными самим себе. Он начинает ходить туда-сюда, присматриваясь к лицам.
Большинство детей лежит на кроватях и читает религиозные брошюры, полученные от священников, или утыкается в скучные книги из маленькой приютской библиотеки. Он обращает внимание, что рядом с Бартоломью мальчиков не больше, чем обычно, но лица их изменились. Они шепчутся в углу, словно коварные мыши, планирующие освежевать кота.
Он останавливается перед кроватью Бена. До сих пор никто, сколько они ни пытались, так и не смог выяснить у него, почему он орал как резаный. Но Дэвид считает, что пришло время добиться от него ответа.
Бен прячется под одеялом с того момента, как из столовой в спальню, словно заключенных, привели остальных мальчиков. Сначала всем не терпелось его разговорить, но через некоторое время они потеряли к нему интерес. Надо сказать, что с Беном мало кто хочет общаться, и, когда Питера нет, он обычно прячется в свою ракушку. Теперь он делает это буквально.
Тем не менее Дэвид садится на соседнюю кровать, сейчас пустующую. Он пытается вспомнить, на чьей койке сидит, но решает пока отложить этот вопрос и сосредоточиться на Бене. Скорее всего, это кровать одного из «последователей» Бартоломью, думает он.
– Бен. – Он легонько бьет ногой кровать Бена.
К его удивлению, одеяло, прикрывающее голову мальчика, сползает вниз, и показываются темные глаза, красные от слез и усталости.
– Привет, – говорит Дэвид.
Бен секунду смотрит на Дэвида, затем его глаза снова скрываются под одеялом, как пара испуганных кроликов.
– Уходи, – ворчит он.
Дэвид оглядывается, не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Но кровать Бена – последняя в ряду, ближайшая к двери, и в их сторону никто даже не смотрит.
– Я хочу знать, почему ты орал как резаный, – начинает Дэвид.
Сначала он подумал, что кричал Бэзил, но логика подсказывала другое. В столовой зале отсутствовали только три мальчика: Бен, Питер и Бэзил, и только один из них вернулся. У Дэвида плохое предчувствие, что с Бэзилом что-то случилось. Остается только надеяться, что его найдут в целости и сохранности, где бы он ни был. Пока же узнать что-то можно только у Бена.
– Мне жаль, что ты пропустил обед. Слушай, на ужине я отдам тебе половину своей порции, ладно? Садись рядом со мной, и я о тебе позабочусь.
Бен всхлипывает, и одеяло сползает ему на нос. Тусклый взгляд немного оживляется, глаза внимательнее смотрят на Дэвида.
Нет лучшего средства добиться ответа, чем предложить еду голодающему ребенку, печально думает он, но улыбается Бену и надеется, что его улыбка излучает доброту. Искренность. Он наклоняется ближе, понижает голос до шепота.
– Но сперва расскажи мне, что ты видел.
Нахмурив лоб, Бен прячет глаза.
– Не могу… – отвечает он. – Не скажу.
Дэвид кладет руку на плечо мальчика. Сквозь одеяло он чувствует жар его тела.
– Хорошо, хорошо. Не рассказывай. Давай я попробую догадаться, а ты мне скажешь, в чем я не прав.
Дэвид замолкает, но Бен не отвечает. Принимая это за знак согласия, он продолжает.
– Я знаю, что ты видел, что случилось с Бэзилом.
Лицо Бена застывает, как будто он вспоминает что-то ужасное. Дэвиду кажется, что он напуган. Он похож на мальчика, который увидел что-то немыслимое. Шокирующее. Что-то, чего он не сможет забыть до конца жизни. Неужели все так плохо?
– Наверное, он ранен? – говорит Дэвид, стараясь не нагнетать. Звучать естественно. Хотя внутри у него все переворачивается. Он ищет в глазах Бена подсказок, подтверждения. – Кто-то сделал с ним что-то ужасное? Избил?
Бен смотрит на него затравленным взглядом, и сердце Дэвида помимо его воли разрывается от жалости к ребенку. Бен слегка качает головой. Слезы снова текут по его щекам пропитывая тонкую подушку.
– Хуже, – шепчет он, словно произнося проклятье.
Дэвид выпрямляется, его мысли мечутся, нервы напряжены.
Хуже?
Он снова наклоняется и спрашивает тихо, но более настойчиво:
– Что ты имеешь в виду, Бен? Что значит «хуже»?
Бен плачет. В его сдавленных рыданиях под одеялом слышатся отчаяние и ужас. Наконец он рассказывает, что знает.
– Его повесили.
По телу Дэвида пробегают мурашки – с головы до ног. Ледяные щупальца скользят по затылку, цепляются за уши, спускаются по рукам. У него перехватывает дыхание.
– Я не понимаю, – говорит он, словно во сне. Потом пытается вернуться к реальности, зная, что это невозможно. – Что ты такое говоришь, Бен? Он совершил самоубийство? Повесился?
Бен снова качает головой, и ледяные щупальца удлиняются, плотнее обвиваются вокруг тела Дэвида. Они сдавливают его ноги, живот, грудь, сердце. Тело онемело. Он словно замороженный.
– Он висел высоко, – говорит Бен сквозь сдавленные рыдания, его едва слышно. – На кресте, в часовне. Он был совсем голый, Дэвид, и… его изрезали.
Дэвид наклоняется к Бену так близко, что чувствует его кислое дыхание, острый запах ужаса щиплет ноздри. Он не может поверить тому, что ему говорят, но в то же время верит каждомуслову.
В душу Дэвида закрадывается еще одно чувство. Оно кажется почти знакомым. Оно похоже на то, что он однажды испытал, будучи совсем маленьким, когда Пул избил его ремнем. Он помнит, что подумал тогда: на этот раз все по-другому, потому что Пул не останавливается. Тот бил его снова и снова, так, как не бил еще никогда, проклиная, молясь и продолжая бить… Дэвид подумал тогда, что сейчас умрет. Думал, что на этот раз старик доведет дело до конца. Наконец убьет его. Он был таким маленьким. Слишком маленьким, чтобы защитить себя. Слишком маленьким, чтобы дать отпор.
Он сглатывает и прогоняет это воспоминание, заставляет себя посмотреть в испуганные, измученные глаза Бена.
– Продолжай, Бен. Но больше не ври. Скажи правду.
Бен ничего не говорит и лишь едва заметно кивает.
– Ты хочешь сказать, что кто-то с ним такое сделал? Бен, ты хочешь сказать, что кто-то убил Бэзила?
Бен не отвечает. Он смотрит рассеянным, отстраненным взглядом, как будто его сознание решило отключиться в целях самозащиты. Защитный механизм, позволяющий не нанести вред детскому рассудку…
Кто-то кашлянул.
Дэвид поднимает голову, смотрит поверх плеча Бена в дальний конец комнаты, на группу из семи или восьми мальчиков в разномастной одежде, со взъерошенными волосами, во главе с Бартоломью.
И все они смотрят прямо на него.
Дэвид встает, и теперь ледяные щупальца соскальзывают, падают на пол и разбиваются, как осколки стекла. Далекие, болезненные воспоминания детства вспыхивают, как сухая бумага, к которой поднесли огонь; они превращаются в пепел и вылетают из головы.
В теле рождаются новые ощущения. Новые эмоции пускают корни и разрастаются в его сознании.
Злость. Ярость. Ненависть.
Он вспоминает маленького Бэзила, как тот смеялся, шутил. Самый беззащитный ребенок из всех.
И теперь уже другая эмоция вспыхивает глубоко в его глазах, сжимает горло, заставляет пальцы сжаться в кулаки. Жажда возмездия.
Он оставляет Бена лежать и направляется между койками в дальний конец спальни. К мальчикам, сидящим в кругу. К тем лицам, которые наблюдают за ним. Некоторые из них дерзко ухмыляются. Некоторые хмурятся. В центре сидит Бартоломью с безмятежным, почти скучающим видом.
Первым к нему навстречу встает Саймон. Ласковый Саймон…
– Привет, Дэвид, – произносит он спокойно, но в его глазах читается другое. Они говорят: «УХОДИ».
Дэвид игнорирует его и смотрит на Бартоломью.
– Парни, вам известно, что вообще произошло? Что с Бэзилом?
Саймон делает шаг вперед. Дэвид учащенно дышит, его сердце бешено колотится в груди. Он поворачивается к Саймону и тоже делает шаг вперед, смотря на того сверху вниз.
– Что ты собираешься делать, гребаный подлиза?
Саймон вздрагивает, но не двигается.
Дэвид снова смотрит на Бартоломью.
– Я задал тебе вопрос, черт тебя возьми. Отвечай.
Саймон поворачивается к Бартоломью, затем снова к Дэвиду.
– Будь осторожен, Дэвид. То, что здесь происходит, не доступно твоему пониманию, – отвечает Саймон и улыбается. – Но скоро ты все поймешь.
– Да неужели? – говорит Дэвид, чувствуя, как сжимаются его кулаки, как вибрируют энергией его мышцы. Он не оборачивается, но по внезапной тишине понимает, что взгляды всех в спальне прикованы к нему.
Саймон делает полшага влево, и Дэвиду приходится смотреть на него, а не на Бартоломью.
Дэвид испепеляет его взглядом.
– Говори, что знаешь. Немедленно.
У Саймона озадаченный вид, его взгляд блуждает по спальне в поисках кое-кого другого. Бена.
– Что именно он тебе сказал?
Теперь Дэвид делает шаг в сторону, закрывая Саймону обзор. Он хочет, чтобы тот видел только его ярость.