В таких воздух подается постоянно – в отличие от обычных, где газ поступает по запросу, когда дайвер делает вдох. Так можно гарантировать, что дети продолжат дышать в коматозном состоянии, и рассчитывать на выталкивание системой случайно попавшей воды. Хотя отряд из США не привез специального оборудования для спелеодайвинга, у них были эти маски – четыре новые и одна не совсем, запасная. А отсюда следовало, что хрупкие маски каждый раз нужно будет возвращать в «Девятый зал» до начала очередного спасательного рейда.
Существовал один рискованный момент. Если гидрозатвор устройства сломается от удара во время транспортировки в этих узких кривых туннелях, вода начнет поступать внутрь, а сопровождающие аквалангисты вряд ли заметят беду, сосредоточившись на передвижении по темному и сложному маршруту. КАК ОТЛИЧИТЬ: НЕСЕШЬ ТЫ ТЕЛО РЕБЕНКА, БЕСЧУВСТВЕННОГО ПОД ДЕЙСТВИЕМ ЛЕКАРСТВ ИЛИ УЖЕ ПОГИБШЕГО?
Возможность смерти от утопления стала предметом всеобщей озабоченности. Тогда Андерсену с командой пришла мысль. Обычно аквалангисты используют обыкновенный воздух, нагнетенный под давлением в металлический резервуар. Не считая случаев погружения на значительную глубину или особо сложных условий при заплыве, дайверу не нужен добавочный кислород. Если он, конечно, не ребенок, накачанный под завязку коктейлем из седативных средств, достаточно сильных для проведения операции на открытом сердце так, что он ничего не почувствует. Среди предметов, брошенных «морскими котиками» на произвол судьбы в результате изначально обреченной миссии по прокладке воздушного шланга, нашлось несколько кислородных компрессоров, которые можно было подсоединить к баллонам акваланга. Американцы собирались попросить «котиков» наполнить их таким количеством чистого кислорода, которое они только смогут вместить. Смысл – насыщение системы жизнеобеспечения мальчиков кислородом могло дать им немного дополнительного времени в случае попадания воды в маску.
Мировой рекорд по статистическому апноэ – опуститься на дно бассейна и продержаться там как можно дольше, задержав дыхание, – составляет чуть меньше двенадцати минут; по статистическому апноэ с предварительной гипервентиляцией легких чистым кислородом в течение получаса до начала соревнований – двадцать четыре минуты. То есть в два раза дольше. Достаточно, чтобы посмотреть одну серию комедийного сериала без рекламы.
Хотя удовольствие, конечно, сомнительное. Через пару минут, по мере проникновения углекислого газа в системы организма, тело начинает отправлять сигнал тревоги, требуя вдоха. А для этого диафрагме отправляется приказ начинать сокращения. Сначала вы чувствуете «легкое трепетание» в животе, но, чем дольше задерживаете дыхание, тем сильнее дрожь. После часовой тренировки с гуру фридайвинга Кирком Крэком в 2012 году я смог не дышать пять минут. Он объяснил: фокус в том, чтобы «обуздать дикого жеребца» – эти самые сокращения диафрагмы, – внушая себе, что это всего лишь боль и тело может продержаться еще долгие минуты после начала сокращений.
Человек без сознания не способен скакать на диком жеребце и сдерживать требовательные позывы диафрагмы, так что тело может самопроизвольно попытаться получить глоток воздуха. Если у кого-то из мальчиков затопит маску, он вдохнет воду и захлебнется. Человеческие существа обычно утрачивают рефлекс ныряния к шести месяцам (известная обложка культового альбома Nevermind гранж-группы Nirvana, на которой младенец парит в бассейне на глубине 60 см – пример рефлекса ныряния в действии). Аквалангисты надеялись, что каким-нибудь образом ствол мозга мальчиков запустит древние животные инстинкты и они сработают, как у объектов исследования членистоногих.
Гипервентиляция чистым кислородом дала бы спасателям бесценные несколько минут в случае попадания воды в маску. Возможно, они смогут быстро вынести мальчиков в следующий зал и провести реанимационные мероприятия, если сумеют заметить, что что-то пошло не так. Вот такой план, каким бы несовершенным он ни был.
Еще проблема: как нести детей. Некоторые из наиболее опытных аквалангистов, отличающихся крупным телосложением, вроде американца Брюса Конефе, были вынуждены прекратить участие в поисках, поскольку не пролезали в сужение после сифона в «Третьем зале». Был еще один сложный участок подальше, где дайверу приходилось резко идти вверх, будто скользить за занавеской. Гибкие дайверы справлялись. Но выделывать гимнастические трюки с хрупким детским телом на руках – совсем другое дело. Если плыть в открытой воде, не требуется особого напряжения. А вот тащить инертное тело через колодцы и подъемы, усыпанные бесчисленными каменными обвалами и валунами, физически тяжело.
Разработчики плана решили снабдить «евродайверов» гибкими пластиковыми носилками-тянушами Skedco, которые оборачиваются вокруг пострадавшего. Они должны были ждать в условленных местах пещеры – в «Седьмом», «Шестом» и «Пятом» залах, – размещать мальчиков в Skedco, помогать донести носилки до следующего сифона, поправлять на них маски и облегчать аквалангистам спуск в воду. «Седьмой зал» находится где-то в 180 метрах ниже «Восьмого»; «Шестой» располагается еще на несколько сотен метров дальше по направлению к выходу, уже после поворота направо у Т-образной развилки. «Пятый зал» – последняя «заправка» – начинается еще через 230 метров. После спасателям приходилось рассчитывать только на себя на протяжении финальных 350–450 метров до «Третьего зала», где должны были ждать медики и подвесные системы транспортировки.
«План рискованный», – сказал Мэллинсон. И вердикт дайверов: «Нам придется пойти на эти риски».
Они понимали, что встретят сопротивление, предлагая способ спасения, сопряженный со столькими опасностями, и что после начала операции не будет права на ошибку. Но после того, как идеи закончились, доска была исписана несколько раз, СТАЛО ЯСНО: ЛУЧШЕ, ЧЕМ ВЫВОДИТЬ ДЕТЕЙ ПОД ВОДОЙ, НИЧЕГО НЕ ПРИДУМАТЬ, И ЭТО ЕДИНСТВЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ СПАСЕНИЯ.
И, хотя они проводили целые дни, дорабатывая план, пока Моррис и Тханет не вошли 6 июля в палатку, выслушать их было некому. Вновь прибывшие быстро поняли суть замысла и оценили тщательность, с которой все было продумано. И еще не могли не отметить наличие громадных рисков.
А ведь предстояло убедить вышестоящих дать им зеленый свет.
Если бы в этой комнате взорвалась бомба, она лишила бы Таиланд порядочной части руководства. Люди расположились в «большом» конференц-зале штаб-квартиры смотрителей парка, превратившейся в оперативный центр. Было 6 июля, девять часов вечера. Для многих присутствующих это был долгий день. Здесь были все: министр внутренних дел, офицеры королевской гвардии, губернатор Наронгсак, его вице-губернатор, генералы, контр-адмирал «морских котиков», полковники, Моррис и Тханет, американцы. Андерсен принес свою неизменную белую доску и топографические планы.
В комнате было жарко и душно. Туда набилось около сорока человек, сзади стояли, опершись на стены, те, кто пониже рангом. Офицеры потели в форменной одежде. На столе посередине, который фактически состоял из нескольких белых складных столов, стояли бутылки с водой и лежали футляры от очков, но ни следа телефонов. Министр внутренних дел Паочинда приказал сохранять максимальную секретность. Никаких записей. Никаких утечек информации. Хотя несколькими минутами ранее многие опять нащупывали сквозь карманы мобильники, пытаясь запустить записывающие приложения. В этот раз речь шла скорее о том, чтобы сохранить не свою шкуру, а само событие для потомков (несколько фотографий и видео позже все-таки попали в публичный доступ).
Майор Ходжес сидел по левую сторону от министра внутренних дел, который, несмотря на жару, был одет в черный пиджак и черную рубашку. Переводчик сел напротив, на стул между ними, создав маленький крепкий треугольник. Ходжес начал, попросив всех оставить в стороне эмоции. Для тайцев это было не просто, принимая во внимание, что карьеры и источник средств к существованию зависели от успеха операции. Ходжес сказал министру: «Обстановка в пещере играет против нас, уровень кислорода снижается, а вода прибывает. Поток, покидающий пещеру, сильный, но неизменный». Он объяснил, что нет возможности доставить внутрь необходимое количество еды. «Все обстоятельства вынуждают нас действовать прямо сейчас».
Когда подошла очередь Андерсена, он выразился еще более резко: «Либо мы попытаемся и сможем достать хотя бы нескольких, либо оставим их всех там. И тогда существует очень высокая вероятность, что никто не выживет».
О том, чтобы дайверы несли обездвиженных детей полтора километра в пронизывающе холодной воде, до сих пор даже не думали, не говоря уже о самой попытке это сделать. При одной подобной мысли тайская верхушка испытывала дискомфорт. Резюмируя расчеты рисков, которые провела его команда, Ходжес сообщил, что есть «высокая вероятность неблагоприятного исхода и очень небольшой шанс на успех». Тут губернатор Наронгсак спокойно попросил американского майора дать определение «успеха» в его понимании.
Ответ: «Если мы вернем хоть одного мальчика родителям, я буду считать это успехом».
Наронгсак, главное лицо почти на всех пресс-конференциях, неоднократно заверял прессу, что рано или поздно все мальчики будут дома. Теперь он был вынужден сообщить, что некоторые дети не выжили. Адмирал слушал с решительным выражением на лице. «Тогда он понял», – сказал Ходжес позже.
Большинство собравшихся уже смирилось с мыслью, что необходимо немедленно запускать спасательную операцию, но руководство желало выслушать еще и способ ее осуществления. Андерсен, сидевший на другом конце длинного конференц-зала, начал кратко знакомить их с планом, который разрабатывался в течение последних двух дней. В какой-то момент министр внутренних дел встал, взял стул и перетащил его через всю комнату, чтобы сесть рядом с Андерсеном. Он отмахнулся от переводчика и слушал. Когда Андерсен встал, чтобы показать маршрут, по которому пойдут спасатели, министр тоже встал. Мужчина внимательно вглядывался в наброски от руки, снабженные подписями на английском и тайском, сделанными аккуратным почерком девушки Стэнтона, Эмп. Шеренга генералов и бюрократов сидела с каменными лицами; учитывая напряженный интерес министра, ни у кого не осталось сомнений: американцы и британцы теперь главные визири правителей.