щее время.
Через несколько дней после начала сезона события в жизни Джо приняли другой, еще более неожиданный поворот. Двадцать пятого октября, когда он вернулся на лодочную станцию после долгой и холодной тренировки, его ждал Фред, его брат. С бледным и осунувшимся лицом он стоял под дождем на пристани, хмуро глядя на него из-под фетровой шляпы. Гарри позвонил ему из больницы, и он уже съездил в дом на Бэгли, чтобы сказать детям. Тула умерла. Сепсис, вызванный непроходимостью кишечника.
Джо остолбенел. Он не знал, что думать, как чувствовать или вести себя после этих новостей о Туле. Как бы громко это ни звучало, она заменяла ему мать с тех пор, как ему было три. Ведь были и хорошие дни в Спокане, когда они сидели все вместе на качелях на заднем дворе, вдыхая сладковатый ночной воздух, или когда они собирались вокруг рояля в зале, чтобы спеть пару песен. Позже, когда начались проблемы, он постоянно думал, как улучшить отношения между ним и Тулой. Он старался наладить с ней контакт, посочувствовать ее вынужденному положению, старался увидеть хоть малую толику того, что отец видел в ней. Теперь у него уже никогда не будет шанса показать ей, каким он может стать. Но он также чувствовал, что у этого сожаления были свои пределы, и, по большому счету, он почти ничего не чувствовал по отношению к ней. В основном Джо беспокоился о своем отце, и еще больше – о сводных братьях и сестрах. По крайней мере, Джо знал наверняка, каково было ребенку жить без матери.
На следующее утро Джо заглянул в дом на улице Бэгли. Он тихонько постучал в дверь. Никто не ответил, так что Джо прошел по кирпичной дорожке через кусты гортензии и зашел за дом, чтобы попасть внутрь через заднюю дверь. Отец и дети сидели за столиком для пикника на сыром газоне. Гарри перемешивал в кувшине вишневый «Кулэйд», любимый напиток детей. Джо молча сел за стол и внимательно изучил их лица. У Роуз и Полли были красные глаза. У Майка тоже. У Гарри-младшего был отвлеченный, утомленный вид, как будто он всю ночь не спал. Отец Джо выглядел измученным и внезапно будто постарел.
Джо сказал отцу, что ему жаль. Гарри поблагодарил его, налил «Кулэйд» в бумажные стаканчики и устало сел.
Какое-то время они вспоминали Тулу. Джо, понимая, что дети смотрят на него поверх бумажных стаканчиков, тщательно отбирал только приятные воспоминания. Гарри стал рассказывать о путешествии, которое они недавно совершили в Медиал Лейк, но потом подавился, и ему пришлось остановиться. В общем и целом, однако, он казался Джо относительно спокойным для человека, который потерял уже двух молодых жен. На этот раз вроде бы не намеревался сбежать в Канаду или куда-то еще. Вместо этого казалось, что внутри он принимал какое-то трудное решение.
Наконец он повернулся к Джо и сказал:
– Сынок, у меня есть план. Я собираюсь построить дом, где мы все сможем жить вместе. Как только у меня все получится, я хочу, чтобы ты вернулся домой.
После этих слов Джо опустился на стул, уставившись на отца так, будто его ударили по голове. Он не знал, что и думать, не знал, может ли доверять этому человеку. Джо пробурчал в ответ что-то неопределенное. Они еще немного поговорили о Туле. Джо сказал детям, что теперь будет периодически заглядывать к ним. Но в ту ночь он уехал в Юношескую христианскую ассоциацию, полный сомнений, раздумывая, как поступить. Его нерешительность перерастала в негодование, негодование выливалось в тихую злость, и злость снова уступала место нерешительности, накатывавшей волнами на него.
Джо эмоционально застывал внутри и одновременно физически застывал снаружи. Уже третий год подряд необычно холодная и ветреная погода поднималась в Сиэтле сразу после того, как начинались тренировки команд. 29 октября штормовой ветер со скоростью двадцать метров в секунду набросился на западное побережье Вашингтона; ветер со скоростью четырнадцать метров в секунду разбросал лодки по всему озеру. В ту ночь ртуть в термометрах резко опустилась до отметки в минус шесть градусов, и с неба начал падать тяжелый снег. Девять домов сгорели в Сиэтле из-за того, что снег забил каминные трубы. Всю неделю каждый следующий день был еще холоднее, чем предыдущий.
Эл Албриксон тем не менее все равно проводил тренировки со своими четырьмя потенциальными университетскими лодками на озере Вашингтон. В такой холод грести было очень тяжело. Парни двигались, но костяшки пальцев у них белели, зубы отбивали мелкую дробь, руки замерзали так, что ребята едва могли чувствовать ручки весел, сжатые в ладонях, а ноги пульсировали от боли. Сосульки свешивались с носа, кормы и такелажа, который держал уключины. Слой за слоем чистая твердая ледяная корка нарастала на лопастях весел, утяжеляя их. Когда вода расплескивалась, ледяные капли тут же оседали на их толстовках и плотно прилегающих к голове шляпах, спущенных на самые уши.
Они тренировались грести с позиции в полслайда и четверть слайда. В один день они тренировали гонку на короткую дистанцию, а на следующий день проходили долгие, изнуряющие марафоны по пятнадцать-двадцать километров. Албриксон, казалось, не обращал внимания на холод. Он следовал за лодками, катаясь по озеру туда и обратно в своем катере и кричал на них через мегафон, кутаясь сильнее в пальто и теплый шарф. Когда они, наконец, переставали грести в холодной вечерней темноте и возвращались к пристани, парням приходилось сначала откалывать лед с уключин, чтобы вытащить весла. Когда они переворачивали лодки, украшенные огромными сосульками, над головами, мускулы их ног и рук испытывали судороги в холодном воздухе и парни сначала скользили вдоль обросшей льдом пристани, а потом осторожно поднимались по пандусу на станцию. Внутри они растягивались на скамейках и вскрикивали от боли, пытаясь восстановить свои мышцы и обмороженные руки в паровой комнате.
К середине ноября погода наладилась – то есть стало холодно и дождливо, как всегда в Сиэтле в ноябре. Для мальчиков такая погода казалась тропической по сравнению с тем, через что они уже прошли. Албриксон объявил, что он завершит осенние тренировки 25 ноября соревнованиями на два километра в гоночных условиях, приближенных к реальным. Результаты дадут им понять, на какой стадии подготовки они находятся перед длинным и еще более тяжелым тренировочным сезоном, ожидавшим их после рождественских каникул.
Двадцать пятого числа наступило еще одно похолодание. Албриксон скомандовал рулевым всех четырех лодок идти с частотой не выше двадцати шести гребков. Он хотел понаблюдать мощности гребка разных команд, и низкий ритм должен был это показать. Результаты удовлетворили Албриксона. Он был, по собственным стандартам, в приподнятом настроении, когда встретился с журналистами в тот вечер.
– В этом году, – сказал он, – у нас гораздо более сильный состав, чем весной 1935 года, и мы в январе устроим состязание между тремя лучшими лодками.
Та же лодка, которая доминировала всю осень – в которой сидели четыре первокурсника прошлого года, – выиграла с впечатляющим отрывом в три корпуса и временем в 6 минут 43 секунды. Это, конечно, не было сильно впечатляющим результатом для двух километров, но для низкого темпа гребков время было отличным. На втором месте была команда, которая всю осень показывала третий результат – лодка со Стабом Макмиллином посередине и Роджером Моррисом на носу. Экипаж Джо пришел третьим.
Джо боролся сам с собой за хороший результат в гребле вот уже несколько недель после того, как умерла Тула. Он получил письмо из Секима. Чарли Макдоналд тоже умер, погиб в автомобильной аварии на шоссе 101. Это был более оглушающий удар. Чарли был его советником и учителем, единственным взрослым человеком, который поддерживал его и давал ему шанс, которого не давал никто. Теперь Макдоналда не стало, и Джо все никак не мог сосредоточиться на чем-либо, кроме недавних потерь.
В конце осеннего сезона его мысли блуждали и уносились далеко от лодки и от команды, что отразилось на его показателях. Джо немного утешало заявление Албриксона прессе о том, что третья лодка все еще входит в соревнование. Но он не мог отогнать от себя мысль, что Албриксон на самом деле так не считал. Джо теперь прекрасно видел, что он больше не интересует никого в тренерском катере.
Но на самом деле за ним очень внимательно наблюдали. Джо заметил, что Джордж Покок стал плавать в тренерском катере этой осенью чаще, чем раньше. Вот только он не заметил, куда Покок направлял свой бинокль.
Второго декабря, чуть больше чем через месяц после смерти Тулы, Гарри Ранц внес первый взнос за участок земли, который стоил две тысячи долларов и находился по соседству от дома Фреда и Телмы, рядом с северной оконечностью озера Вашингтон. Потом он достал карандаш и бумагу и стал чертить план нового дома, который он снова построит своими руками и в котором он наконец соединит всю свою семью.
Через несколько дней, восьмого декабря, в отеле Комодор в Нью-Йорке Союз спортсменов-любителей Соединенных Штатов проголосовал против решения о направлении комитета из трех человек в Германию, чтобы подробнее изучить заявления о жестоком обращении с евреями. Когда все голоса – включая голоса фракций – были посчитаны, их процентное соотношение составляло 58,25 к 55,75. И вместе с этим событием – после нескольких лет борьбы – последние серьезные усилия бойкотировать Олимпийские игры в Берлине начали угасать. Это была в некотором роде победа для многих молодых американцев, которые боролись за шанс поучаствовать в этих Олимпийских играх. Это также была победа для Эйвери Брэндеджа, главы Американского олимпийского комитета, и его союзников, которые боролись изо всех сил, чтобы не допустить этого бойкота. Но преимущественно это была победа Адольфа Гитлера, который все яснее понимал, насколько мир готов быть обманутым.
Еще в конце ноября движение за бойкот росло и процветало. Двадцать первого ноября десять тысяч антинацистских демонстрантов под эскортом полиции мирно промаршировали в час пик по улицам Нью-Йорка. Они несли плакаты и баннер, гласивший: «Антинацистская федерация призывает всех американцев бойкотировать Олимпийские игры в нацистской Германии», марширующие мрачно двигались по Восьмой авеню и потом на восток, на двадцать третью улицу, чтобы собраться в парке на Мэдисон-сквер. Там эта толпа – в основном евреи, рабочие лидеры, профессора университетов и ярые католики – прослушали речи более двадцати спикеров, в деталях описывающих события, происходившие в Германии, способы маскировки этих действий нацистами, и объясняющих, почему участие в этих Играх для Соединенных Штатов неприемлемо.