Джонни был его радостью и гордостью, и больше всего на свете он хотел, чтобы сын стал гребцом. Джонни, в свою очередь, больше всего на свете хотел соответствовать часто слишком высоким ожиданиям отца. И до сих пор Джонни его не разочаровал. Он был необыкновенно умным, зрелым и амбициозным и даже окончил старшую школу Франклина на два года раньше, в возрасте шестнадцати лет.
Из-за этого возникла небольшая проблема. Он был слишком молод и пока недостаточно развит для того, чтобы стать гребцом в университете – в единственной гребной команде в городе. Так что с согласия отца Джонни пошел работать – чтобы заработать достаточно денег для поступления в университет и одновременно наработать достаточно мускулатуры и стать лучшим гребцом в команде. Он выбрал самую тяжелую, самую физически трудную работу, какую только смог найти: сначала он ворочал стальные балки и тяжелое оборудование на верфи на побережье Сиэтла, потом валил деревья и вручную перетаскивал массивные пихтовые и кедровые бревна с помощью багров на близлежащую пилораму. К тому времени, когда он поступил в университет – двумя годами позже, – у него было достаточно денег, чтобы прожить пару лет, и достаточно мышц, чтобы быстро стать одним из самых впечатляющих первокурсников Тома Боллза. Теперь же, летом 1935 года, он прибыл в Гранд-Кули, чтобы заработать еще больше – и денег, и мышц.
Другого парня из Вашингтона, оказавшегося на Гранд-Кули в то лето, звали Чак Дэй. Как и Джонни Уайт, он сидел на втором сиденье. Его тело, казалось, состояло только из мускулов, он был широкоплечим, но чуть более изящным, чем парни в середине лодки. У него были каштановые волосы и квадратное лицо с сильной, широкой челюстью. Его глаза могли быть веселыми в один момент, а через мгновение загореться яростью. Чак производил впечатление задиры и драчуна. Он носил очки, но, несмотря на это, выглядел суровым. И почти всегда он курил «Кэмел» или «Лаки Страйк», конечно, если Албриксона не было поблизости. Он мог быстро вспылить, но тут же успокоиться. Он любил розыгрыши, ему нравились шумные компании, и у него всегда в рукаве была припасена какая-нибудь шутка. В прошлом году он был одним из соперников Джо в лодке второго состава команды. Поэтому раньше они с Джо едва обменивались парой слов, да и то не совсем цивилизованно.
Дэй во всех смыслах был ирландским американцем. Он вырос совсем рядом с Вашингтонским университетом, в районе, где были расположены университетские братства. Его отец был преуспевающим стоматологом, поэтому его семью миновали все самые худшие эффекты Депрессии. Они жили довольно комфортно, так как зубы у людей болят вне зависимости от экономической ситуации. Первое время Джо все никак не мог понять, что заставило такого парня, как Дэй, работать в грязном и опасном каньоне.
На самом деле – Джо скоро это осознает – для Чака Дэя в то лето не было места лучше, чем Гранд-Кули. Чтобы это понять, надо было слушать сердце Дэя. Он был борцом по своей натуре. Если кто-то бросал парню вызов, он кидался в схватку, словно бульдог. Чак не знал слова «сдаваться». Если уж на реке нужно возвести плотину, ничто не могло ему помешать это сделать.
Джо, Джонни и Чак быстро сплотились в дружную компанию. По взаимному молчаливому согласию они отложили в сторону соперничество с лодочной станции, забыли об обидах прошедшего года и игнорировали то соревнование, которое, насколько они знали, предстоит им в будущем году. Гранд-Кули был не похож ни на одно из мест, где ребята когда-то бывали. Работа здесь была непомерно тяжелой, солнце – жестоким, пыль и беспрестанный грохот – почти невыносимыми, но горизонт был широким, пейзаж – ошеломляющим, а компания – веселой. Все разнообразие человеческого рода, казалось, было представлено в каньоне тем летом, и самые колоритные представители его обосновались в Шэктауне. Здесь были студенты разных учебных заведений, фермерские мальчишки, безработные дровосеки и мрачные шахтеры со всего запада. Были здесь филиппинцы, китайцы, валлийцы, жители островов южного моря, афроамериканцы, мексиканцы и коренные индейцы, большинство из которых прибыли из близлежащей резервации Колвилль. Однако не все жители Шэктауна работали на самой электростанции. Многие из них обслуживали рабочих – стирали белье, готовили еду в столовой, продавали в лавках всякий хлам, который они доставали из мусора. Здесь были и женщины, и почти все они практиковали одну профессию.
На вершине холма, справа от главной улицы Гранд-Кули, лежала Би-стрит, небольшой отрезок грязи и щебня, с каждой стороны которого выстроились сколоченные на скорую руку здания, в которых ютились развлечения любого вида, о каких только могли помыслить молодые парни – игорные комнаты, бары, публичные дома, ночлежки и танцевальные залы. В дневное время, когда все мужчины были на работе внизу, на стройке, Би-стрит спала. Даже собаки ложились посреди улицы, чтобы подремать. Изредка одинокая машина въезжала на склон холма из центра и, петляя между спящими дворнягами, подъезжала к бару «Пирлес Пэйнлес Дэнтист», куда ее водитель нервно заглядывал на огонек. Миловидные молодые дамы время от времени выходили из салона Рэд Рустер или Грейсис Модел Румс и уходили на соседнюю улицу, чтобы купить наряд в магазине платьев Бланшес или заглянуть в косметический салон Ла Джеймс на химическую завивку. Гарри Вонг, повар из ресторанчика «Ву Дип Китчен», обычно появлялся еще днем, таская ящики с овощами в ресторан, а потом закрывал заведение до позднего вечера, готовясь принимать посетителей.
Но ночами – особенно по пятницам и субботам, после того как мужчины, отстояв в очереди у кассы, получали свои деньги – Би-стрит расцветала. Джаз и кантри лились из всех баров и танцевальных залов. Мужчины сидели в ресторанах, освещенных мерцающим светом керосиновых ламп, и наслаждались дешевыми стейками и выдохшимся пивом за столиками, представляющими из себя сосновую доску, прибитую к козлам для пилки дров. Работающие дамы, или на местном жаргоне, «девочки-припевочки», свешивались с верхних комнат дешевых отелей, танцевальных залов и даже пожарной части, приглашая мужчин к себе прямо с улицы. Другие ждали наверху борделей, таких, как Ред Рустер и Грейсис, пока на улицах их сутенеры, разодетые в дешевые костюмы, пытались утащить клиентов за собой. Карточные шулеры, облокотившиеся на столы, обтянутые зеленой тканью, курили сигары в ожидании своих жертв. В клубе «Гранд-Кули и Сильвер Доллар» небольшие группы играли зажигательные мелодии для платных танцовщиц. За десять центов одинокий парень мог один раз потанцевать с привлекательной девушкой. Вечер перерастал в ночь, алкоголь лился рекой, оркестр играл все быстрее и быстрее, так что промежутки между танцами становились все короче, и мужчины опорожняли свои карманы с увеличивающейся скоростью, отчаянно пытаясь оставить прелестное создание в своих объятиях и зарыться лицами в надушенные волосы танцовщиц.
В предрассветные часы рабочие возвращались обратно в свои койки, в Мейсон-Сити, Энджинер-Сити или Шэктаун. Тем, кто направлялся в Мейсон-Сити, предстояло преодолеть определенную трудность на пути домой. Самым прямым путем через каньон был узкий подвесной мост длиной в два с половиной километра, раскачивающийся над рекой. Ни у кого никогда не возникало проблем с переходом по нему днем или ранним вечером, когда народ в сумерках шел в сторону Би-стрит. А вот вернуться домой в 3 часа утра, хорошенько накачавшись алкоголем в баре, было совсем другим делом. Если на нем одновременно оказывалась пара десятков пьяных ребят, мост вздымался и раскачивался из стороны в сторону, как растревоженная змея. Почти каждые выходные кто-то срывался с него. На самом деле с этого моста в реку падало столько народу, что строительная компания организовала внизу по течению наблюдательный пункт – одного человека в лодке, который дежурил по ночам в пятницу и субботу и вылавливал из воды слетевших пьянчуг.
Джо, Джонни и Чак прогуливались по Би-стрит по вечерам в субботу и смотрели на все с ошалевшими глазами. Никто из них никогда в жизни не видел ничего подобного, ребята не знали, как вести себя в этом новом мире. Правило Эла Албриксона «не курить, не пить, не жевать табак и не выражаться» всегда звенело колокольчиком в их сознании. Как спортсмены они должны были подчиняться дисциплине. Но соблазнов была уйма. Так что парни взволнованно прокрадывались в бары, игровые комнаты и танцевальные залы, пили пиво, реже – пару рюмок виски, и пели вместе с разношерстными ковбойскими музыкантами. Изредка Чак или Джонни отдавали десять центов за танец с юной особой, но для Джо эта цена казалась слишком высокой. За десять центов можно купить буханку хлеба или дюжину яиц в овощном у Карстена, вниз по улице. К тому же дома его ждала Джойс, о которой он постоянно думал. Ребята скромно глядели наверх, на девочек-припевочек, зазывавших их из окон, но старались держаться подальше от их логовищ. Иногда они заходили и в игровые комнаты, где все толпились вокруг обтянутых фетром столов, но Джо держал кошелек у себя в кармане. Деньги доставались ему слишком тяжело, чтобы рисковать ими ради карточной игры, даже в том редком случае, если игра была честной. Когда Чак Дэй садился за стол, оба, Джо и Джонни, стояли рядом и внимательно за ним следили, готовые вытащить друга из любых передряг. Перебранки здесь, как они уже заметили, обычно заканчивались кулачными драками, которые выливались на улицу, да и не такой уж большой неожиданностью было напороться на нож или пистолет, иногда припрятанные за пазухой.
Кинотеатр Гранд-Кули показывал премьеры кинофильмов каждые выходные. Джо, Джонни и Чак решили, что это было хорошее место для субботних дней – они прятались от солнца и пыли, ели попкорн, пили холодный рутбир, общались с другими зрителями, многие из которых были платными танцовщицами и девочками-припевочками, одетыми в повседневную одежду. Болтая с ними перед сеансом и во время антрактов, мальчики обнаружили, что многие из них были дружелюбными, простыми и честными молодыми девушками, не слишком отличающимися на самом деле от тех, с которыми они выросли в своих родных городах, за исключением того, что тяжелые времена привели этих леди к отчаянным мерам.