По мере приближения предварительных испытаний парни Албриксона начинали понемногу осознавать серьезность грядущих испытаний и опять стали нервничать и суетиться. Ребята, которые вели дневники или писали письма домой, признавались в них о своих переживаниях, так же, как и перед отборочными соревнованиями в Принстоне. Чак Дэй стал избегать Эла Албриксона для своих сессий по восстановлению уверенности в себе. Он непрерывно курил «Лаки Страйк» и «Кэмел» и посмеивался над остальными парнями, пока они отвлекали тренера.
Американцы были не единственные, кто чувствовал себя на пределе. Двадцать четыре международные команды были размещены в одних и тех же эллингах и столовых в Грюнау и Кёпенике. Все команды состояли из крупных, здоровых и очень азартных молодых людей, каждому из которых скоро предстояло столкнуться с определяющим моментом в жизни. По большей части, среди них обитал братский олимпийский дух, и много новых дружеских связей зародилось в те три недели, во время которых они жили и тренировались в Германии. Парни из Вашингтона, в частности, быстро и легко сдружились с австралийской командой полицейских, с которыми они делили не только более-менее похожий язык, но также легкий и немного заносчивый подход к жизни. Американцы также хорошо стали общаться со швейцарской командой. Это были «большие дьяволы», как назвал их Джонни Уайт, полные веселья и добродушия, и парням очень нравилось ездить с ними на автобусе в Кёпеник и Грюнау, особенно пока швейцарцы орали йодли во все горло.
Но с приближением квалификационных гонок отношения стали более напряженными среди всех команд в Грюнау и Кёпенике. Австралийцы даже не пытались скрывать свое презрение к британцам. Британцы не могли смотреть на немцев без воспоминаний о прошедшей войне и волнений по поводу будущей. Парни из Вашингтона очень плохо спали. Почти каждую ночь под окнами, на вымощенных улочках, что-нибудь да мешало их спокойному сну. В одну ночь это были штурмовики, распевающие песни и марширующие мимо домов в подбитых сапогах. В другую немцы отрабатывали военные маневры: ревущие мотоциклы с колясками, грузовики с поблескивающими зелеными ночниками в кабинах, кессоны, везущие полевую артиллерию – полночи тарахтели под уличными фонарями. Потом полицейские кадеты сверлили что-то в утренние часы. Потом немецкие гребцы пели. Потом компания гребцов каноэ, у которых уже закончились соревнования и которые пережили ужаснейшее поражение, решили провести утешительную вечеринку прямо рядом с их окнами.
Возмущенные парни решили что-нибудь с этим делать. Шестеро из гребцов были одновременно и студентами инженерного факультета, так что подошли к проблеме с технической точки зрения. Из подручных средств они соорудили устройство. Благодаря ему парни, одним движением потянув за струну, могли вылить ведро воды на любого, кто оказывался внизу, под их окнами и мешал им спать, и тут же вернуть ведро на исходную позицию и быстро спрятать его, и все это – не вставая с кроватей. Возможность воспользоваться изобретением выдалась в ту ночь, когда югославская команда решила устроить на улице гулянку. Парни дернули за струны, и вода полилась вниз сплошным потоком, причем не только на югославов, но и на немецких полицейских кадетов, которые пытались их утихомирить. Все мокрые, спортсмены и полицейские кадеты, в ярости ворвались в здание. Команды вышли из своих комнат на лестницы. Все орали на разных языках. Наконец появились парни из Вашингтона, которые выглядели сонными, запутанными и абсолютно невиновными. Когда кто-то потребовал ответить, откуда текла вода, они пожали плечами и смиренно показали наверх, к канадцам.
На следующий день в обед снова возникли проблемы. Традицией стало для разных команд петь национальные песни во время приемов пищи. Когда подошла очередь югославской команды, они затянули странное переложение «Янки-дудл». Никто не мог сказать, в чем было дело. Не было даже совсем понятно, пели ли они на английском или одном из нескольких югославских языков. Но американские парни знали мотив, и что-то в интонации, с которой были пропеты некоторые строки, убедило Чака Дэя, что югославы поняли вчерашнюю шутку и теперь наносили смертельную обиду Соединенным Штатам Америки. Дэй взвился со своего стула и с кулаками кинулся на югославов. Бобби Мок бросился прямо за ним, целясь не в югославского рулевого, а в самого большого парня в команде. Сразу за Моком понеслись остальные парни Вашингтона, а за ними, просто ради забавы, вся австралийская команда. Немецкая команда кинулась драться за югославов. Полетели стулья и оскорбления. Грудь в грудь, парни сталкивались, толкали других парней. Еще несколько ребят присоединились к толпе. Все снова кричали, и снова никто не понимал, что говорят остальные. Наконец голландская команда вмешалась в свалку, оттащив парней обратно за их столы, и разрешила конфликт на идеальном дипломатическом английском.
Однако даже несмотря на то, что парни сильно волновались, еще кое-что происходило между парнями Албриксона. Когда они стали видеть следы напряжения и нервности друг в друге, они инстинктивно начали сближаться. Экипаж стал собираться на палубе до и после тренировок, подробно обсуждая конкретно, что можно сделать, чтобы каждый из них греб лучше. Они говорили друг с другом искренне, глядя в глаза. Шутки и болтовня остались позади. Они стали серьезными, как никогда раньше. Каждый в команде знал, что определяющий момент в его жизни был уже на носу; и никто не хотел его испортить. И никто не хотел испортить его остальным.
К этому времени Джо Ранц понял, что он был самым слабым звеном в команде. Его посадили в лодку последним, у него было много технических недочетов, иногда он греб беспорядочно и беспокойно. Джо еще не знал – да и до конца он поймет это только в глубокой старости, – что каждый в его лодке чувствовал то же самое тем летом. Каждый из них верил, что ему просто повезло быть здесь, что он на самом деле не вписывался в этот великолепный состав и что он может подвести остальных в любой момент. Каждый из них был серьезно настроен не разочаровать остальных.
Вид с трибун в Грюнау
В эти последние несколько дней перед гонкой парни – каждый по-своему – сосредотачивались и успокаивались. Они бродили по пристани, хлопали друг друга по плечам и вместе проговаривали план гонки, каждый раз с большей и большей уверенностью, и понемногу из мальчишек они превращались в мужчин. Они цитировали слова Покока друг другу. Роджер и Джо прогуливались вдоль берегов Лангер-Зее, перепрыгивая с камня на камень и стараясь проветрить голову. Джонни Уайт довольно много времени грелся на солнышке, растянувшись без майки на газоне перед Хаус Вест, терпеливо работая над загаром, который хорошо сочетался с его белой, как паста «Пепсодент», улыбкой, и тем временем обдумывал, как будет грести. Шорти Хант писал домой длинные письма, оставляя все волнение на бумаге. Наконец лодка под ними начала опять оживать. Ребята тренировались дважды в день, и понемногу силы и мощь, которые таились в их телах, стали возвращаться, и лодка стала ловить свою раскачку. Пока Дон Хьюм был загребным, все снова встало на свои места. И Хьюм казался ключом. Как только он вернулся в лодку, вся нерешительность, неуклюжесть и неуверенность, которую они ощущали с тех пор, как Албриксон убрал его, испарилась. Джордж Покок увидел разницу с первого мгновения. Они вернулись. Все что сейчас было необходимо, сказал им Джордж 10 августа, – немного соревновательного духа. На следующий день английский журналист, наблюдавший за ними, предупредил читателей на родине, что парни из клуба «Лидер» могут встретить равных по силе в лице американской команды: «Восьмерка из Вашингтонского университета – это самая лучшая здесь восьмерка, команда, приближенная к совершенству».
По правилам, принятым в 1936 году для Олимпийской гребной регаты, каждой из четырнадцати восьмивесельных команд предоставится два шанса выйти на медальную гонку 14 августа. Если команда выиграла предварительные испытания 12 августа, она сразу попадает в главную гонку, и у нее выдается свободный день между соревнованиями. Каждой из проигравших команд придется соревноваться в утешительном заезде 13 августа, победитель которого также выходит на основной заезд. На квалификационную гонку Вашингтон попал в группу с Францией, Японией, Чехословакией и командой, из-за которой они больше всего волновались, Великобританией.
Так как лодка наконец начинала показывать хорошие результаты, Эл Албриксон сделал, как всегда перед крупными гонками: он прекратил тренировки за исключением легкой разминочной гребли и сказал парням отдохнуть до первого заезда. Одиннадцатого августа они сели на трибуны Грюнау и наблюдали за квалификационными гонками всех остальных гребных соревнований. Их собственное испытание было назначено на следующий день. Вся американская гребная команда прибыла в Берлин с высокими надеждами и ожиданиями. «Эксперты по гребле и критики сегодня были единодушны, предрекая, что Соединенные Штаты заберут свою долю в олимпийских командных гонках», – храбро заявил один спортивный журналист еще 28 июля, под уверенным заголовком: «Эксперты считают, что США разгромят все гребные соревнования». Джордж Покок не был в этом так уверен. Он осмотрел оборудование других американских команд и нашел, что лодки у них были тяжелыми, низкопробными, старыми и изношенными.
В шести гонках, которые проходили в тот день, Соединенные Штаты финишировали вторыми с конца из трех и самыми последними еще в трех гонках. К великому удовольствию толпы, окружавшей парней на трибунах, Германия пришла первой во всех шести заплывах. «Очень плохие результаты», – написал в тот вечер Чак Дэй. «Гребля началась сегодня, но США, похоже, забыли стартовать», – отметил Роджер Моррис. «Я думаю, теперь нам придется себя показать», – решил Джонни Уайт.
К 12 августа, ко дню квалификационных гонок восьмивесельных лодок, Дон Хьюм потерял целых 7 килограммов от своего нормального веса, тех 78 килограммов, которые он весил в Поукипси. При весе в 71 кг и р