Наконец придя в себя, Эндрю подходит к Питеру.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
Питер вытирает рот и кивает, в тусклом свете амбара его лицо кажется мертвенно-бледным. Вместе они идут к выходу, и только сейчас Эндрю понимает, как это странно, что двери амбара были открыты, когда они подошли к нему.
Может, брат Джонсон уже был здесь? Или, возможно, двери не закрыли те, кто сотворил это с бедными животными. Нужно быть более осторожным, более осмотрительным, если я хочу выжить, если я хочу спасти детей. Больше смертей я не вынесу, пожалуйста, Господи, хватит.
– Эндрю? – Голос у Питера решительный, напряженный. Он смотрит на линию горизонта, словно оценивает его опасность. – Я мог бы дойти до фермы пешком.
Храбрость Питера вселяет в Эндрю надежду, но он качает головой, уже обдумав этот вариант и отвергнув его. Даже если бы он не был таким истощенным, это слишком сложная задача. Риск слишком велик.
– Нет. Уже поздно. Темнеет, – тяжело вздохнув, говорит он. – Если бы еще утром, но сейчас… А вдруг метель усилится? Ты можешь заблудиться. Погода не на твоей стороне.
Пока что мы ничего не можем сделать, придется вернуться в спальню, размышляет он. Нужно придумать, как вызвать помощь. Возможно, Джонсон вернется…
Эндрю собирается закрыть двери амбара, когда Питер снова заговаривает, его голос в темных закоулках сарая звучит твердо, как будто он давно набирался решимости задать этот вопрос.
– Отец, что произошло той ночью? Когда шериф привез больного и он потом умер.
Эндрю поворачивается к Питеру и внимательно смотрит на него.
– Почему тебя это беспокоит?
Но Эндрю и так знает ответ, потому что тоже об этом думал. И Питер не дурак, к тому же учится на священника. Увидеть связь не так уж трудно.
В приют что-то проникло, думает он. Но держит свои мысли при себе.
Пока.
Питер смотрит в пол, пытаясь собраться с мыслями.
– Просто… все началось той ночью. – Он поднимает взгляд и смотрит Эндрю в глаза. – Тот мужчина, с ним было что-то не так, верно? Кроме того, что он был ранен.
Они вдвоем стоят у полуоткрытых дверей амбара. Угасающий дневной свет, отражаясь от серебристого снега, отбрасывает на Питера жутковатый отсвет. Туманное свечение напоминает Эндрю нимб, и мальчик кажется нереальным, как будто Эндрю разговаривает с духом.
Но этот свет создает еще один тревожный эффект: он как-то особенно отражается в глазах Питера. Как будто у мальчика жар, спутанное сознание. Или он бредит.
– Его душа была отравлена, если ты это имеешь в виду, – наконец осторожно отвечает Эндрю. – Я не буду вдаваться в подробности, Питер. Сейчас они нам не помогут.
– Отец, прошу вас. Скажите, кем он был. Почему шериф привез его к нам?
Эндрю вздыхает. Питеру всегда удавалось разговорить его, заставить сказать то, что мальчику не следовало знать. Любовь к Питеру – его слабость. Но ведь это и есть любовь. Форма благословенной слабости.
– Ладно, – говорит он, решая про себя, что можно, а что нельзя рассказать о той ночи. – Я расскажу тебе, что могу. Тот человек был братом шерифа. Его ранили, он умирал, и шериф привез его к нам, надеясь, что отец Пул сможет его спасти. Он же был военным врачом…
– Ранен? – переспрашивает Питер, широко раскрыв глаза.
Эндрю кивает.
– Да. Но Пул не смог его спасти. Мы пытались, но этот человек умер.
Питер обдумывает услышанное, словно сомневается, что ему говорят правду.
– Но было два тела. Одно осталось в повозке, второе похоронили здесь.
Будь проклято детское любопытство, думает Эндрю. Но он слишком устал, чтобы придумать правдоподобную ложь, и делает то, что проще всего. Какое это теперь имеет значение?
Он рассказывает правду.
– Это один из помощников шерифа. Пол, тот раненый человек, был несколько не в себе. У него помутился рассудок. И он убил помощника шерифа, прежде чем мы его скрутили. Ужасная трагедия.
– Он был сумасшедшим?
Эндрю не сразу отвечает на этот вопрос. Он смотрит на покрытый снегом пейзаж, на темнеющее небо.
– Возможно.
– Эндрю, расскажите мне правду, – говорит Питер, и Эндрю вынужден посмотреть прямо на мальчика, выдержав его вопросительный взгляд. – Он был одержим?
– Одержим? – Эндрю тщетно пытается изобразить удивление. Он смотрит в землю, поддевает носком ботинка свалявшееся сено. – Я не знаю ответа на этот вопрос. Бог свидетель, не знаю. Когда шериф и его люди обнаружили его, он и еще несколько человек проводили… какой-то ритуал. Они убили маленькую девочку. Поэтому помощники шерифа стреляли в него. Не знаю, означает ли это, что он был одержим демонами или просто сумасшедшим, как ты предположил. – Эндрю тяжело вздыхает и смотрит на толстый снежный покров, на то, как падают и падают, кружась, хлопья снега. – Но в нем жило зло, в этом я уверен.
После этих слов Питер тоже опускает глаза на землю, а потом переводит их на кружащиеся снежинки.
О чем он думает? – Хочется понять Эндрю, но он просто ждет, потому что знает, что Питер поделится своими мыслями. Мальчик упрям, как мул, когда дело доходит до вопросов, требующих ответов, и Эндрю знает, что он не успокоится, пока все не выяснит.
– Когда тот мужчина умер, – осторожно начинает Питер, словно не уверен, что хочет знать ответы на свои вопросы, – кое-что странное произошло в нашей спальне. Двери распахнулись, словно от сильного порыва ветра. И крест… он упал на пол. Словно…
Эндрю ждет, пытаясь утихомирить своистрахи.
– Словно что-то ворвалось в нашу спальню, отец, – говорит Питер, в его взгляде не осталось следов бреда, жара или страха. Он пристально смотрит на Эндрю. Холодно. Уверенно. – Что-то вошло в нашу спальню… и поселилось там.
Эндрю чувствует тошноту. Мышцы становятся ватными, и ему приходится бороться с накатившим головокружением.
Не может быть…
Он вспоминает татуированное тело Пола. И страшные раны, которые убили бы любого другого.
Слова, которые он сказал Пулу.
НАС МНОГО.
Он вспоминает, что на какой-то миг оба священника решили, что этот человек одержим. Они провели обряд… окропили его святой водой…
– Эндрю, а что, если то, что жило в том человеке, – спрашивает Питер уже более настойчиво, зная, что нащупал что-то темное, что-то невероятное, – что, если оно каким-то образом… вырвалось на свободу?
– Хватит!
Это звучит так резко, что Эндрю сам вздрагивает, но он потрясен и расстроен. Он больше не желает этого слышать. Мальчик напуган, шокирован и во что бы то ни стало хочет понять, как его друзья могли совершать такие ужасные вещи.
Он отступает назад, вглубь темного амбара, глубоко дыша.
Когда он снова заговаривает, то пытается смягчить тон, но определенная жесткость все еще слышится в его словах.
– Слушай, Питер, я знаю, что ты растерян. И напуган. Но мы должны собраться. Дети делали все это, потому что они… злые. Они в отчаянии. Они полны ненависти. Но они всего лишь дети, Питер. Они такие же, какими ты их знал большую часть своей жизни. Они состоят из плоти и крови. Понимаешь?
Питер смотрит на него в ответ, тонкий силуэт на фоне прямоугольника дневного света. Отчетливо видны только белки его глаз – широко раскрытых и горящих. Полных решимости.
И когда он наконец отворачивается и на его лицо падает свет, Эндрю видит, как он растерян, и вспоминает, какой он еще юный. Он всего лишь испуганный ребенок.
– Я понимаю, отец. Простите, – говорит он.
Эндрю облегченно вздыхает. Такие мысли он поощрять не собирается.
Он просто не может себе это позволить.
– Все в порядке. Теперь давай вернемся в вашу спальню. Я хочу узнать, как там дети.
Эндрю проходит мимо Питера, выходит на вечерний свет. Разгребает ботинками толстый слой снега. Он берется за дверь, чтобы захлопнуть ее, но вдруг отдергивает руку, как будто дерево покрыто горящими шипами.
Он прячется за дверь, крепко сжимая запястье Питера.
– В чем дело? – спрашивает Питер, пытаясь заглянуть в щель между дверными петлями, чтобы понять, что Эндрю там увидел.
– Нет, отойди, – шепчет Эндрю.
Но Питер уже смотрит в щель между дверью и стеной амбара.
– Я их вижу. Они заходят внутрь.
Эндрю выдыхает. Его сердце бешено стучит.
– Дай мне посмотреть.
Питер отходит, и Эндрю прикладывает глаз к щели. Он видит, как последний мальчик входит в приют. Он не знает, сколько их было, так как заметил только хвост группы. Но минимум двое, может быть, трое.
А может, и больше.
– Что нам делать?
Эндрю смотрит на небо, как будто там написан ответ.
– Подождем несколько минут, потом пойдем за ними. Мы должны убедиться, что остальные дети в безопасности.
– Что, если они направляются в спальню?
– Не знаю, – отвечает Эндрю.
– А как же Пул? Как же Джонсон?
– Питер, не знаю.
Эндрю делает глубокий вдох. Ему нужно контролировать свой страх, если он хочет помочь сиротам.
– Прости, – говорит он и поворачивается к Питеру, грустно улыбаясь. – Будем молиться о них. И о нас. – Эндрю кладет руку Питеру на плечо. – Теперь мы знаем, что чувствовал Даниил, готовясь войти в ров со львами.
Питер улыбается.
– Для него все хорошо закончилось.
– Это правда, сын мой. Ладно… пошли.
Эндрю и Питер бредут по снегу обратно в приют. Они проходят всего несколько шагов, когда Питер хватает Эндрю за руку.
– В чем дело?
Питер смотрит в сторону полей.
– Бен и Бартоломью, – говорит он. – Наверное, они все еще там.
Эндрю пытается вспомнить, кто входил в здание приюта. Был ли среди них Бартоломью? Он смотрит на оставленные ими следы: размытая серая линия, пересекающая белое полотно неровная вереница шагов, ведущая от люка над ямой ко входу в приют.
– Думаю, они шли оттуда, Питер. Но давай проверим. Только быстро.
Они бегут к яме. Эндрю смотрит по сторонам – на двери приюта, на поля, на амбар. Он не хочет, чтобы их снова застали врасплох.