– Шериф, расскажите мне, что произошло. Можно в общих чертах.
Шериф вздыхает и опускает глаза. Эндрю снова замечает мужчин, стоящих за открытыми дверьми, которые хмурятся и переминаются с ноги на ногу, как напуганные дети. Они тоже встревожены, как и шериф, думает он. И что у них на лицах? Грязь или кровь?
– Мы приехали с холмов. Из леса, – начал шериф, и Эндрю стал внимательно слушать. – Неслись галопом всю дорогу, но наши лошади выдохлись и, как я уже сказал, у нас на руках умирающий.
Эндрю кивком просит шерифа продолжать.
– Поздно вечером мы отправились на поиски маленькой девочки, похищенной из дома на окраине города. – Бейкер поднимает глаза, и потрясенный Эндрю замечает в них слезы. – Отец, ей было всего три года.
Эндрю сглатывает и бросает взгляд на темный коридор, надеясь на скорое возвращение Пула. Он предпочитает пока не уточнять, почему шериф говорит о девочке в прошедшем времени.
– В общем, фермер, живущий в той стороне, прислал ко мне своего сына с сообщением. В лесу недалеко от его дома происходило что-то непонятное. Он видел мужчин, женщин… огни… слышал крики. Что-то странное. Так что мы вчетвером поехали туда…
Бейкер качает головой и переводит дух. Эндрю ждет. По его спокойному лицу и не скажешь, что у него участился пульс.
– Это было ужасно, отец. – Голос Бейкера срывается, становится жалобным. – Дьявольщина. Там… их было несколько. Они… Боже милостивый, отец… они принесли ее в жертву.
Кровь стынет у Эндрю в жилах, холодок пауком взбирается по позвонкам. Он сглатывает, думает протянуть руку, чтобы утешить шокированного рассказчика, но останавливает себя. Какая-то его часть боится, что рука тоже будет дрожать.
– Принесли в жертву? – переспрашивает он, стараясь не дать слабину. – Не просто убили?
Бейкер вытирает нос и ударяет шляпой по бедру.
– Ее раздели догола, отец. И привязали к плоскому камню. Связанную. И… – Бейкер замолкает, вздыхает и торопливо произносит: – Ее резали, Эндрю. Вырезали… какие-то символы. Дьявольские. Это сделал сам Сатана, клянусь. В общем… тот, кого мы к вам привезли… пил ее кровь.
Эндрю пытается ответить, сказать хоть что-то, что угодно, но его мысли путаются, он цепенеет, в ужасе от услышанного.
– Шериф… я…
Но шериф продолжает, словно ему необходимо рассказать историю до конца, вытолкнуть ее из памяти.
– Мы убили их всех. – Широко распахнутые глаза Бейкера, витавшие где-то далеко, теперь становятся холодными, как сталь. – Перебили ублюдков прямо на месте. Мне не пришлось отдавать приказ… дьявол, я почти не помню… мы просто открыли огонь. Никто не задумывался, не ждал сигнала. Та девочка была выпотрошена, отец. Я видел ее сердце.
Позади слышатся шаги. Эндрю оборачивается и видит спешащего к ним Пула. Хвала небесам.
За ним возникает еще один, более крупный, силуэт. Джонсон. Шериф Бейкер поворачивается и делает знак мужчинам снаружи. Они исчезают во тьме.
– Человек, которого вы привезли с собой, – спрашивает Эндрю, глядя на Пула, когда тот подходит, – о котором вы говорили. Он выжил?
Бейкер начинает было отвечать, но замолкает, когда снаружи доносится ворчание и проклятия, достаточно громкие, чтобы их не заглушал жалобно завывающий ветер. Эндрю слышит тревожное ржание лошади, рядом другой конь фыркает и топает копытами. Внезапно трое мужчин, чьих лиц не видно, загораживают дверной проем. Эндрю поднимает лампу, и его глаза ошарашенно расширяются.
Двое из них – помощники шерифа. Они вооружены, а у одного на кожаном пальто приколота тусклая серебряная звезда.
Между ними стоит третий. Арестованный.
На голову ему натянули грубый мешок из-под зерна, местами потемневший от крови или пота. Мужчина высокий и тощий. Его одежда порвана. Он без обуви, ноги почти черные.
В воздухе над ними танцуют снежинки, освещенные полной луной.
Бейкер кивает мужчинам, затем поворачивается к Эндрю, который с удивлением видит, что по грязному щетинистому лицу шерифа текут слезы.
– Это мой брат, отец. Его зовут Пол. Я пощадил младшего брата, и теперь, надеюсь, вы спасете ему жизнь. – Он умолкает, словно спорит сам с собой, потом добавляет: – Или по крайней мере его душу.
Пул, уже в сутане и с горящей лампой в руках, жестом подзывает мужчин.
– Уведите его, – приказывает он. – Быстрее! В мою комнату.
Эндрю и шериф отходят в сторону. Двое помощников шерифа затаскивают высокого мужчину внутрь. Третий помощник появляется из темноты и закрывает за собой дверь. Он выглядит робким, как провинившийся школьник. Втроем они идут за остальными.
– Я не смог убить его, – тихо говорит Бейкер, словно стыдясь. – Это же моя плоть и кровь. Но теперь я понимаю: он больше не мой брат. Вы сами убедитесь. С ним что-то произошло, отец. Что-то ужасное.
Идя по коридору, Эндрю замечает кровь, стекающую с черных босых ног арестанта; кровь оставляет волнистую линию на каменном полу, словно она – краска, а брат шерифа – кисть.
– Еще бы, – говорит Эндрю, стараясь не наступать на темную линию, исчертившую полы. – Он тяжело ранен…
Сильная рука шерифа сжимает его локоть, и Эндрю морщится от боли. Лихорадочные глаза Бейкера смотрят на него с мольбой.
– Я говорю не о плоти, отец, – шепчет он и поднимает глаза кверху, словно хочет убедиться, что ни Бог, ни Дьявол их не подслушивают. – В него что-то вселилось.
Голос Пула разрезает тьму.
– Эндрю!
– Идемте, – говорит Эндрю отчаявшемуся мужчине и ускоряет шаг. – Мы сделаем все, что в наших силах.
Эндрю проходит мимо Джонсона, который стоит в конце коридора и зажигает настенную лампу. Он поворачивается к Эндрю, у него мертвенно-бледное лицо, а тон на удивление нервный.
– Эндрю, это не опасно?
Эндрю, ошеломленный страхом великана, останавливается и всматривается в лицо Джонсона. Быть может, ему что-то известно.
– Эндрю, мне это не нравится, – говорит Джонсон дрожащим голосом и крестится.
Он не напуган… он просто в ужасе.
– Все будет хорошо, – заверяет Эндрю и продолжает путь.
Из открытой двери, ведущей в ярко освещенные покои Пула, слышатся голоса. Шериф идет впереди. Его помощники, Пол Бейкер и отец Пул уже в комнате.
На пороге Эндрю наконец формулирует вопрос, который беспокоил его все это время.
– Шериф?
Бейкер поворачивается к нему и ждет.
– Зачем мешок?
Бейкер плотно сжимает губы, но не отвечает. Он просто поворачивается и исчезает в залитых светом покоях Пула.
Из комнаты доносится резкий лающий звук. Сначала Эндрю кажется, что это громкий отрывистый лай собаки. Но затем звук повторяется, уже ровнее и протяжнее, и он узнает, что это такое: смех.
8
Что-то не так.
Я у дверей общей спальни, прижимаюсь ухом к дереву в надежде понять, что происходит.
Еще несколько минут назад я спал, но меня разбудил стук лошадиных копыт. Нельзя сказать, что для приюта это необычный звук. Но посреди ночи?
Встревоженный, я выбрался из постели и выглянул в окно. Сначала мое внимание привлек густой снегопад – первый в этом году, предвестник будущего, – но потом я заметил внизу, возле входных дверей, какое-то движение. Нескольких мужчин верхом. Одна крупная лошадь тянула грубую повозку. Я не мог ясно разглядеть, что она везла. Но готов поклясться, что это был человек.
Когда раздались стук и крики, я подбежал к дверям и прислушался, но не осмелился их открыть. Не сейчас. Быть застигнутым вне спальни после отбоя – серьезный проступок, вот почему нам выдают судна, которыми никто из нас не любит пользоваться. Но еще меньше мы любим тех, кто ими все-таки воспользовался, потому что тогда спальню заполняет вонь. Кроме того, у меня хороший слух. И сейчас я отчетливо слышу гулкое эхо из вестибюля, разносящееся по коридору.
– Питер?
Я поворачиваюсь и вижу, что некоторые мальчики проснулись и стоят, словно призраки, в ярком лунном свете. На стенах вокруг кроватей мерцают крошечные тени – черные кружащиеся конфетти. Оптическая иллюзия снега.
Среди проснувшихся и Саймон, он встал посреди комнаты и наблюдает за мной. Дэвид сидит в кровати, еще несколько ребят ворочаются в постелях. Это Саймон произнес мое имя, и я приложил палец к губам.
– Кто-то приехал, – шепчу я. – Кажется, несколько мужчин из города. Они чем-то встревожены. Сейчас Пул с ними разговаривает.
– Может, они приехали за Джонсоном, – говорит чей-то голос из глубины комнаты.
Я не узнал, кто говорил, но думаю, что это не такая уж безумная мысль. Многие мальчики мечтают о том, чтобы Джонсон получил по заслугам. Я киваю, не зная, что еще сказать.
Саймон, кажется, теряет интерес к происходящему, подходит к одному из окон и выглядывает на улицу. Я жду, что он скажет что-то про снег, но он удивляет меня.
– Надеюсь, с Бартоломью все в порядке, – говорит он, стоя так близко к окну, что от его дыхания запотевает стекло.
От его слов мне становится стыдно. По правде говоря, я совсем забыл о нем. Уверен, что из-за переполоха священники тоже о нем забыли. Хотя вряд ли это что-то изменило бы. В конце концов, это часть наказания в яме – борьба с силами природы, будь то жара или холод.
Бартоломью просто повезло меньше, чем остальным.
Настигала такая неудача и других. Помню, как Дэвид однажды провел ночь в яме в разгар суровой зимы. Джонсону пришлось откапывать люк от двухфутового сугроба, чтобы вытащить его. Позже Дэвид смеясь сказал, что под слоем снега ему под землей было теплее, чем в нашей спальне. Но на следующее утро я увидел почерневшие ногти у него на ногах, услышал, как он плакал в ванной, думая, что он там один.
Конечно, я ничего не сказал, только похвалил его силу и выносливость. Они уже отняли у него детство, я не мог позволить им отнять и его гордость.
– Уверен, с ним все хорошо, – говорю я в надежде, что моих сомнений никто не заметит. В надежде, что так оно и есть.
– В чем дело? – Дэвид уже полностью проснулся, ноги на полу, глаза насторожены.