К середине мая погода в Сиэтле, как иногда случается поздней весной, снова испортилась, и первокурсники снова стали бороться со встречными ветрами, их руки леденели от холода, а белые барашки разбивались о нос их лодки. Однако, к их собственному удивлению и изумлению тренеров, чем хуже становилась погода, тем лучше они стали тренироваться.
Они гребли против резкого северного ветра серыми, промозглыми вечерами в конце мая, брызги летели на них после каждого вывода весел, вода плескалась на дне лодки. Но теперь Джо вместе с членами его команды в первой лодке показали время 10.35, а это всего на четыре секунды позже, чем установленный для такой гонки рекорд. Джордж Покок наблюдал за исполнением заплыва с борта «Алумнуса». Когда он вышел на берег, то поднялся на лодочную станцию к репортеру, задержал его и вынес поразительный вердикт. «У Тома Боллза отличный, очень сильный состав, – тихо, но убедительно сказал он. – Лучший из всех, которые я когда-либо видел». Исходившие из уст Джорджа Покока, тихого и скромного человека, который не был склонен преувеличивать что-либо, особенно способности лодки первокурсников, эти слова были больше похожи на воззвание к божеству. Том Боллз перестал упоминать о наборе новой лодки. Те девять парней, которые обошли Калифорнию, поедут и в Поукипси, чтобы там соревноваться за национальное лидерство.
Вечером первого июня 1934 года марширующий духовой оркестр Вашингтонского университета и вместе с ним более тысячи болельщиков наполнили мраморный холл железнодорожной станции Сиэтла «Кинг Стрит», исполняя боевые песни и издавая радостные возгласы, пока команды первокурсников и университетские команды садились на поезд «Эмпайр Билдер» компании «Грейт Нортен», который отвезет их в Поукипси. Команда первокурсников пребывала в особенно приподнятом настроении. Очень не многие из них когда-либо выезжали за пределы западной части штата Вашингтон; большинство никогда не ездили на поездах. Однако они уже здесь и скоро пересекут целый континент. Для парней, которые выросли, доя коров, махая топорами и таская бревна, которые по именам знали половину населения своих родных городов, чьи родители могли точно сказать, когда впервые увидели автомобиль и дом с проведенным электричеством, это было впечатляюще.
Пока Джо сидел на плюшевом диване и глядел в зеленоватое окно пульмановского спального вагона, слушая гвалт, который доносился с холла на перрон, он никак не мог поверить, что все это с ним происходит. Его никогда ни с чем не поздравляли, но теперь он был частью великого события, не только предмета восторга, но даже поклонения. Это наполняло его гордостью, но в то же время и напряженным, изнутри распирающим беспокойством. И это чувство пробудило те чувства, которые он в последние дни очень сильно старался скрыть поглубже.
Тем вечером, когда их поезд «Эмпайр Билдер» проезжал через Каскадные горы по перевалу Стивенс Пасс и дальше, по засушливым полям восточного Вашингтона, парни развлекались вовсю. Они веселились до поздней ночи, играли в карты, рассказывали пошлые шутки, гоняли туда-сюда по проходам спального вагона, пинали мяч до тех пор, пока в изнеможении не свалились спать на свои койки.
Развлечения возобновились на следующий день, когда кто-то принес упаковку воздушных шариков. Они в уборной наполняли шарики водой, вставали на грохочущие площадки между вагонами, и, пока проезжали через Монтану и Северную Дакоту, радостно швыряли шарики с водой в любую доступную цель – коров, пасущихся на полях, в пыльные машины, ждущие сигнала на железнодорожных переездах, в спящих собак, развалившихся на платформах маленьких городов. Каждый раз они запевали хором «Склонитесь перед Вашингтоном» и проносились мимо своих ошарашенных жертв.
Позже Джо, воодушевленный приключением с водными шарами, немного нервничая, достал из чехла гитару, которую взял с собой. Некоторые старшие мальчишки собрались вокруг него, с любопытством наблюдая, как он крутит колки и перебирает струны, чтобы настроить инструмент. Глядя на лады и сосредоточившись на постановке пальцев, он начал бренчать по струнам и петь, начав с композиций, которые он играл в старшей школе – лагерные мелодии и ковбойские песни, которые он выучил, пока жил в шахтерском поселке, или подобрал, слушая радио еще в Секиме.
Сначала мальчики просто глазели на него, пока он пел; потом они стали посматривать друг на друга, потом хихикать и в конце концов стали кричать и улюлюкать.
– Гляньте-ка, ковбой Джо! – закричал один. Другой крикнул в сторону прохода:
– Эй, мальчишки, идите, послушайте Ранца, гребца-трубадура!
Удивленный, Джо поднял глаза и резко прекратил играть, остановившись на середине песни «Желтая роза Техаса». Он покраснел, но его челюсть сжалась, а глаза стали каменно-холодными. Он быстро и неловко запихнул гитару обратно в чехол и пересел в другой вагон.
Очень немногое могло так сильно расстроить Джо. Его музыка освещала самые хмурые дни его детства. В старшей школе она притягивала к нему людей, делала их его друзьями и даже помогала с деньгами в Секиме. Это был его уникальный талант, особенный предмет гордости. Теперь же, внезапно и неожиданно, музыка обернулась против него, напоминая, насколько неуверенно он себя чувствовал в вещах более утонченных. Когда Джо только-только начало казаться, что он становится частью чего-то большего, его опять изгнали и унизили.
Они прибыли в Нью-Йорк шестого июня, и команды Вашингтона перетащили свои лодки с поезда на старый, разваливавшийся эллинг на западной стороне реки Гудзон – на Хайленде, прямо напротив Поукипси. Эллинг был не больше сарая. Расшатанная, продуваемая сквозняком хибара была помещена на тонкие сваи над рекой и оснащена душами, которые качали вонючую воду прямо из Гудзона, выливая ее на головы ребят.
Том Боллз в тот же день выгнал первокурсников на воду, он беспокоился и хотел посмотреть, как они справятся с неизвестной гоночной дистанцией. Это был первый раз, когда они плыли не по озеру, а по реке, более того, первый раз, когда они плыли не по озеру Вашингтон. Погода тоже была не похожей на ту, к которой парни привыкли дома, но жаркой, тяжелой и душной. Пока они несли свою лодку «Город Сиэтл» к воде, они уже взмокли от пота. На воде дул легкий бриз, но даже ветер казался им раскаленным от жары, пока они садились в лодку. Они стянули майки, опустили их в вонючую воду реки Гудзон и снова надели, но это, казалось, только сделало духоту еще более невыносимой. Боллз дал им указания плыть вверх по течению в разминочном темпе в течение нескольких минут. Он залез в катер и поехал за парнями. Когда Боллз решил, что они готовы, то поднял мегафон и скомандовал им проплыть короткий спринт. Парни налегли на весла со всей силы, но Боллз даже не удосужился посмотреть на секундомер. Он с первого момента понял, что они показывали далеко не свой лучший уровень. Хуже того, они выглядели потрепанными, явно убитыми жарой, болтаясь от одной стороны гоночной дистанции до другой. Они могли справиться почти с любым ветром и волнами на озере Вашингтон, но волны реки Гудзон были другими – длинные и низкие, они ударялись о лодку сбоку, так что лопасти то бесполезно молотили по воздуху, то тут же погружались глубоко в воду. Их также ставили в тупик явления приливов и течения. По их логике, вода сама не должна была двигаться под лодкой, она не должна нести их туда, куда они не собирались плыть. Боллз крикнул: «Стой!» в мегафон и позвал парней обратно на станцию. Ему надо было поговорить с Джорджем.
Парни, удрученные неудачей, положили на место лодку, помылись в едкой речной воде и пошли пешком по длинной дорожке наверх, к железнодорожным путям, которые шли вдоль западного побережья, а потом забрались на отвесный берег Хайлэнда, к пансиону Флоренс Палмер, где они поселились. Домик миссис Палмер был маленький, оплата за него – небольшой. Скудные запасы ее кухни не могли удовлетворить аппетиты двадцати четырех высоких здоровых парней и команды тренеров и рулевых. Парни съели все, что только смогли найти, и потом устало забрались на чердак, в спальни, где, набитые по шесть человек в комнату, попытались уснуть во влажной, удушающей жаре на койках, которые больше походили на орудия пыток, чем на кровати.
Регата Межуниверситетской ассоциации гребли в Поукипси была легендарным мероприятием, корнями уходящим глубоко в историю Американской гребли.
Первое большое соревнование по гребле в Америке прошло в Нью-Йоркской бухте в 1824 году, это были двойные гонки между командами четырех нью-йоркских лодочников, которые плавали на семиметровой гребной лодке под названием «Звезда Америки», против четырех моряков с посетившего город британского военного корабля, которые плавали на такой же лодке под названием «Верная Смерть». У не забывавших войну 1812 года и сожженный Белый дом болельщиков и участников регаты эмоции были на пределе, особенно с американской стороны. Американцы выиграли гонку, а с ней и большой приз в размере тысячи долларов, пройдя дистанцию от Бэттери-парк до Хобокена и обратно на глазах у оживленной публики, составлявшей примерно от пятидесяти тысяч до ста тысяч зрителей, что на тот момент было самым большим скоплением американцев, которое когда-либо присутствовало на спортивном событии.
В 1830-х годах в городах в Америке начали появляться частные гребные клубы, и к 1840-м несколько восточных университетов набрали команды. Первая университетская командная гонка в Америке – и, по сути, первое в Америке межуниверситетское спортивное событие – прошла между Гарвардом и Йелем в 1852 году на озере Уиннипесоки в Нью-Гэмпшире. С несколькими перерывами – широкомасштабными войнами, во время которых власти призывали молодых людей из каждого учреждения для других, более рискованных занятий, – регата между Гарвардом и Йелем проводилась каждый последующий год начиная с 1859-го. Большую часть этого периода регата была одним из главных спортивных событий в стране. В 1869 году Гарвард в соревнованиях на Темзе встретился с самым элитным заведением Британии – Оксфордом. Перед огромной толпой Оксфорд разгромил Гарвард, но событие было так широко разрекламировано в США, что произвело взрыв интереса к гребле. Оно также придало этому спорту ауру элитности, которая витала вокруг него и по сей день.