Когда Мок наклонился вперед, чтобы скомандовать Джо взять на себя загреб и ускорить темп, голова Дона Хьюма резко поднялась, его глаза открылись, рот закрылся, и он резко посмотрел Бобби прямо в глаза. Мок, ошарашенный, посмотрел долю секунды ему в глаза и стал орать: «Поднимай! Поднимай!» Хьюм поднял ритм. Мок снова крикнул:
– Нам надо нагнать всего корпус – шесть сотен метров до финиша!
Парни налегли на весла. Частота гребка сначала увеличилась до тридцати шести, потом до тридцати семи. К тому времени, когда участники соревнований проплывали мимо полуторакилометровой отметки, «Хаски Клиппер» перестроился с пятого на третье место. На балконе эллинга, на конце гоночного поля надежда Эла Албриксона понемногу начала оживать, когда он увидел, как лодка двигается вперед. Но движение, казалось, прекращается, а парни все еще были далеки от лидерской позиции.
Когда им осталось всего пятьсот метров до финиша, американская лодка все еще была почти на полный корпус позади лодок Германии и Италии, на первой и второй дорожках. Швейцарцы и венгры сильно отстали. Британцы понемногу продвигались вперед, но Рэну Лори его коротким веслом трудно было сделать мощный толчок от воды, чтобы усилить гребок его лодки. Мок скомандовал Хьюму еще немного увеличить ритм. На другом конце гоночной дистанции Вильгельм Малов, рулевой немецкой лодки, сказал Герду Фельсу, своему загребному, то же самое. Тридцатилетний Сезар Милани в итальянской лодке дал ту же команду загребному, Энрико Гарзелли. Италия вырвалась на пару метров дальше от всех.
Озеро Лангер-Зее сужалось на финишной прямой, и «Хаски Клиппер» наконец вошел в воду, более защищенную от ветра, укрытую с двух сторон высокими деревьями и зданиями. Теперь началась настоящая игра. Бобби Мок поставил руль обратно, параллельно килю лодки, и «Клиппер» наконец стал плыть свободно. На более ровной дистанции и с Доном Хьюмом, вернувшимся в мир живых, парни внезапно начали снова продвигаться вперед, за 350 метров до конца обходя лидеров сиденье за сиденьем. За 300 метров до финиша нос американской лодки почти выровнялся с лодками Германии и Италии. Приближаясь к финальным 200 метрам, парни вырвались вперед на треть длины. Волна взволнованного шепота пронеслась по толпе.
Бобби Мок бросил взгляд наверх, на большую черно-белую надпись «Ziel» на финише. Он стал прикидывать, сколько еще ему нужно было вытянуть из парней, чтобы добраться дотуда впереди остальных лодок. Нужно было солгать.
Мок прокричал:
– Еще двадцать гребков! – И начал обратный отсчет: – Девятнадцать, восемнадцать, семнадцать, шестнадцать, пятнадцать… Двадцать, девятнадцать…
Каждый раз он доходил до пятнадцати и снова возвращался к двадцати. В изумлении, веря, что они наконец подходили к финишу, парни кидали свои длинные тела полностью на каждом гребке, двигаясь плавно и мощно, без остановок. Их весла входили и выходили из воды чисто, мягко и эффективно, намазанный китовым жиром остов лодки проносился вперед между толчками, ее острый кедровый нос прорезал темную воду. Лодка и люди в ней продвигались вперед вместе, яростно устремляясь вперед, как одно живое существо.
Потом они окунулись в мир криков и суматохи. Они шли на полном ходу, ускорив темп почти до сорока, когда на них нахлынула эта волна звуков. Они внезапно оказались напротив огромных деревянных трибун на северной стороне поля, всего в трех метрах от тысяч зрителей, кричащих в единстве: «Дойч-ланд! Дойч-ланд! Дойч-ланд!», и этот звук набросился на них, переходя с одного побережья на другое и внезапно заглушая голос Бобби Мока. Даже Дон Хьюм, сидящий всего в полуметре перед ним, не мог разобрать, что кричал рулевой. Этот шум приводил их в замешательство. На другой стороне озера итальянская лодка сделала еще одну попытку выйти вперед, так же, как и немецкая. Обе гребли теперь на ритме выше сорока. Обе приближались к американской лодке. Бобби Мок увидел их и прокричал в лицо Хьюму: «Выше! Выше! Выкладываемся по полной!» – но никто его не услышал. Стаб Макмиллин не знал, что происходит, но что бы там ни было, ему это не нравилось. Он выкрикнул слово на «Б» в воздух. Джо тоже не знал, что происходит, но он испытывал такую боль, какую никогда ранее не испытывал в лодке – горячие ножи проникали в сухожилия рук и ног и резали по его широкой спине при каждом ударе; каждое отчаянное дыхание высушивало его легкие. Он остановил глаза на задней части шеи Хьюма и сосредоточил свои мысли на простой и жестокой необходимости сделать следующий гребок.
Финиш золотых медалистов. США на дальней линии
На балконе Хаус Вест Гитлер отбросил бинокль в сторону. Он продолжал раскачиваться взад и вперед с ревом толпы, потирая правую коленку каждый раз, когда наклонялся вперед. Геббельс держал руки над головой, громко аплодируя. Геринг начал бить Вернера фон Бломберга по спине. На соседнем балконе Эл Албриксон, Невозмутимый Парень, стоял без движения, с каменным лицом и сигаретой во рту. Он был готов в любой момент увидеть, как Дон Хьюм перевалится через весло. Билл Слейтер из «Эн-би-си» кричал на волнах радио КОМО в Сиэтле. Гарри, Джойс и дети не могли разобрать, что происходит, но они все стояли на ногах. Может быть, их ребята впереди.
Мок бросил взгляд влево и увидел, что немецкая и итальянская лодки снова ринулись вперед. Он понимал, что каким-то образом его парням придется плыть еще быстрее, отдать еще больше сил, чем они уже отдали, хоть он и понимал, что команда была на пределе. Он видел это на лицах ребят – в искривленной гримасе Джо, в широко открытых, изумленных глазах Дона Хьюма, глазах, которые, казалось, глядели мимо него, в какую-то бездонную пустоту. Он схватил свои деревянные молоточки на штуртросах и начал ударять ими по эвкалиптовым доскам, закрепленным на каждой стороне остова. Даже если парни не могли их слышать, может быть, они почувствуют вибрацию.
Так и произошло. Гребцы тут же поняли, что это был сигнал: им надо сделать все возможное и невозможное, чтобы плыть еще быстрее. Каждый из них внутри себя собрал все остатки воли и силы, о которых они даже не подозревали. Их сердца теперь колотились со скоростью почти двести ударов в минуту. Они были не просто измождены, они были на пределе своих физических возможностей. Мельчайшая неточность любого из парней сейчас означала бы катастрофу. В серой полутьме под трибунами, наполненными криками, их белые лопасти быстро мелькали над водой.
Теперь они шли нос к носу. На балконе эллинга Эл Албриксон раскусил сигарету во рту пополам, выплюнул ее, прыгнул на двух ногах, встал на стул и начал орать Моку: «Давай! Давай! Давай!» Истерически взвизгнул голос в репродукторе: «Италия! Германия! Эххх… Америка! Италия!» Три лодки неслись к финишной линии, попеременно вырывая лидерство друг у друга. Мок колотил по эвкалипту так быстро, как мог, его стук звучал почти как пулеметная очередь на корме лодки. Хьюм все увеличивал и увеличивал темп до тех пор, пока он не достиг сорока четырех ударов в минуту. Парни никогда раньше не гребли в таком ритме – они даже не думали, что это возможно. Их лодка немного вырвалась вперед, но итальянцы снова подбирались. Немцы плыли совсем рядом. «Дойч-ланд! Дойч-ланд! Дойч-ланд!» – гремело в ушах парней. Бобби Мок сидел верхом на корме и, наклонившись вперед, колотил по дереву, выкрикивая слова, которые все равно никто не слышал. Парни сделали один последний могучий гребок и пронеслись через финишную линию. В одну секунду немецкая, итальянская и американская лодки завершили гонку.
На балконе Гитлер поднял стиснутый кулак на высоту плеча. Геббельс прыгал на стуле. Герман Геринг снова ударил по колену, с довольной улыбкой на лице.
В американской лодке Дон Хьюм опустил голову, как будто молился. В немецкой лодке Герд Фельс опрокинулся назад, на колени к гребцу на седьмом сиденье. Херберт Шмидт поднял триумфально кулак над головой. В итальянской лодке, один из ребят наклонился вперед, и его вырвало за борт. Толпа продолжала кричать: «Дойч-ланд! Дойч-ланд! Дойч-ланд!»
Никто не знал, кто победил.
Американская лодка медленно проплыла по озеру за трибуны, в более тихое место. Парни налегали на весла, ловя ртом воздух, их лица все еще выражали неимоверную боль. Шорти Хант не мог поднять глаза на гоночную дистанцию. Кто-то прошептал:
– Кто выиграл?
Роджер Моррис крякнул:
– Ну… мы наверное… кажется.
Наконец репродукторы снова ожили для оглашения официальных результатов.
Нос американской лодки дотронулся до линии через 6 минут 25,4 секунды от начала гонки, на шесть десятых секунды впереди итальянской лодки и ровно на секунду впереди немецкой. Крик толпы резко стих, как будто в рупор вставили пробку.
На балконе эллинга Хаус Вест Гитлер встал со стула, развернулся и удалился в здание, не говоря ни слова. Геббельс и Геринг, как и остальные официальные лица нацистов, поспешили за ним. В американской лодке у парней ушло несколько секунд, чтобы понять объявление, сделанное на немецком. Но когда они поняли, выражение боли на лицах внезапно превратилось в широкие белые улыбки, которые десятилетиями позже будут сверкать на старых пленках новостей, освещавших величайший момент в их жизни.
В Сиэтле сводные братья Джо кричали, аплодировали, бегали и прыгали от радости по дому, бросая подушки с дивана в воздух. Гарри стоял посреди этого хаоса и хлопал в ладоши. Джойс сидела на табуретке и плакала от восторга, не скрывая слез. Через какое-то время, со слезами, все еще катившимися по ее лицу, она поднялась, чтобы выключить радио. Она аккуратно вернула клевер в книгу, обняла будущего свекра впервые в жизни и начала готовить сэндвичи.
Глава девятнадцатая
В чем духовная ценность гребли?.. Потеря себя полностью для общего усилия команды как целого.
После оглашения результатов парни медленно проплыли мимо трибун, где их поприветствовали редкими вежливыми аплодисментами. Эл Албриксон и Джордж Покок спустились с балкона и стали прокладывать себе путь через толпу на лужайке перед Хаус Вест, пытаясь добраться до своих парней. Роял Броухэм побежал в пресс-службу и начал писать спортивную историю всей его карьеры, вкладывая в нее все свое сердце, отыскивая язык своей души, который смог бы отдать должное тому невероятному событию, которое он только что лицезрел. Однако он не знал, что гильдия журналистов в Сиэтле только что выстроила кордон пикетчиков вокруг офисов «Сиэтл Пост-Интеллиженсер». Этим утром не будет выпуска «Пост-Интеллиженсера», и его история никогда не будет напечатана. Но камеры Лени Рифенш