– А ты? – спрашиваю я.
Он смеется и берет меня под руку.
– Я готов пройти сотню миль, если потребуется, – отвечает он, и я ему верю.
Вшестером мы отходим на безопасное расстояние от приюта и поднимаемся по пологому склону. Только после этого мы оборачиваемся и смотрим, как пламя поглощает приют Святого Винсента.
Мы видим, как горит наше детство. Со мной это происходит во второй раз.
На улице холодно, но я думал, будет хуже. Снегопад почти прекратился, ветер хотя и сильный, но терпимый.
Я прислонился к голому стволу дерева, рядом со мной встал Дэвид. Деревья на склоне холма достаточно далеко от пожара, они переживут эту зиму. А может, еще сотни зим.
– Это место… – говорит он и тоже прислоняется к дереву, коснувшись моего плеча. – Для меня это был ад.
Я смотрю на его залитый оранжевым светом профиль. Его взгляд устремлен – готов поклясться, с удовольствием, – на пылающий сиротский приют.
Пожар настолько сильный, что жар чувствуется даже на расстоянии. Бушующие языки пламени поднимаются высоко в ночное небо, за клубами дыма не видно россыпей звезд. Мне кажется, что пламя – это гигантская рука, грозящая небесам. А может, в этом жесте – обещание. Клятва, что зло однажды вернется.
Мы ничего не можем с собой поделать. Мы стоим на холме, кажется, целую вечность и смотрим, как гигантская рука превращается в горящее дерево. Стена обрушивается внутрь, а за ней вскоре и вся крыша.
Мы видели достаточно.
– Нам нужно идти, – говорю я, стараясь, чтобы голос не выдал, как мне страшно и больно.
Дэвид кивает. Он бросает взгляд на мой живот, смотрит мне в глаза.
– Хорошо. На ферму?
– Думаю, да. Скоро рассветет, а я знаю дорогу. Метель стихла, думаю, мы туда дойдем. Хотя, может, кому-то придется нести Тимоти наруках.
– Я сам дойду, – ворчит он и бредет сквозь снег. – Куда, отец?
Я не сразу понимаю, что он обращается ко мне.
Эндрю, я знаю, ты сейчас улыбаешься.
Мне так жаль.
– На восток, – говорю я и отправляюсь в путь. Рукой сжимаю узел простыни, которой плотно перевязано мое израненное тело. Думаю, кровотечение удалось остановить, поэтому в мыслях у меня прояснилось.
Я свет, думаю я.
Дэвид идет рядом – мне может понадобиться его помощь, я могу упасть. Но когда он так решительно хромает бок о бок со мной, мне спокойнее на душе, и я ему за это благодарен. Огонь позади освещает нам путь.
Остальные следуют за нами.
62
Грейс наливает свежесваренный кофе в кружку отца и садится завтракать.
Она жадно смотрит на печенье и яйца, но улучает минутку, чтобы, сложив руки, вознести благодарственную молитву. Помолившись, с аппетитом принимается за еду.
Джон задумчиво за ней наблюдает.
– В чем дело? – спрашивает она, вытирая крошки с подбородка.
– Ничего, ничего. Просто восхищаюсь твоим аппетитом.
Она хитро улыбается, отправляет в рот еще один кусочек намазанного маслом печенья, вызывая у отца смех.
За окном рассветает, и она скоро займется домашними делами. Ей не терпится пройтись по свежевыпавшему снегу. Когда за окнами бушует ветер, ей нравится засыпать под беззаботный скрип их крепкого дома, предвкушая, как она проснется в великолепном новом белом мире и вдохнет свежий сухой воздух ясного дня после сильного снегопада.
Она смотрит на небо за окном, поражаясь, какое оно чистое и голубое, как скорлупа яйца малиновки. Интересно, уговорит ли она папу пойти с ней на холм неподалеку и покататься на санках, которые он смастерил прошлой зимой?
Грейс делает глоток кофе, гадая, не слишком ли мягкий снег для катания на санках, и снова смотрит в окно.
На вершине холма вдалеке показалась темная фигура. И вскоре пологий склон холма, покрытого снегом и поросшего заснеженными соснами, усеивают всё новые фигуры, бредущие к их дому.
– Папа?
Заметив обеспокоенный взгляд дочери, Джон Хилл поворачивается к окну. Он щурится на восходящее солнце, пытаясь рассмотреть идущих.
И наконец он узнает, кто это.
– Грейс! – восклицает он и так резко встает, что стул чуть не падает назад. – Надень пальто и сапоги и иди за мной. Скорее.
Она встает, потрясенная и испуганная, подходит к окну и прикладывает палец к холодному стеклу, как будто от этого далекие фигуры станут ближе.
Наконец Грейс, как и ее отец, понимает, кто это.
– О Боже, – вырывается у нее.
И она спешит за отцом.
Входная дверь открыта, отец уже бежит по глубокому снегу.
– И возьми одеяла! Столько, сколько сможешь унести!
Грейс так и делает.
Отец первым подбегает к ребятам.
Завидев его, мальчик постарше пошатывается и роняет спящего ребенка, которого нес на руках – кто знает, как долго, – в глубокий снег. Когда маленький мальчик падает, старший опускается на колени, тяжело свесив голову на грудь.
Два мальчика помладше стоят по обе стороны от самого высокого и обнимают его за талию, словно удерживая от падения. Его ноги едва волочатся по снегу. Подойдя поближе и присмотревшись, Грейс удивляется, как им удалось одолеть такой длинный путь, учитывая его состояние.
Ее отец в замешательстве, он просто не знает, к кому спешить первым, но это уже не важно. Они все обессилены, полностью выдохлись. Дойдя до цели, все падают в снег.
Наконец и она приближается к ним, словно поток тепла и энергии. Она укутывает их в одеяла одного за другим. Ее отец снимает пальто и заворачивает в него самого маленького.
Высокий мальчик, которого двое других довели только огромным усилием воли, тоже не стоит на ногах.
Грейс узнает его.
Она ничего не говорит, но узнает.
Она подбегает к нему, уже в слезах, и переворачивает Питера, заглядывая ему в лицо.
Первое, что бросается ей в глаза, – темно-красное пятно на снегу, потом она замечает кровоточащую рану у него на животе. Кровотечение было таким сильным, что одна штанина почти вся пропиталась кровью, кровь собралась за поясом брюк и на морозе покрыла кожу красной ледяной коркой.
– Питер?
Белое как снег лицо, серые губы. Ярко-голубые глаза открыты, он поднимает на нее взгляд. У него перехватывает горло, кажется, он хочет что-то сказать, но изо рта вырывается лишь воздух, легкий и холодный. Дыхание умирающего.
– Я отнесу малыша в дом. Скоро вернусь, – говорит Джон. Он берет укутанного мальчика на руки и бежит к дому.
Грейс оглядывает остальных.
И ловит их взгляды на себе. Открытые, прямые. Один из них, постарше, на вид ровесник Питера, произносит ее имя. Это не вопрос.
– Да, – отвечает она.
Она их не знает. Их лица ей не знакомы.
Питер упоминал разные имена, очень много имен, но сейчас она их не помнит. Не может вспомнить ни одного. Но это те, с кем он жил. Это те, о ком он ей рассказывал. Они кажутся ей родными, эти замерзшие, измученные незнакомцы.
Двое других мальчиков, укутавшись в одеяла и дрожа, прижимаются друг к другу.
Но они смотрят не на нее, не на дом, до которого осталось два шага и где их ждут тепло, еда и кров.
Они смотрят на Питера.
Старший из них встает на колени, подползает ближе. Он берет Питера за руку. По его щекам текут слезы, капая в серебристый снег.
– Питер, это Дэвид. Смотри, Питер. Здесь Грейс. Она рядом с тобой. У нас получилось. – Он всхлипывает, вытирает лицо, задерживает взгляд на Грейс, снова переводит его на друга. – Питер, пожалуйста, будь с нами. Останься со мной.
Питер переводит взгляд на старшего мальчика, Дэвида, поднимает глаза к яркому бездонному небу над головой.
Грейс хватает его вторую руку, надеясь, что он чувствует ее прикосновение. Она склоняется над ним и целует в щеку. Кожа у него ледяная, и она задерживает губы у него на щеке, стараясь согреть ее.
Когда она выпрямляется, он смотрит ей в глаза.
Он кажется счастливым.
Питер сглатывает и начинает говорить. Он выговаривает слова хриплым шепотом, похожим на сухой лист, скользящий по замерзшему озеру.
– Грейс, – говорит он.
Она сильнее сжимает его руку, пытаясь согреть ее пальцы.
– Грейс, ты их видишь?
Она открывает рот, но не знает, что ответить. Она смотрит на Дэвида, но он только печально качает головой, как будто это больше не имеет значения.
Может, действительно не имеет. Но она хочет знать. Ей это кажется важным, поэтому она спрашивает:
– Кого, Питер? Вижу кого?
То ли неожиданно собравшись с силами, то ли одним усилием воли, Питер поднимает голову. Он оглядывает пустой пейзаж, его глаза перебегают с места на место.
– Там, – говорит он. – И вон там.
Он смотрит на нее довольный и улыбается, показывая красные от крови зубы.
– Ты их не видишь, но они здесь. Они вокруг нас, Грейс, и я спас их. Спас их всех.
Грейс видит отца, возвращающегося из дома. Она молит, чтобы он поторопился и помог ей отнести Питера в дом. В тепло. Обработать его рану. Исцелить его…
Питер сжимает ее пальцы, она оборачивается и смотрит на него, заглядывает ему в глаза. Он все еще улыбается, но улыбка слабеет, и в эту секунду она понимает, что он уже не поправится, что тепло не поможет, что никакие лекарства не вылечат его, не удержат здесь, с ней.
Когда она осознает это, ее сердце постепенно успокаивается. Она чувствует, как отступает тревога.
Необходимость помочь ему, стремление удержать его рассеиваются, как сон, который улетучивается при пробуждении.
– Я тебя люблю, – говорит она.
– Они все вокруг нас, Грейс… и они ждут меня.
Дэвид утыкается головой в плечо Питера и плачет. Слезы душат его, он поднимает лицо и что-то шепчет Питеру на ухо.
– Да, Питер, – говорит Грейс и наклоняется к нему. – Ты спас их. Все хорошо. Теперь все хорошо.
Голова Питера откидывается на девственно-чистый снег. Он тихо выдыхает в последний раз. Отрешенный взгляд устремлен вверх и навечно замирает на бескрайней синеве неба.